На одной из таких аудиенций какой-то гун, опускаясь на колени, громко испустил ветры. Я очень старался сохранить серьезность, но ничего не вышло. Не помню, то ли Правитель Восточного удела стал виновником случившегося, то ли Юго-Восточного, но я от хохота чуть не задохнулся. Подбежавшие дворцовые слуги стали стучать мне по спине. И тут сконфуженный донельзя гун, лицо которого залилось густой краской и смахивало на свиную печенку, снова издал такой же звук. На это раз я расхохотался так, что чуть не лишился чувств. Раскачиваясь на троне из стороны в сторону в неудержимых приступах смеха, я видел, как бабка подняла трость долголетия и огрела гуна по задранному заду. Бедный гун забормотал извинения, схватившись сзади за одежду. Заикаясь, он пытался объяснить свою провинность: «Я ехал всю ночь и гнал лошадей все три сотни ли, чтобы предстать пред светлые очи государя. Воздух ночью холодный, да еще вот свиными ножками перекусил по дороге, вот и скопился полный живот газов». Однако эти объяснения вызвали еще более яростный град ударов тростью госпожи Хуанфу. «В присутствии Императора не позволяется даже говорить или смеяться, — бушевала она. — А ты смеешь еще и газы пускать!»
На моей памяти эта аудиенция стала самой запоминающейся. Жаль, что ничего подобного больше не случалось. Если говорить о личных предпочтениях, по мне так пусть лучше гуны ветры пускают, чем слушать, как госпожа Хуанфу, Фэн Ао и все остальные обсуждают налоги на землю или воинскую повинность.
Доклады всего этого сборища сановников один за другим попадали в руки блюстителя этикета, высокопоставленного евнуха, передававшего их мне. На мой взгляд, это была сухая и скучная, лишенная литературного таланта болтовня. Меня эти доклады никак не трогали и, насколько я понимал, госпожу Хуанфу тоже. Но она все равно заставляла блюстителя этикета зачитывать их все перед высоким собранием. Однажды этот евнух зачитывал доклад Ли Юя, заместителя главы Военного министерства, где говорилось о том, что варвары нарушают наши западные границы, а наши воины проливают кровь, защищая страну. Наши войска уже одиннадцать раз вступали в бой, и в докладе выражалась надежда, что Император предпримет поездку на запад, чтобы поднять боевой дух солдат.
Это был первый доклад, который напрямую касался меня. Я встрепенулся на троне и посмотрел на госпожу Хуанфу. Но она в мою сторону и не взглянула. Помолчав, она повернулась к Фэн Ао, первому министру, и спросила его мнение. Фэн Ао покачал головой, теребя длинную серебристую бороду.
— Нападения варваров на нашей западной границе всегда представляли скрытую угрозу. Если нам удастся поднять стоящие на границе войска на то, чтобы отбросить варваров назад, за перевал Феникса, то мы обеспечим безопасность половины наших земель. Надо повышать боевой дух солдат и не допускать его падения, и поэтому, возможно, существует необходимость в том, чтобы государь отправился на запад с инспекционной поездкой. — Фэн Ао хотел что-то добавить, но промолчал, а только украдкой глянул в мою сторону и легонько кашлянул. Брови госпожи Хуанфу нахмурились, и она в нетерпении трижды стукнула по полу тростью долголетия: «Хватит ходить вокруг да около. Я задала вопрос. И нечего искать помощи у других!» В ее голосе можно было безошибочно определить нарастающий гнев, «Говори, Фэн Ао», — велела она. «Государь еще только взошел на престол, — вздохнул Фэн Ао, — а чтобы добраться до границы, надо преодолеть нелегкий путь в пятьсот ли, да еще в ненастную погоду. Боюсь, это может нанести ущерб драгоценной персоне государя, его могут поджидать непредвиденные опасности…» Тут уголки рта госпожи Хуанфу скривились в еле заметной усмешке. «Я понимаю, что ты хочешь сказать, — пролаяла она, — и хочу, чтобы ты знал, что если Император решит предпринять поездку на запад, ничего неблагоприятного с ним в пути не случится, и здесь во дворце никто в его отсутствие плести интриг с целью его свержения не будет. Пока такой стреляный воробей, как я, во дворце, все собравшиеся здесь сановники могут быть спокойны на этот счет».
