Насков своей лошадиной походкой прошёл по залу и, увидев Штааля, протянул ему влажную руку.

– Тиран всё-таки жив, сын мой, – сказал он с таинственным видом, выждал мгновенье и пояснил шутку: – Титулярный советник Тиран, тот, что при Палене состоит.

Штааль с досадой отвернулся, незаметно вытер руку и пошёл дальше. Перед овальной передней, у парадной лестницы, навстречу ему бросился Иванчук. Он заключил Штааля в объятия:

– Ну, поздравляю… Молодцы!.. От всей моей души поздравляю. Истинные молодцы!

– Да пусти! Отстань! – сердито сказал Штааль. Иванчук, однако, не обиделся. Теперь он видел в Штаале как бы начальство.

– Молодцы! Одно слово, молодцы, – говорил восторженно Иванчук. – Ведь я знаю, ты участвовал в дельце. Признаюсь тебе теперь, участвовал и я. Только мне граф приказал дежурить в его доме: были важные распоряжения… Ах, как я рад… Поздравляю… Ну, расскажи, жарко было, а?

Штааль нехотя принялся рассказывать и почувствовал, что рассказывает не без удовольствия, хоть для приличия он морщился при некоторых подробностях, показывая, как ему было тяжело «убивать человека». Роль его в деле была достаточно опасна, можно было не приукрашивать рассказа. Но как только Штааль сообщил, что в самом убийстве не принимал участия, по выражению лица Иванчука он понял, что этого лучше было не рассказывать.

– Ну да, конечно, ты не мог важную роль играть в этаком деле, – уже несколько иным тоном сказал Иванчук и сообщил Штаалю подробности убийства.

– Душили Николай Зубов и Яшвиль, а шарф, говорят, дал Скарятин. Но первая персона в деле был натурально патрон, Пётр Алексеевич. Он теперь истинный диктатор…

– Ты его видел?

– Нет, где же? Его-то и жду… Граф всю ночь носится по городу, всё разные меры принимает. Войска объезжает, генералов рассылает как мальчишек. Ведь с Англией покойник довёл нас до войны, – я давно говорил… Аресты идут вовсю. Вся павловская шайка схвачена, Аракчеев задержан на заставе. Вот только Кутайсов сбежал, верно к Шевалихе… Экая голова Пётр Алексеевич, и сила истинно дьявольская! Другого такого человека нет во всей России. Из нынешнего дельца без него ничего бы не вышло… Ведь это он преображенцев остановил, – я тебе говорю: как из земли вырос. А то они бы всех нас на штыки подняли. Любили, любили покойника, мужичьё… Был бы нам всем репремант.

Иванчук рассказывал уже как очевидец. Штаалю вдруг вспомнился мосье Дюкро, то, что он говорил о Баррасе после Девятого Термидора. «Только бы иметь успех, все за тобой побегут… Совсем как тогда Дюкро…»

– Да, кстати! – воскликнул Иванчук. – Знаешь ли новость? Знаешь, кто ещё скончался этой ночью? (он выждал несколько секунд, устанавливая, что Штааль не знает новости). Баратаев… Николай Николаевич Баратаев.

– Быть не может!

Штааль глядел с радостным изумлением на Иванчука.

– Быть не может! От чего?

– Не знаю, кажется, от аневризмы, скончался скоропостижно. В канцелярию только что прибежали слуги сказать. Вчера был здоров, а нынче нашли мёртвым.

– Может, самоубийство?

– С чего ты взял?.. Ах, вот и Пётр Алексеевич, – вскрикнул, меняясь в лице, Иванчук.

В вестибюль, в сопровождении целой свиты, вошёл граф Пален. Иванчук с восторженным лицом бросился ему навстречу. «Это, кажется, Сикст V сразу выпрямился и бросил костыли, как только избрали его папой, – с улыбкой подумал Штааль, глядя на Палена. – Пётр Алексеевич, правда, и прежде без костылей обходился, а всё же теперь словно стал выше ростом…» Штааль отметил в памяти это наблюдение, которое показалось ему очень тонким. Иванчук, восторженно улыбаясь и, видимо, рассыпаясь в поздравлениях, старался на виду у всех горячо пожать Палену руку. Свита смотрела на него с неудовольствием. Военный губернатор равнодушно поздоровался с Иванчуком, о чём-то его спросил и, нахмурившись, отдал какое-то распоряжение. Иванчук закивал головой и побежал к выходу.

Пален в сопровождении свиты поднялся по лестнице. «Ну, что ж, и я не хуже других, – сказал себе Штааль решительно. – Довольно я валял дурака…» Он немного выступил вперёд и, почтительно поклонившись, стал сбоку от двери с написанным на лице сознанием некоторых заслуг перед родиной. Пален ласково кивнул ему головой, остановился и подозвал его к себе.

