В четвертом лунном месяце на берегах Хуннихэ — Реки Красной Глины несколько тысяч крестьян и ремесленников из четырех уездов — Пай, Та, Ха и Цзянь — подняли флаг восстания, назвав себя воинами Цзитяньхуэй — Общества Жертвоприношения Небу. Отряды Цзитяньхуэй двинулись по берегу Хуннихэ на запад, прошли через восемь уездов южной провинции Юньчжоу, набирая по пути добровольцев и покупая боевых коней, и быстро выросли до размеров большой армии числом более десяти тысяч человек.

От поступавших докладов по всему дворцу прокатывались волны потрясений. На протяжении всей двухсотлетней истории царства Се крестьяне славились смирным поведением и законопослушностью и никогда не выходили за рамки дозволенного. Неожиданные беспорядки, возникшие с появлением общества Цзитяньхуэй, застали двор врасплох, и воцарилась напряженная, непонятная атмосфера.

Первый министр Фэн Ао сообщил мне, что во главе Цзитяньхуэй стоит Ли Ичжи — тот самый крестьянин, что когда-то самовольно пробрался во дворец. Вспомнив почерневшее от солнца лицо, суровый взгляд этого человека и то, как он говорил и вел себя в опасной для него ситуации в Зале Изобилия Духа, я глубоко пожалел, что допустил тогда глупость и отпустил тигра обратно в горы.

— Беспорядки начались из-за нашествия саранчи? — спросил я у Фэн Ао.

— Из-за налогов после этого нашествия. Большинство бунтовщиков — жители юга, где свирепствовала саранча, они всегда выступали против тяжелых налогов. Ли Ичжи посеял смуту в народе, призвав добиваться освобождения от налогов и помощи пострадавшим от стихийного бедствия.

— Ну, тогда это пустяки. Если люди на юге не желают платить налоги, я могу издать указ, освобождающий их от оплаты. Что еще у них на уме, кроме противления налогам? Собираются ли они собрать войско и атаковать мой дворец?

— Выступление против налогов и получение помощи пострадавшим от стихийного бедствия — для Цзитяньхуэй лишь предлог. Ли Ичжи, который пользуется в деревнях на юге репутацией благородного борца за правое дело, человек честолюбивый. Он связался со своими приятелями из самых различных сословий по всей стране и, боюсь, замышляет свергнуть трон и основать новую династию. Внутренние бунты всегда несравненно более опасны, чем внешняя агрессия, поэтому вашему величеству не следует воспринимать все так легкомысленно.

— Есть лишь один способ, как поступать с бунтовщиками и разбойниками. Их надо убивать!

Когда у меня вырвалось это знакомое слово, я почувствовал странное головокружение, будто снова начинался приступ лихорадки, мучавшей меня несколько лет назад. Послышался какой-то шелест, и весь Зал Изобилия Духа задрожал и закачался. Луч неясного багрового света выхватил смутные очертания окровавленных, безголовых тел братьев Ян, которые то лежали неподвижно, то поднимались и двигались, раскачиваясь. «Убивать! Повторив, как во сне, это слово, я увидел, как под порывом ветра распахнулся занавес из жемчужных бусин при входе, и в зал вплыла бледно-желтая кожа Ян Дуна. Медленно обогнув золотой царский трон, она стала летать взад и вперед перед самым моим лицом, отчего я, в конце концов, соскочил с трона и обхватил руками первого министра Фэн Ао.

— Убивать! Убивать! Убивать! — в бешенстве орал я на Фэн Ао, выставив руки и хватая пустоту перед собой. — Убейте его! Убейте их всех!

— Не горячитесь, государь, — спокойно и неспешно произнес первый министр. — Позвольте мне обсудить все это с двумя почтенными матронами. — Глазами он следил за тем, как я хватаюсь руками за пустоту вокруг себя, но видеть эту страшную бледно-желтую человеческую кожу он не мог. По сути, он не видел ничего. Видеть призраков и демонов во дворце Се мог только я, другим это было не дано.

