Отец. Нет.

Иоганна. Я так и думала. (Пауза.) Пусть Франц принимает меня такой, какая я есть. В этом платье и с этим лицом. Первая случайная женщина всегда достаточно хороша для мужчины.

Пауза. У них над головой раздаются шаги Франца. Неровные шаги, то замедленные, то быстрые, то просто топот на месте. Иоганна смотрит на отца с волнением, словно спрашивая: «Так это Франц?»

Отец (отвечая на ее взгляд). Да.

Иоганна. И вы целые ночи напролет...

Отец (бледный и напряженный). Да.

Иоганна. Я отказываюсь.

Отец. Вы думаете, он сумасшедший?

Иоганна. Неизлечимо.

Отец. Это не безумие.

Иоганна (пожимая плечами). Что же это тогда?

Отец. Горе.

Иоганна. А кто несчастнее безумца?

Отец. Он.

Иоганна (резко). Я не пойду к Францу.

Отец. Пойдете. Завтра, в середине дня. (Пауза.) Другого шанса нет ни у кого из нас: ни у вас, ни у него, ни у меня.

Иоганна (повернувшись к лестнице, медленно). Я поднимусь по этой лестнице, постучу в эту дверь...

Пауза. Шаги стихли.

Хорошо, я буду красивой. Чтобы защитить себя.

Отец улыбается ей и потирает руки.

Занавес

Комната Франца. Налево в нише дверь (выходит на площадку). Железный засов. В глубине комнаты — огромная кровать, без тюфяка и простыней: на пружинном матраце — свернутое одеяло. По обе стороны кровати — две двери: одна ведет в ванную, другая — в туалет. Справа у стены — стол и один стул. Слева — свалена в кучу сломанная мебель, битые безделушки: остатки былой меблировки. Справа в глубине комнаты, над кроватью, — огромный портрет Гитлера. Там же полки с катушками магнитофонной пленки. По стенам развешаны плакаты, напечатанные на машинке и прописью: «Просьба не мешать». «Страх запрещен». Стол завален устрицами, бутылками из-под шампанского, бокалами, линейками и пр. Стены и потолок в пятнах от сырости.

Франц, Лeни.

Франц в солдатской форме. Мундир рваный, местами сквозь дыры просвечивает тело. Он сидит спиной к Лени и на три четверти спиной к зрителю. Под столом спрятан магнитофон. Лицом к зрителю, в белом фартуке, Лени подметает комнату. Она работает спокойно, неторопливо, без лишней суетливости, как подобает хорошей хозяйке. У нее ничего не выражающее, почти сонное лицо. В то время как Франц говорит, Лени изредка поглядывает на него, она явно следит за ним, выжидая, когда он кончит вещать.

Франц. Незримые обитатели потолка, внимание! Незримые обитатели потолка, внимание! Вас обманывают. Два миллиарда лжесвидетелей! Два миллиарда ложных показаний в секунду! Выслушайте жалобу человечества: «Нас предали наши действия. Нас предали наши слова и наш подлый образ жизни...» Ракообразные, подтверждаю мои показания: они не думали того, что говорили, и не совершали того, что хотели. Мы заявляем суду: невиновны. Главным образом, не вздумайте выносить приговор на основании признаний, пусть даже подписанных. В наше время говорили: «Обвиняемый сознался, следовательно, он невиновен». Дорогие слушатели, мой век был веком разбазаривания: в высших сферах решили истребить род людской. Начали с Германии, уничтожив ее до конца. (Наполняет бокал.) Лишь один говорил правду: рухнувший Титан, воин и мирянин, свидетель-очевидец, испокон веку и навсегда, in secula seculorum [1]. Это — я. Человек мертв, и я свидетельствую за него. Века, я дам вам ощутить, каков был привкус моего века, и вы оправдаете обвиняемых. Факты, я на них плюю: предоставляю их лжесвидетелям; я предоставляю им причины случайные и основные. У нашего века был свой особый привкус. Мы постоянно ощущали его. (Пьет.) И пили, чтобы его заглушить. (Задумавшись.) И странный же это был вкус. А? Что? (Внезапно поднимается, содрогаясь от ужаса.) Но я еще вернусь к этому.

Лени (думая, что он закончил запись). Франц, мне надо поговорить с тобой.

