Лишь один раз осторожно попыталась накрыть его руку своей, но Уилкс тут же отдернул ее. Разделавшись со своей порцией, Уилкс взял со стола непочатую бутылку вина и ушел. Вскоре затем поднялась и Тэсс и, сказав, что устала, ушла к себе.

Перемыв после еды посуду и сковородки, Энни тоже пошла наверх. Тэсс рыдала, уткнувшись в подушку.

Энни молча разделась и легла, натянув до подбородка многочисленные одеяла. В сумраке виднелся висевший на спинке кровати венок из остролиста. Энни подумала, что темные ягоды на маслянисто-зеленых листьях напоминают капли крови.

– Спасибо тебе за венок, – сказала Энни вполголоса. – Это самый лучший подарок.

В ответ послышалось какое-то бульканье. Тэсс переключалась с рыданий на разговор.

– Я все пальцы исколола, пока его плела, – всхлипнула она. – Это было непросто. – Она помолчала некоторое время. – Я подумала, тебе должно понравиться, ведь это в своем роде святыня. Верно ведь? – совсем тихо спросила Тэсс.

Энни представила, как Тэсс колет пальцы, сгибая побеги остролиста в неуклюжий круг. Крохотные ранки на ее руках – словно вечный памятник ее поражению. Святыня!

– Да, – ответила Энни, – святыня – так оно и есть.

Следующей книгой, которую Энни взяла у Эльдона, был «Векфильдский священник».

Энни подумала было, что это какая-то духовная книга, раз роман нашли вместе с Библией и молитвенником в лодке с погибшими. Но оказалось, что это не так. Роман представлял собой бесконечную историю бедствий, перенесенных несчастным викарием и его семьей.

Главным героем был сельский священник – викарий, довольно приятный, судя по его описанию, человек, который вместе с семьей жил в дальнем сельском уголке Англии. Его фамилия была Примроз.[3] Он был горячим сторонником института брака, но при этом и некоторым ригористом – считал, что в случае смерти одного из супругов овдовевшая половина не должна вступать в повторный брак. На эту тему он писал статьи в журналы и выступал с проповедями. Многие с ним не были согласны и раздражались на то, что он постоянно возвращается к этой теме.

Сначала судьба была благосклонна к викарию и его семье – жене и шести детям, но внезапно наступили трудные времена, и ему пришлось продать свой большой удобный дом и перебраться в маленькую убогую хижину.

Беды в романе всегда случались неожиданно. Последняя его часть напоминала описание гибели во время страшной бури, и, заканчивая чтение, Энни почувствовала себя обессиленной и разбитой, иссеченной дождями и ветром, раздавленной многочисленными несчастьями, налетавшими внезапно, как стихийные бедствия. О чем думали те умирающие на льду люди, почему решили взять эту книгу с собой? Энни представила их, скорчившихся среди баулов с серебряными ложками и шелковыми салфетками, читающих друг другу вслух отрывки из «Векфильдского священника». Может быть, их поражал масштаб бедствий, выпавших на долю несчастного священника: обе дочери украдены, все состояние, до последнего пенни, потеряно, – и чувствовали себя в некоторой степени счастливцами по сравнению с ним. Разве оттуда, из ледяной пустыни, жизнь в Англии не должна была им казаться спокойной и благополучной? Но признать, что там может случиться нечто, сравнимое с претерпеваемыми ими бурями, значило признать, что в мире вообще нет безопасных мест. И что родной дом вовсе не идиллический уголок, надежная, защищенная от бедствий крепость. А дальше, по мере того как они слабели от истощения и безнадежность их положения становилась все более очевидной, они старались найти поддержку во врожденном оптимизме и жизнерадостности главного героя, прощавшего своих врагов и вообще всех, кто был виновником его бедствий. Викарий был олицетворением искренне верующей души, хотя Энни он казался глуповатым и порой излишне напыщенным, так что она иногда пропускала, не читая, его скучные проповеди. Но для умирающих этот образ мог служить утешением. Кроме того, внезапность и количество бедствий, сыпавшихся на несчастного, наверняка не вызывали у них ухмылки – разве с ними самими не происходило того же самого? Лед, по которому они шли, – не твердая земля, на каждом шагу он таил ловушки, полыньи и трещины, дышал и расползался под ногами. На днище лодки, среди вещей, олицетворявших комфорт английской гостиной, умирая, ждали спасения две живых души. «Переноси боль терпеливо» – так говорил своим детям викарий из Векфильда. Энни перечитала эту строку несколько раз. Повторяли ли они эти слова в свои последние часы?