В тот момент истинного значения затеянного разговора я не уловил, но так как моего мнения никто не спрашивал, возникло непреодолимое желание сделать все наоборот. Поэтому, когда они стали обсуждать, в какой счастливый день мне следует отправляться в путь, я громко выпалил: «Никуда я не поеду. Нет!»
— Что с тобой? — удивленно повернулась ко мне госпожа Хуанфу. — Слово государя — дело не шуточное, — добавила она. — Разве можно говорить все, что в голову взбредет?
— Я не поеду только из-за того, что вы все хотите, чтобы я поехал. Я поеду лишь в том случае, если вы будете против, — отрубил я.
От таких вызывающих речей у них аж глаза на лоб полезли. Было видно, что и госпожу Хуанфу я привел в немалое смущение, «Государь большой шалун, — промолвила она, повернувшись к Фэн Ао. — Не воспринимайте это серьезно, он пошутил».
Это меня просто взбесило. Любое слово государя всегда почиталось законом, а моя бабка, госпожа Хуанфу, все мои речи представляла шуткой. Может, с виду она казалась любящей, мудрой и дальновидной, а на деле это глупая старуха, которая несет всякую чушь. Я уже ни на кого не сердился, хотелось лишь одного — убраться куда-нибудь из Зала Изобилия Духа. Поэтому, обернувшись, я велел стоявшему позади слуге: «Принеси ночной горшок. Мне нужно облегчиться по-большому. Если кого-то смущает вонь, пусть отойдут подальше». Мои слова предназначались для ушей госпожи Хуанфу, и она попалась на удочку. Повернувшись, она со злостью уставилась на меня. Но выбора у нее не было, и, вздохнув, она трижды стукнула тростью по полу. «Сегодня правитель Се занемог царственным телом, — объявила она. — Аудиенция окончена».
Во дворце Се только и говорили что о поездке императора на запад. Особенно беспокоилась моя матушка, госпожа Мэн, которая боялась, что это очередной заговор, и переживала, что что-нибудь ужасное может случиться со мной за пределами дворца. «Они все спят и видят, как бы забраться на трон, и отчаянно ищут возможность нанести тебе вред, — со слезами объясняла она мне. — Ты должен быть предельно осторожен, с собой в поездку бери только самых преданных людей, на которых можно положиться. Не соглашайся, чтобы с тобой вместе ехали эти твои братцы Дуаньвэнь и Дуаньу или кто-то малознакомый».
Моя поездка на запад считалась делом решенным, это следовало из приказа госпожи Хуанфу, и больше никто ничего менять не собирался. Сам я полагал, что отправляюсь в грандиозное путешествие, как великий государь, и предвкушал, что меня ждет много такого, о чем мне и не снилось. Мне хотелось увидеть красоту моих земель, раскинувшихся на две тысячи ли, и познать мир за стенами дворца Се. И я попытался успокоить вдовствующую императрицу, госпожу Мэн, цитатой из классического сочинения: «Правитель получает богатства и почести по воле Неба. Если он отдаст жизнь за народ, его славное имя останется в веках, и его будут воспевать сто поколений». Но госпожа Мэн никогда не придавала значения этим пустым поучениям древности, и с тех пор, заговаривая о госпоже Хуанфу, поносила ее самыми непотребными словами, какие можно услышать лишь от простолюдинов на рынке. Поносить госпожу Хуанфу за глаза ей всегда нравилось.
В ту пору я нервничал больше, чем обычно, и часто, ни с того ни с сего, срывал злость на слугах. Не мог же я рассказать, что творится у меня в душе, где радостное томление смешивалось с горестными предчувствиями? В один из дней я вызвал придворного предсказателя и предложил погадать, насколько благоприятно для меня предстоящее путешествие. Он разложил кучку бирок для гадания с написанными на них гексаграммами и очень долго возился с ними, прежде чем заключить, держа в руке одну красную. «Поездка государя Сe пройдет благополучно, и ничего за это время не случится», — наконец проговорил он. «Не будет ли покушения на мою жизнь?» — не отставал я. В ответ предсказатель попросил вытащить наугад одну из бирок. Когда он взглянул на нее, по его лицу разлилась таинственная улыбка: «Пущенную в государя стрелу сломает порыв ветра с севера. Можете отправляться в поездку, государь!»