Франц (кричит). В присутствии Крабов — молчать.

Лени (ровным голосом). Послушай, дело серьезное.

Франц (Крабам). Значит, вы спрятались под скорлупой? Браво! Прощай, нагота! Но зачем вы сохранили глаза? Самое уродливое, что было у нас. А? Зачем? (Ждет ответа.)

Раздается треск.

(Вздрагивает. Изменившимся, глухим, хриплым голосом, скороговоркой.) В чем дело? (Поворачивается к Лени, смотрит на нее подозрительно и строго.)

Лени (спокойно). Пленка. (Нагибается, достает магнитофон и ставит его на стол.) Кончилась... (Нажимает на кнопку.)

Пленка перематывается, голос Франца раздается в обратном порядке.

Выслушай меня наконец.

Франц опускается на стул, положив руку на грудь.

(Оборачивается к нему. Заметив его страдальческий вид, равнодушно.) Что произошло?

Франц. Что могло произойти?

Лeни. Сердце?

Франц (страдальчески). Перебои!

Лени. А что тебе нужно, вымогатель? Другую пленку?

Франц (сразу успокоившись). Нет, не надо. (Встает, смеется.) Я труп, Лени. Мертвецки устал. Убери их!

Она собирается снять пленку.

Погоди! Прослушаю себя еще раз?

Лeни. С самого начала?

Франц. Все равно.

Лени включает аппарат. Слышен голос Франца: «Лишь один говорит правду...» и т. д.

(Одно мгновение слушает, лицо сводит судорога. Говорит на фоне записи.) Я не то хотел сказать. Кто это говорит? Ни слова правды. (Снова прислушивается.) Не могу выносить этого голоса. Он мертвый! Да останови же, бог мой. Останови, ты меня с ума сведешь!..

Лени не спеша выключает магнитофон и перематывает пленку. Она ставит номер на пленке и кладет ее рядом с другой.

(Подавленно, глядя на нее.) Так. Опять все сызнова.

Лени. Как всегда.

Франц. Нет. Все же я продвигаюсь. В один прекрасный день слова сами по себе придут ко мне, и я скажу то, что хочу. Потом отдохну. (Пауза.) Ты думаешь, это существует?

Лени. Что?

Франц. Отдых.

Лени. Нет.

Франц. Я так и думал.

Короткая пауза.

Лени. Так ты выслушаешь меня?

Франц. Ну?

Лени. Мне страшно.

Франц (вздрогнув). Страшно? (Смотрит на нее с беспокойством.) Как, ты сказала: страшно?

Лени. Да.

Франц (резко). Тогда убирайся вон! (Берет со стола линейку и концом ее ударяет по надписи: «Страх запрещен».)

Лени. Отлично. Мне уже не страшно. (Пауза.) Прошу тебя: выслушай меня.

Франц. Я ничего другого не делаю. У меня и так от тебя трещит голова. (Пауза.) Ну?

Лeни. Я не знаю точно, что там творится, но...

Франц. Что творится? Где? В Вашингтоне? В Москве?

Лени. Внизу, под тобой.

Франц. Подо мной? (Внезапно понижая.) Отец умирает.

Лени. При чем тут отец? Он всех нас переживет.

Франц. Тем лучше.

Лени. Тем лучше?

Франц. Лучше или хуже, мне плевать. Ну? В чем же дело?

Лени. Тебе грозит опасность.

Франц (убежденно). Да. После моей смерти! Если мой след будет затерян в веках, все пойдет насмарку. Кто спасет тогда Человека, Лени?

Лени. Кому захочется. Со вчерашнего дня твоя жизнь в опасности.

Франц (равнодушно). Ну и защищай меня: это твое дело.

Лени. С твоей помощью.

Франц. У меня нет времени. (Раздраженно.) Я пишу Историю, а ты пристаешь с анекдотами.

Лени. По-твоему, это анекдот, если они убьют тебя?

Франц. Да.

Лени. Даже если тебя убьют преждевременно?

Франц (нахмурившись). Преждевременно? (Пауза.) Кто меня хочет убить? Лени. Оккупанты.

Франц. Понимаю. (Пауза.) Мне заткнут глотку, а тридцатый век будет обманут с помощью фальшивых документов. (Пауза.) Они кого-нибудь подослали к нам в дом?