В свой первый выходной в новом году Энни проснулась раньше всех в доме. За окном занимался рассвет. Лежа в постели, Энни долго разглядывала морозный рисунок на стекле – такой тонкий, похожий на старинную гравюру. Этой ночью она хорошо выспалась, потому что холод отогнал ее обычный тяжелый сон. Интересно, а там, в Ирландии, зимой так же холодно?

Энни подошла к окну посмотреть, шел ли ночью снег. Природа за окном словно затаила дыхание, снег припорошил деревья, даже стеклянная студия стала похожа на сугроб. Вдруг в неясном свете наступающего дня из-за угла дома вынырнула черная, тощая, какая-то паучья фигура и заковыляла прочь по садовой дорожке на длинных и тонких, как у аиста, ногах. Заковыляла, раскачиваясь и то и дело приседая, словно раненый, издыхающий зверь. Эльдон Дашелл!

Энни быстро накинула домашнее ситцевое платье и осторожно, чтобы не потревожить Тэсс, спустилась вниз. В нижней части дома было холодно. Не боясь больше стучать каблуками, Энни пересекла кухню и выскочила за дверь. Иней посеребрил листья и стебли травы, в ветвях деревьев висел туман.

На тропинке не было никаких следов, свидетельствовавших, что по ней только что прошел человек. Что это было – призрак, обман зрения? Ангел или тени? Энни уже убедилась, что свет имеет над людьми почти безграничную силу и способен заставить человека увидеть что угодно.

Энни побежала по дорожке к студии. На мгновение ей показалось, что темная фигура мелькнула возле каменной стены сада, но, когда она подбежала туда, ее уже там не было.

Наконец она заметила его далеко за садом, ковыляющего по противоположному краю заснеженного поля. Видимо, он направлялся в сторону ручья. Чтобы успеть перехватить его, ей пришлось еще прибавить шагу.

– Сэр! – крикнула она ему вдогонку, но тут же поняла, что это неподходящее слово.

Это слово больше подходило для горничной, чье дело уборка в доме. Однако он и она были теперь ближе друг другу.

– Мистер Дашелл! – крикнула она.

Он услышал, повернулся и встал, дожидаясь ее. Он плохо держался на ногах и, когда она к нему подбежала, сразу схватил ее за руку.

– Что с вами? Вам плохо? – спросила Энни.

«Пьян?» – подумала она про себя.

– Сначала жжет огнем, потом только щиплет, а потом они становятся как камень, – медленно пробормотал Эль дон.

– Что горит, что щиплет? Что как камень? – обеспокоенно спросила Энни.

– Ноги! Мои ноги.

Оба посмотрели на его ноги. Из покрытых ледяной коркой башмаков стекали струйки воды. Энни вдруг поняла, в чем дело.

– Вы заморозили ваши ботинки! Как Франклин!

– Я полил их водой из колонки и оставил на ночь за дверью.

– И как это, мистер Дашелл? Какие ощущения? – спросила Энни.

Накануне она так много думала о промороженной обуви Франклина и его людей, что теперь ей просто необходимо было проверить свои догадки.

Эльдон действительно замерзал. Морозный воздух обжигал его легкие, ноги вообще уже ничего не чувствовали. Но никогда в жизни он не был счастливее, чем сейчас, пробираясь по снежному полю к реке в замороженной обуви.

– Фелан, – сказал он, обращаясь к Энни, – если бы ты была в моей экспедиции, я бы называл тебя по фамилии – Фелан. Но тогда бы ты была мужчиной. В команде Франклина женщин не было.

– А как это – быть мужчиной? – осведомилась Энни.

Эльдон задумался.

– Это в точности так, – ответил он после некоторого колебания, – как ты можешь себе это представить.