Воспользовавшись суматохой в кузнице, я незаметно выбрался через окно на задний двор мастерской Байтеши. Там были сложены связки хвороста и лежали груды ржавого крестьянского инвентаря. Среди железяк я нашел небольшое шило: то ли его здесь спрятали, то ли выбросил кто из мастерской. Подняв его и заткнув за нательный пояс, я вышел на улицу. В ушах звенел проклинающий все и вся голос Яньлана. «Ну, а я, в конце концов, что собой представляю? Яньлан свое жалкое и презренное состояние получил от рождения, ну, а я что такое по сравнению с ним?» Наверное, лишь ученые мужи из Академии Ханьлинь смогли бы подобрать для меня правильное определение.

Я бродил по улицам Цайши в поисках закладной лавки, пока один уличный гадатель не сообщил, что в этом уездном городке их попросту нет. Потом он поинтересовался, что за вещь я хотел бы заложить. Когда я показал висевшую у меня на груди нефритовую подвеску в виде пантеры, его единственный здоровый глаз сверкнул, и он схватил меня за руку:

— Откуда у вас, уважаемый, такой редкое и драгоценное украшение из нефрита?

— Это фамильная драгоценность. Мой дед оставил ее моему отцу, а тот передал мне. Хотите купить? — с необыкновенным спокойствием спросил я.

— Такие редкие нефритовые вещицы в форме пантеры можно найти только в царском дворце, в столице. Так что, боюсь, уважаемый, вы оттуда ее и стянули, верно? — Не отпуская мою руку, гадатель следил своим единственным глазом, как я отреагирую.

— Стащил? — невольно улыбнулся я. — Наверное, да. А так как это вещь ворованная, могу продать недорого. Покупаете?

— Сколько же вы хотите за нее, уважаемый?

— Немного, только чтобы покрыть дорожные расходы.

— И куда же вы направляетесь?

— Не знаю. Посмотрим по дороге. Я ищу бродячий цирк с юга. Не видели, бывали они здесь?

— Бродячий цирк? Вы цирковой артист? — Отпустив мою руку, гадатель обошел меня кругом и с некоторым сомнением произнес: — Нет, вы не цирковой артист. Не знаю, как такое может быть, но в вас есть что-то от императора.

— Возможно, я был императором в прежней жизни. Разве не видно, как я хочу продать эту подвеску, чтобы получить средства на дорожные расходы? — Опустив глаза, я взглянул на коробку, куда гадатель складывал деньги: немного, но, скорее всего, на несколько дней пути хватит. Поэтому я снял драгоценное украшение династии Се, которое носил с детских лет, и положил сверху на стопку бирок для гадания. — Продаю, — сказал я, — за то, что у вас есть в этой коробке.

Гадатель помог мне пересыпать серебро из коробки в мой пустой кошель. Когда я, перекинув кошель через плечо, поспешил прочь, меня ошеломило то, что он сказал вслед:

— Я знаю, кто вы. Вы — свергнутый правитель Се.

Я даже вздрогнул. От этой таинственной способности гадателя все видеть меня охватил страх. Не зря говорят в народе, что в Цайши с древних времен немало людей с поразительными способностями. Теперь я волей-неволей убедился, что Цайши на самом деле место уникальное. Родом из Цайши была не только госпожа Мэн, могущественная когда-то вдовствующая императрица. Отсюда произошли многие выдающиеся чиновники и прекрасные наложницы, здесь жил и этот гадатель с замечательным даром предвидения. Я понял, что ничего доброго меня здесь не ждет и что нужно как можно быстрее покинуть этот город, где меня поджидала опасность.

В тот день на улицах Цайши царила какая-то необычно тревожная атмосфера, и жители пребывали в страшном возбуждении. По улицам проносились повозки и всадники, а высыпавшая из ворот городского ямыня[52] шеренга солдат в парчовых одеждах быстрым шагом направилась прямиком к перекрестку дорог в северо-восточном конце города. Поначалу я инстинктивно укрылся у края дороги, опасаясь, что этих солдат послали за мной, что это гадатель навлек на меня смертельную опасность. Но солдаты прошли мимо, и до меня донеслись радостные крики: «Все к усадьбе царского дядюшки. Его и всю его семью собираются казнить».

Тут я почувствовал облегчение и в то же время некоторый стыд. «Ну, чего бояться государю, который скитается по чужим краям и жизнь которого зависит от того, удастся ли ему продать нефритовую подвеску?» — подумал я и, надев плетеную бамбуковую шляпу, вышел на полуденный зной. Тут меня вдруг осенило, что царский дядюшка, член императорской фамилии Мэн, которого собираются казнить вместе со всей семьей, — вообще-то мой родственник. Я знал, что благодаря протекции моей матушки семья Мэн когда-то славилась высоким положением в Цайши и что в усадьбе этой семьи спрятано немало сокровищ из дворца Се, тайно переправленных сюда госпожой Мэн на трех больших лодках. Когда я впервые ступил в пределы уезда, мне было стыдно нанести визит царскому дядюшке, но теперь какое-то странное и потаенное чувство заставило меня последовать за одетыми в парчовую форму солдатами. Хотелось посмотреть, что Дуаньвэнь и Западный гун Чжаоян намеревались сделать с чиновниками, служившими прежнему властителю.

