– Ничего, ничего…

– Нет, случилось! Мы же видим, что ты плакала, – возразила Аннабел.

– Да нет, это по глупости. Просто я думала, что международную премию за лучший роман получу я, а ее присудили Дафне Дю Морье.

– Это они там все глупые! – закричала Миранда. Бросившись к бабушке, все трое крепко обняли ее.

– Самая лучшая – это ты, Ба, – сказала Аннабел. – Во всем, во всем.

– Мы испечем тебе твой любимый шоколадный торт, – пообещала Миранда, – и напишем на нем: „Самая главная премия".

С улыбкой слушая эти выражения детской преданности, Шушу знала, что уже ко времени вечернего чая Элинор забудет о своем разочаровании. У нее давно вошло в привычку сразу же отбрасывать или забывать все то, что огорчало и расстраивало ее. „Наверное, только поэтому, – думала Шушу, – ей удалось выдержать столько лет рядом с Билли". На миг перед мысленным взором Шушу встало лицо Билли – пьяного, злого, с налитыми кровью мутными глазами; но она знала, что в памяти Элинор светятся только два ярких, чистейшей воды аквамарина, которые околдовали когда-то ее душу. Шушу поражалась, слыша, как Элинор, отвечая на вопросы журналистов о том, собирается ли она когда-нибудь снова выйти замуж, повторяла: нет, никогда, потому что никто не сможет заменить ей ее покойного мужа.

Верила ли в это сама Элинор, нет ли, Шушу была известна истинная подоплека этого дела. Раз освободившись и взмыв в недосягаемые прежде выси, Элинор опасалась снова оказаться прикованной к другому деспоту и хаму.

Суббота, 24 марта 1951 года

– Что это за шум?

Двенадцатилетняя Клер в светлом твидовом пальто и черных резиновых сапожках бросилась бежать в глубь сада. Сестры последовали за ней. За садом, по другую сторону живой изгороди, начинался луг, над которым в ясном голубом небе кружились грачи. Слева поднимался запущенный за последние годы лес, также принадлежавший Элинор, справа – холм, откуда слабо доносилось цоканье конских копыт.

Взлетел и словно бы повис в воздухе печальный звук рога.

– Это охота!

Клер быстро вскарабкалась на ворота и уселась на верхней из пяти деревянных перекладин. Сестры присоединились к ней. Взгляды всех были устремлены на холм, откуда слышался, все ближе и ближе, глуховатый энергичный перестук подков.

Наконец над вершиной холма показались головы всадников в черных шляпах с твердыми полями, затем плечи, обтянутые черным или ярко-красным, затем лошадиные морды с развевающимися гривами, затем их сильные, изящные тела с длинными стройными ногами, и все это неудержимой лавиной покатилось вниз по склону. Перед глазами девочек предстала во всем своем великолепии уормингфордская охота в обрамлении дышащего свежестью весеннего дня.

Впереди облачком черных и рыжевато-коричневых пятнышек мчалась свора собак, преследующих загнанную, измученную лису. Отставая ярдов на четыреста от заливающихся возбужденным лаем псов, с грохотом неслась основная масса охотников – человек тридцать, кто на лошади, кто на пони, а за нею, на некотором расстоянии, – несколько ребят из Пони-клуба на своих темных косматых лошадках. Когда всадники осаживали коней, чтобы в пылу гонки не перескочить изгородь, из-под копыт животных взметались комья влажной земли.

Несчастная лиса была умницей: она знала, что можно сбить погоню со следа, пробежав по ручью или по куче навоза, и несколько раз проделывала это; на какое-то время ей даже удалось укрыться среди стада овец. Но теперь, после четырех часов неумолимого преследования, грязная, обессилевшая, она еле передвигала лапы.

– Это лиса из нашего леса! – воскликнула Аннабел. Не прошло и недели с тех пор, как эта рыжая воровка – уже в который раз – забралась в курятник Старлингса, не поленившись прогрызть дощатую стену, чтобы утащить пару цыплят. – Давайте спрячем ее! Она ведь наша, она живет в нашем лесу! – И, соскочив на землю, Аннабел бегом кинулась навстречу насмерть перепуганной лисице.