– Вы хорошо себя вели, я не забуду вашего поведения, – сказал он громко. (Штааль вспыхнул от радости.) – Продолжайте служить так дальше… Сейчас дела очень много, а людей мало. Мне все нужны, все… Каждого должно утилизовать в высшую меру возможности.

Он немного подумал.

– Ведь вы состояли при покойном адмирале де Рибасе, которому поручено было укреплять Кронштадт?

– Так точно, ваше сиятельство. – Штааль подумал, что все его ответы Палену почему-то постоянно сводились к этой фразе: «Так точно, ваше сиятельство». Он хотел что-то добавить, но Пален его перебил:

– Это дело ныне сугубо важно. Флот лорда Нельсона может всякую минуту появиться перед нашими берегами. Надеюсь, что войны не будет, ибо для неё более нет причины. Но уверенности не имею и, все должные меры приняв, войны не опасаюсь нимало. При случае окажем мы лорду Нельсону приём, которого долго не забудет, – ещё повысив голос, во всеуслышанье сказал Пален. – По этой причине храбрые и знающие люди теперь весьма в Кронштадте необходимы, и как вы там служили, то вновь вас туда назначаю.

– Слушаю-с, ваше сиятельство, – произнёс разочарованно Штааль.

Пален пристально на него посмотрел:

– Полагаю, что по вашей службе при адмирале знакомы вы с Кронштадской фортецией и с цепью береговых укреплений?

– Обязываюсь доложить вашему сиятельству: весьма мало, – сказал Штааль, покраснев.

Пален усмехнулся.

– Жаль, что не успели ознакомиться, – помолчав, проговорил он. – Тогда оставайтесь здесь: там нужны люди знающие.

Он тронулся было дальше, но, что-то вспомнив, остановился снова. Усмешка на его лице стала необычно благодушной.

– Даю вам другое поручение… Я приказал плац-майору Горголи нынче в утро заарестовать французскую артистку Шевалье. Она весьма мне подозрительна, не агентка ли господина первого консула? Надо поставить иностранных агентов на место, и французских, и немецких, и всяких других, – сказал он, опять подняв голос. – Довольно они у нас хозяйничали! Мы не французской, не прусской, не английской, а единственно русской партии… Извольте, господин поручик, отправиться к плац-майору Горголи и, сказав ему, что мною присланы, возьмите госпожу Шевалье под караул. Натурально у неё в доме при ней и останьтесь впредь до нового распоряжения… Караул над прекрасной дамой, надеюсь, будете иметь нестрогий. Однако полномочия вам вверяю совершенные, – добавил Пален с насмешкой в голосе. – Прощайте, поручик.

Он направился дальше в сопровождении свиты. Штааль смотрел им вслед. После этой ночи всё точно отскакивало от его души. На большое повышение в чине, на стотысячную денежную награду слова Палена как будто не походили. «Однако же он сказал: „Я не забуду вашего поведения“. Это очень важно… Нехорошо, что я отказался от Кронштадта, но и беды большой нет. Не такой я осёл, чтобы теперь фортециями заниматься. – Штааль понимал, что ему в награду дана госпожа Шевалье. – Да, конечно, позиция караулящего офицера будет выигрышная». При этой мысли у него сладко забилось сердце. Ему на долю выпадало то, о чём он мечтал. Но он чувствовал, что было в этой своеобразной награде, данной после разговора о Кронштадте, нечто весьма пренебрежительное. «Не беда… Только он одной Шевалихой не отделается, нет. Будет ещё разговор и о другом. Он ясно сказал: „Я не забуду вашего поведения“. А и забудет, так мы напомним… Пора, пора домой. Поужинаю и лягу», – подумал Штааль, чувствуя, что ему очень хочется есть. Он спустился по лестнице, направляясь к выходу на Фонтанку.

В одном из коридоров замка, за полуоткрытой дверью, Штааль услышал плеск воды, увидел медные ванны, умывальники, водоём. Это были бани замка, устроенные по-новому: вода была проведена по трубам, из Невы, и лилась прямо в водоём из кранов. «Хорошо, бы искупаться, – потягиваясь и зевая, подумал Штааль, заглянув в баню. – Разве приказать служителям истопить ванну? Теперь мы здесь делаем, что хотим. А странно было бы купаться в ванне, в которой вчера, быть может, купался он…» Штааль вздрогнул. В нескольких шагах от него наклонившийся над умывальником человек в рубашке и панталонах, с переброшенным через плечо полотенцем, подставлял голову и шею под струю воды, лившуюся мимо раковины на пол. Штаалю показалось, что это Талызин. «Он где же был всё время? В отряде Палена, что ли? Что-то я его и не видал вовсе…»