Место перед воротами усадьбы Мэн напоминало неприступную крепость, и солдаты блокировали выход в оба переулка. Поэтому мне пришлось встать у входа в чайную на одном из перекрестков, где я, смешавшись с группой наслаждавшихся полуденным чаем мужчин, стал смотреть в сторону усадьбы Мэн. Издалека, из-за высоких стен великолепной резиденции доносились горестные и пронзительные женские вопли. Людей одного за другим выводили из ярко-красных ворот мимо зеленых каменных львов.

Каждый был уже с кангой[53] на шее. Столпившиеся у двери в чайную посетители радостно хлопали в ладоши, непрерывно выкрикивая при этом: «Так им и надо! Теперь в Цайши наступит мирная жизнь». Меня поразило то, как эти люди радуются горю и страданию других.

— Почему вы так ненавидите царского дядюшку? — спросил я одного из них. Его в равной степени поразило мое неведение.

— Странный вопрос, уважаемый. Царский дядюшка притеснял народ, пользуясь силой своего покровителя, как говорится, «пес бросается, коли хозяин в силе», и обращался с людьми со зверской жестокостью. Каждую зиму он требовал мозги младенцев, чтобы укрепить свое здоровье, и в Цайши все об этом знают. Так разве найдется хоть один человек, который не испытывал бы к нему ненависти?

Помолчав, я спросил:

— Ну, казнят царского дядюшку, разве установится после этого мир в Цайши?

— Кто знает, — ответил тот. — Прогонишь свирепого тигра, может появиться злой волк. Но людей простых многое не очень-то заботит, так уж устроен мир. Богачи надеются, что бедняки попередохнут в нищете, а беднякам куда деваться, им лишь и остается желать злой смерти богачам.

Что было сказать на это? Не желая, чтобы посетители чайной почувствовали мое смущение, я отвернулся и стал смотреть на скорбные фигуры членов семьи Мэн, которых вели к месту казни. Своего дядюшку, Мэн Дэгуя, я видел второй раз в жизни; впервые мы встретились на торжественной церемонии моей свадьбы с урожденной Пэн, и тогда мы лишь обменялись любезностями. У меня не осталось о нем почти никакого впечатления, и я думать не гадал, что следующий раз увижу его при таких обстоятельствах. Меня невольно охватила печаль, и я потихоньку отошел к окну чайной, чтобы увидеть Мэн Дэгуя, когда он будет проходить мимо. Глаза его сверкали злостью и отчаянием, лицо покрылось мрачной бледностью. Однако тучность его тела напоминала людям о мозгах младенцев.

Кто-то из толпы плюнул в Мэн Дэгуя, и через несколько мгновений все лицо у него оказалось заплеванным. Я видел, как он напрасно пытался повернуть голову — этого не позволяла канга — чтобы заметить, кто плюет в него, и услышал, как он, в конце концов, не выдержав, издал яростный крик:

— Зря бросаете камни в того, кто упал в колодец! Я не умру! Никому, кто плевал в меня, это не сойдет с рук. Погодите, я еще вернусь. И тогда начисто высосу все ваши мозги!

Постепенно волнение на перекрестке стихло, и посетители чайной потянулись назад к своим столикам, где официанты наливали им в чайники свежий кипяток. Я остался у окна, раздумывая над пронесшейся передо мной кошмарной картиной. Как ужасны, как ужасны эти превратности судьбы. Отчасти это чувство было направлено на членов семьи Мэн, которых вели сейчас к месту казни, а в остальном, безусловно, отражало то, что творилось у меня в душе. Жаркий воздух придорожной чайной смешался с потом, которым разило от посетителей, у моих ног тихонько проскользнула кошка с дохлой крысой в зубах. В чайной стоял страшный гам, раздавались жестокие суждения, к тому же среди зноя летнего полдня разносился тяжелый запах крови, поэтому мне хотелось одного: побыстрее убраться из этой чайной и забыть ее посетителей со всеми их печалями. Однако ноги вдруг перестали слушаться, все тело обмякло и бессильно поплыло в вонючем воздухе чайной. Испугавшись, что это приступ малярии, я присел за ближайший низкий столик и стал молить священных духов покойных государей защитить меня и не дать свалиться в болезни, когда нужно спасаться бегством.