Накануне выступления войск на юг заместитель главы Военного министерства Гo Сян представил двору план боевых действий. «В этом походе нужна победа любой ценой, — заявил он. — В противном случае я заколюсь царским мечом, что пожаловал мне государь». Гo Сян слыл при дворе храбрым генералом и военным гением, и все чиновники, гражданские и военные, смотрели на предстоящую кампанию с большим оптимизмом. Никто и подумать не мог, что меньше месяца спустя с юга будут получены обескураживающие вести. У реки Хуннихэ войско Го Сяна было разбито, при этом погибло множество офицеров и солдат. Бойцы Цзитяньхуэй свалили мертвых и раненых в кучу по обоим берегам реки, и образовалась целая дамба из человеческих тел.

Как стало известно, отряды Цзитяньхуэй заманили противника вглубь своей территории и встали на южном берегу Хуннихэ. Го Сян, настроенный исключительно на победу, приказал лодочникам на северном берегу построить за ночь плоты из бамбука. На рассвете его солдаты погрузились на эти плоты и начали переправляться через реку. Неожиданно на середине реки плоты стали расходиться, а непривычные к воде солдаты с севера попадали в реку, барахтаясь среди уплывающего по течению бамбука. В армии Го Сяна воцарился полный разброд, а в это время с южного берега сто лучников Ли Ичжи принялись с бешеным хохотом осыпать северян градом стрел. Истошные вопли разнеслись над Хуннихэ, и вниз по реке поплыли окровавленные трупы. В красной от крови воде вместе с телами солдат сгинул и царский стяг Черной Пантеры.

Посреди этого хаоса Го Сян выплыл на северный берег и, вскочив на коня, поскакал в рыбацкую деревушку, где перебил несколько человек из тех, что сооружали плоты. Никогда не знавший поражений Го Сян обезумел. Он захватил с собой головы трех лодочников и помчался назад в столицу, обливаясь по дороге горькими слезами. Через три дня измызганный и растрепанный, весь в крови и грязи, Го Сян появился у городских ворот. Швырнув все три головы в канаву, он спешился и подошел к одному из часовых.

— Знаешь, кто я? — спросил он.

— Вы — генерал Го, заместитель главы Военного министерства. Вы возглавили карательный поход на юг против Цзитяньхуэй, — ответил тот.

— Верно. А теперь мне пора взять на себя вину и заколоться. — Го Сян вытащил пожалованный ему государем меч и с улыбкой произнес: — Я сообщаю тебе, а ты должен передать государю: Го Сян разбит, и что станется с царством Се — не знает никто.

Последние слова Го Сяна разнеслись по всей столице и за ее стенами и привели в ярость многих гражданских и военных чиновников при дворе. После разгрома Го Сяна у Хуннихэ они несколько дней являлись в Зал Изобилия Духа, выражая готовность возглавить новый поход. Все они: и сановники, занимающие высокие посты, и чиновники рангом пониже — выражали нескрываемое презрение к Ли Ичжи и обществу Цзитяньхуэй. Они считали поражение прямым следствием опрометчивой попытки Го Сяна переправиться через реку и полагали, что стоит сформировать команду отборных подводных пловцов, и отряды Цзитяньхуэй, это бельмо на глазу у царства Се, можно уничтожить за какой-то месяц.

Я чувствовал, что все эти просьбы рвущихся в бой чиновников — чистейшая ложь и что за этим стоят личные амбиции каждого — от стремления продвинуться по службе до желания использовать подвернувшуюся возможность показать, на что ты горазд. Подозрения, что просьбы о назначении в армию — лишь бахвальство, и что за этим ничего не стоит, вызвали немало колебаний, когда пришла пора выбирать командующего для нового похода на юг. Болевшая тогда госпожа Хуанфу была страшно недовольна сложившейся ситуацией. Похоже, она боялась, что в один прекрасный день Ли Ичжи со своими отрядами ворвется к ней в Зал Парчовых Узоров и закроет ей глаза. В конце концов, она сама нашла кандидата на то, чтобы возглавить этот поход, и вызвала его во дворец. Им оказался великий воитель, уже много лет оборонявший наши северо-западные рубежи, генерал Дуаньвэнь.

Изменить решение госпожи Хуанфу я не мог, к тому же более подходящей кандидатуры было и не найти. С какими, интересно, мыслями вернется во дворец Се после стольких лет изгнания мой сводный брат, мой заклятый враг, с которым меня объединяет лишь кровное родство?