– Назад! Собаки собьют тебя с ног! – крикнула Клер, тоже спрыгивая на землю и бросаясь вслед за сестрой. Миранда последовала за ней.

Бедная лиса представляла жалкое зрелище: ее глаза вытаращены, язык свисал, как тряпка, бона тяжело ходили. Задыхаясь, животное с трудом и болью глотало воздух. Бег ее становился все медленнее; наконец, лапы подкосились, она чуть не упала и остановилась, пошатываясь. Бежать она уже не могла.

Аннабел была уже всего лишь в десятке ярдов, когда свора настигла лису. Спасения не было. Из последних сил лиса обернулась к своим мучителям и оскалила зубы. В следующее мгновение бежавшие первыми набросились на нее и начали рвать, вонзая зубы куда попало. Остальные, подлетая, наваливались сверху.

Когда охотники подоспели к месту убийства, Клер узнала среди них двух-трех местных хозяев, ветеринара и полковника Бромли, восседавшего на прекрасном, ухоженном гнедом жеребце.

– Эй, девочки! Уходите-ка отсюда! – крикнул распорядитель охоты. Он выглядел великолепно на серой лошади в ярко-красной куртке, белых бриджах и черных сапогах с рыжими отворотами.

– Ах вы, гады! Проклятые гады! – Это не выдержала Миранда, забыв о том, что употреблять подобные слова им настрого запрещено.

– Проклятые убийцы! – закричала вслед за ней Аннабел.

Полковник Бромли, в черном котелке и бежевом непромокаемом плаще, подъехал к девочкам.

– Не надо принимать это так близко к сердцу, – сказал он. – Лисы таскают моих ягнят и фазанов, а также ваших кур. Благодаря охоте лис становится меньше, а кроме того, этот способ их истребления наименее жесток.

– Неужели нельзя истреблять их как-нибудь по-другому? – прорыдала Клер. – Какими-нибудь ловушками или ядом?

– Фермеры не могут пользоваться ядом, потому что на отравленное мясо могут наткнуться их собственные собаки. А когда животное попадает в капкан, ему обычно приходится мучиться несколько дней.

– Ну, тогда убивайте их из ружей! Это быстро и не так жестоко, – закричала Аннабел.

– Фермеры не могут просиживать все ночи с ружьем в руках, подстерегая лису.

– А по-моему, это просто зверство! – снова выкрикнула Аннабел. – Сначала вы для собственной потехи загоняете несчастное животное до полусмерти, а потом смотрите, как другие животные рвут его на куски! Я рада, что я не такая, как вы!

– Потише, потише, – заметил полковник Бромли. – Вашей бабушке вряд ли будет приятно, если распорядитель охоты пожалуется на вас.

– А нам наплевать, понятно? – крикнула Аннабел. – Ах вы, кровожадная старая свинья!

Полковник Бромли ничего не ответил, только некоторое время молча смотрел на девочек, потом повернул коня так, чтобы оказаться между ними и остальными охотниками, и не сдвинулся с этого места, пока охота не повернула назад.

Двумя часами позже, когда Элинор и Шушу вернулись из поездки по магазинам, сестры возились в саду, предавая земле то немногое, что осталось от несчастной лисицы.

Услышав шум подъезжающего автомобиля, девочки бросились навстречу бабушке и Шушу и наперебой затараторили, не дав им времени даже расстегнуть пальто.

Разобравшись, наконец, что к чему, Элинор не могла сдержать своего возмущения:

– Посмотрела бы я на этого распорядителя, если бы его самого четыре часа гоняли огромные кровожадные зверюги! Он запел бы тогда совсем по-другому! Да он сам настоящий зверь, несмотря на весь свой шикарный костюм!

Получив с посыльным письмо от полковника Бромли, она пробежала его глазами: „…невоспитанные… хулиганское поведение… если повторится… полиция… директору их школы…"

– В здешних краях охота – святое дело, – заметила Шушу. – Этот чертов распорядитель нажаловался в полицию. Думаю, тебе придется порядочно поулыбаться, чтобы расхлебать эту кашу, Нелл.

Элинор выглядела обеспокоенной. Конечно, теперь она была принята в местном обществе, но прекрасно понимала, что, возрази она хоть словом против охоты, ее немедленно… ну, не то чтобы подвергнут остракизму, но…