Литмир - Электронная Библиотека

— Не бойся. Вот только роди наследника, и я найду способ избавиться от этой злобной девицы из Пэн и сделать императрицей тебя. Именно так поступали мои предки.

— Но вашей рабыне все равно страшно. — Хуэйфэй закрыла лицо руками и расплакалась, всем телом склонившись ко мне на плечо, как ива на ветру. — Больше всего я боюсь, что не смогу благополучно родить, что это, в конечном счете, останется лишь мечтой, и я не смогу оправдать ваших высоких ожиданий, государь, вы даже представить не можете, сколько заговоров происходило во дворце во все времена, чтобы прервать беременность или подменить новорожденного младенца, и я боюсь, что, когда придет время, мне от них не уберечься.

— Где ты слышала эти россказни?

— Что-то слышала, о чем-то сама догадалась. Нигде в мире нет столько жестокости, как в сердце женщины, и только женщина может разглядеть змею, что живет в сердце другой женщины. Я страшно боюсь, и только вы, государь, можете мне помочь.

— Как тебе помочь? Тебе стоит только сказать, и я, конечно, приду на помощь своей любимой наложнице.

— Вот если бы вы, государь, перебрались в Терем Поющей Иволги или поселили вашу рабыню в Зале Чистоты и Совершенства, где я могла бы оставаться под вашей защитой день и ночь, для меня появился бы шанс избежать еще большего несчастья. — Хуэйфэй с надеждой взглянула на меня полными слез глазами и вдруг, ни с того ни с сего, стала истово кланяться и биться головой об изголовье кровати. — Умоляю, ваше величество, дайте согласие, спасите жизнь матери и ребенка.

Я молчал, не говоря ни слова, а потом отвернулся, чтобы не смотреть ей в глаза. Как правитель Се, я прекрасно понимал, что Хуэйфэй думает только о себе и выдает желаемое за действительное. Это нарушало дворцовый этикет, и императору не приличествовало так поступать. Согласись я на эту фантазию, я встретил бы яростную оппозицию во всем дворце. И даже если бы я пошел навстречу Хуэйфэй, нельзя было гарантировать, что мне бы это удалось. Поэтому я деликатно отказал.

Всхлипывания Хуэйфэй перешли в душераздирающие вопли, и казалось, ничто не сможет остановить их. Мне нечего было сказать или предпринять, чтобы облегчить ее страдания. Я вытер ей слезы тыльной стороной ладони, но они продолжали литься безостановочным потоком. Все это стало действовать на нервы, и, отпихнув это исполненное безграничной скорби тело, я прошел за цветную ширму.

— О том, чтобы я куда-то переехал, не может быть и речи, а если переместить тебя в Зал Чистоты и Совершенства, это навлечет величайший позор на двор Се. Если у тебя есть другие просьбы, их я могу рассмотреть.

Рыдания за разноцветной вышитой ширмой неожиданно смолкли, а в голосе Хуэйфэй зазвучала рожденная отчаянием злоба: «Еще ваша рабыня хотела бы попросить вас, государь, расквитаться за меня и собственноручно наказать Ланьфэй, Ханьфэй и Цзиньфэй. Если вы, государь, действительно любите меня, вы также спросите и с императрицы. Я буду довольна, лишь когда они получат по сотне плетей… по две сотни плетей… лишь когда их забьют до смерти…»

Я застыл, не в силах поверить, что уста Хуэйфэй могут изрыгать столько злобы. Вернувшись к ней, я увидел искаженное горем лицо, горящие глаза, и теперь дивился на себя самого: как же легко я судил о женщинах. Мне было трудно представить, что эта женщина за разноцветной вышитой ширмой и есть та самая безыскусная и мягкая Хуэйфэй. Кто его знает, то ли она так переменилась за год, проведенный в этом удаленном дворце, то ли я настолько испортил ее своим вниманием, выделяя среди всех остальных. Я долго стоял молча с другой стороны разноцветной ширмы, а потом, не проронив ни слова, покинул Терем Поющей Иволги.

Править страной — дело ненадежное и опасное, не назовешь надежной и безопасной и жизнь во дворце; однако еще более ненадежно и опасно сердце женщины. Я спускался по нефритовым ступеням Терема Поющей Иволги, и грусть переполняла мне душу. «Если даже Хуэйфэй такая, — обернулся я к шедшему за мной евнуху, — то бедствия точно скоро обрушатся на царство Се».

Сам того не желая, я повторил предсказание покойного дворцового слуги Сунь Синя. До евнуха смысл сказанного не дошел, а мне от этой нечаянно произнесенной фразы стало страшно.

Я не стал мстить за Хуэйфэй и подвергать порке остальных наложниц. И все же подозрения, появившиеся у нее при беременности, зародили во мне сомнения. Из того, что по секрету поведал мне придворный историк, я с ужасом узнал, что при дворах всех царств случались и искусственно вызванные выкидыши, и подмены младенцев. Единственное, что следовало предпринять, это скрывать беременность Хуэйфэй, а также приказать хранить это в секрете придворному врачевателю, евнухам и дворцовым девушкам, прислуживающим в Тереме Поющей Иволги.

Последующие события показали, что все мои старания оказались тщетными. Несколько дней спустя я нанес короткий визит Ханьфэй в ее Тереме Блаженства и Благоухания. Истощив свои ласки, Ханьфэй вдруг припала к моему уху и прошептала: «Я слышала, Хуэйфэй беременна. Это правда?»

— Откуда ты взяла? — перепугался я.

— Госпожа Мэн сказала, мне и Цзиньфэй тоже, — гордо сообщила она.

— А госпожа Мэн от кого узнала? — не отставал я.

— Госпоже Мэн незачем кого-то слушать. Ведь она — ваша матушка, государь. Еще когда мы любовались цветами в пионовом саду, ей стоило лишь глянуть на Хуэйфэй, чтобы понять, что та беременна. — Ханьфэй украдкой глянула на меня и натужно хихикнула. — Что же вы так встревожились, государь? Хотя Хуэйфэй лишь наложница, как и я, все же это большое и радостное событие для двора.

Сбросив с плеча руку Ханьфэй и опершись на перила, я стал смотреть вдаль, на оттененную зеленью ив красную глазурь черепицы Терема Поющей Иволги. А ведь занемогшая женщина там, в тереме, спит в непроглядном мраке. Я почти видел, как над Теремом Поющей Иволги зловеще разливается ослепительное красное сияние. Хлопнув рукой по перилам, я тяжело вздохнул.

— Ну что вы все, в конце концов, набросились на Хуэйфэй?

— Какую же напраслину вы, государь, возводите на свою рабу. Мы с Хуэйфэй ни в чем друг другу дорогу не перебегали, как говорится, одно дело — вода колодезная, другое дело — вода речная. Какие у меня могут быть к ней претензии? — Ханьфэй никогда за словом в карман не лезла и легко уклонилась от прямого вопроса. — Ваша раба на такое и не осмелится. — И она махнула широким рукавом из красного шелка в сторону Зала Закатной Дымки. Этот вопрос вы, государь, лучше задайте императрице.

Я сделал вывод, что если даже Ханьфэй и Цзиньфэй знают об этой новости из Терема Поющей Иволги, то, конечно, об этом давно уже знает урожденная Пэн. И точно — на следующий день она заявилась в Зал Чистоты и Совершенства с поздравлениями по поводу беременности Хуэйфэй. От ее деланной улыбки и злобного тона сердце у меня заныло. Не хотелось перед ней объясняться, и я лишь холодно бросил: «Тебя, похоже, что-то сильно гложет, так, может, вернешься в Зал Закатной Дымки и выплачешься вволю?» На лице урожденной Пэн промелькнула тревога, но потом ее рот снова искривился в фальшивой благожелательной улыбке: «Государь меня недооценивает. Разве я, императрица, стану оспаривать первенство у какой-то наложницы? Во всех трех дворцах и шести дворах лишь Хуэйфэй носит ребенка от государя. Видать, ей на самом деле крупно повезло, и придется мне хорошенько присмотреть за ней, как старшей сестре за младшей».

Все время беременности Хуэйфэй провела, словно птица, заслышавшая пение тетивы. Она относилась с осторожностью к каждому принесенному служанками блюду, опасаясь, что на царской кухне, где все заодно с императрицей и наложницами, могут подсыпать яду, и соглашалась что-то съесть лишь после того, как пробу снимала одна из служанок.

Из-за ее состояния красота Хуэйфэй постепенно поблекла, а лицо осунулось. Меж изящных бровей и прекрасных глаз залегли морщинки душевного страдания и заброшенности. Когда я приходил в Терем Поющей Иволги навестить Хуэйфэй, странное дело, мне всякий раз представлялась тоненькая бумажная фигурка, бессильно трепещущая на ветру. Я видел, как содрогается под его порывами бедная Хуэйфэй, но был бессилен противостоять ураганам, готовым обрушиться со всех сторон на Терем Поющей Иволги.

24
{"b":"104275","o":1}