– Ладно, не прячьте глаза. Работа есть работа. Вы отметили в отчёте, что Моника интересуется историей? – уточнил Старик. – Эта информация может быть полезной. Вы сказали, что она мечтает поступить в университет? Так, так… Девушка будет проходить у нас под кличкой Историк. Сколько ей лет? Двадцать? Очень хорошо. Можно, конечно, использовать её в гостиничном сервисе, но стоит ли? Историк, имеющий доступ к архивам, куда полезнее для нас. Можно было бы помочь ей с образованием… Впрочем, это не мне решать… Я пошлю запрос в Центр, – он с удовольствием крякнул, и я понял, что именно возникло у него в голове.

Разведка часто занимается разработкой людей из среды молодёжи, особенно уделяя внимание студентам, опекая их, оказывая финансовую поддержку, проталкивая в нужном направлении и тем самым взращивая нужного для себя агента для будущих работ. Если бы Центр вдруг счёл Монику перспективной с точки зрения разработки, то мы могли бы оказать ей содействие в поступлении в университет, поддерживали бы её. Дальше – работа, рост, положение, влияние…

Я знал множество таких историй – познакомился с ними в архиве академии, – и не видел в них ничего дурного. Но сейчас какая-то заноза кольнула меня в сердце. Мне жаль было превращать Монику в послушную игрушку. Впрочем, она, может быть, никогда и не узнает о том, что ею пользуются скрытые силы чужого государства. Мало ли кто из людей чего не знает. Мало ли кто о чём рассказывает своим друзьям, не подозревая, что дает агенту иностранной разведки прекрасный повод для вынашивания серьёзнейших планов.

– Юрий Николаевич, когда явитесь к руководству в Центре, вы им там подробностей о девушке не излагайте. – Старик бросил на меня многозначительный взгляд. – Понимаете меня? У них там некоторые любят умниками себя представить и могут раздуть это в такой пузырь, что их самих кондрашка хватит от страха. Мне тут потом отдуваться, отписываться от глупых вопросов. Я полагаю, что кое о чём всегда можно умолчать… Вы не женаты?

– Жены у меня пока нет.

– Тогда вам вообще наплевать, даже если испанские коллеги поднесут вам однажды памятные фотоснимки.

– Да, – согласился я, – наплевать. Впрочем, если снимки окажутся хорошие, я не откажусь приобрести некоторые из них на память.

– Хорошо, что у вас всё в порядке с чувством юмора.

В Москве меня встретила Татьяна. Она приехала в Шереметьево чуть раньше, чем самолёт совершил посадку, и с нетерпением ждала моего появления.

– Я так соскучилась! – выпалила она мне в самое ухо, обнимая меня и прижимаясь ко мне всем телом.

– Я тоже, – сказал я, внимательно прислушиваясь к себе. Нет, я не лгал. Я очень радовался встрече с Таней. Я очень любил её. И у меня не было ни намёка на угрызение совести относительно связи с Моникой. Моника есть Моника. Татьяна есть Татьяна. Это разные сферы, разный уровень, разная глубина чувств. – Я очень соскучился, Танюш, и очень хочу тебя.

– Да уж чувствую, – засмеялась она. – Твоё орудие наготове.

– Если бы не толпа вокруг, я бы занялся с тобой любовью прямо здесь.

– А я бы не занялась. Я принадлежу к числу воспитанных и добродетельных женщин, милый… Ладно, пошли. У тебя вещей больше нет? А где же грязные носки и трусы? Или ты не менял их ни разу в течение целого месяца? – Она шаловливо постучала меня кулачком в грудь. – Грязнуля… Мог бы завести себе какую-нибудь хорошенькую домохозяйку.

– Я жил в гостинице и был там нарасхват. Все горничные были по уши влюблены в меня и почитали за высочайшую честь постирать мои трусы, а носки девушки забирали себе в качестве амулета, мне же покупали взамен новые.

– Хвастун и болтун! Впрочем, я не сомневаюсь, что именно так и было…

На следующий день я поехал в Центр, встретился с моим начальством, оставил письменный отчёт о командировке, а через неделю уже вовсю занимался заботами по устройству аккредитации в Испании. Это ни в коем случае не должно было иметь отношения к разведке. Это должна была быть обычная аккредитация. Стопроцентная. Фундаментальная. Чтобы никаких подозрений.

– Ну, – заговорила как-то вечером Таня, устраиваясь калачиком на диване возле меня, – надолго ли тебя оставляют в Москве? Как продвигаются твои дела? Будет ли у нас время поворковать в нашем семейном гнёздышке?

– Семейном? – я с интересом взглянул на неё. – Неужели ты надумала всё-таки выйти за меня замуж?

– Пока нет. Но разве наш дом не похож на дом, где обитает настоящая семья? Разве я не похожа на настоящую жену?

– Похожа.

– Вот и наслаждайся этой семейностью. Считай себя семейным человеком, когда мы вместе.

– Вот как ты всё поворачиваешь.

– Очень нормально поворачиваю.

– Сразу виден профессиональный психолог.

– Ажена разведчика сразу не видна? – засмеялась она.

В ответ я сорвал с её губ продолжительный поцелуй.

Освободившись от меня, Таня спросила:

– Что там в твоём журнале?

– Я привёз пять готовых статей. Кое-что ещё у меня лежит в заначке на будущее. Первых впечатлений много, материал сам складывается.

– Это хорошо, – задумчиво проговорила Таня.

Я заметил, что она унеслась мысленно куда-то далеко.

– О чём загрустила? – спросил я.

– О твоих книгах… Получится ли у тебя теперь работать не только над статьями для «Поколения-7» и над служебными отчётами, но и над книгами? – Таня повернулась, и я увидел прямо перед собой её блестящие чёрные глаза. – Юрка, а почему бы тебе не предложить кому-нибудь опубликовать твои книги?

– Какие?

– «Пустырь», «Ведьму»…

– Почему ты думаешь, что кто-то станет их печатать?

– Ты уже известный журналист. Конечно, пока ещё не звезда, но у тебя есть имя, даром ты что ли во время учёбы в академии статьи выдавал одну за другой. У тебя есть читатели, даже поклонники, – она хитро прищурилась. – Вот если бы они ещё знали, что ты по совместительству активно действующий шпион, то оторвали бы твои книги с руками, даже не интересуясь содержанием.

– «Ведьму»? Ты бы ещё «Уснувшее озеро» предложила.

– А почему нет?

– Это всё далёкие какие-то для меня вещи. Давно я их написал. Признаюсь, мне даже немного стыдно предлагать их кому-то. Вот если бы я закончил «Бараний поток»…

– Так заканчивай!

– Времени не хватает, Танюш. Ты ведь сама всё понимаешь…

– Вот ты и сказал своё слово. Ты сам признался.

– В чём?

– В том, что времени не хватает. Ты ответил на мой вопрос, останется ли у тебя время для написания книг… Не останется. Стало быть, ты губишь себя…

– Я этого не говорил, – возмутился я.

– Именно это ты и сказал, Юрочка. А я тебе скажу так: если бы я могла представить, что ты оставишь литературу, то никогда бы не пришла к тебе.

– Ты шутишь?

– Нет! – Глаза Татьяны опасно сверкнули. – Я не шучу. Ты был интересен мне своей непохожестью на других. Ты был особенным. И вот ты начинаешь медленно, но верно терять те самые качества, которые меня покорили. Ты был силён…

– Разве теперь я слабый?

– Нет, не слабый. Но ты был силён своим творческим духом, а не воинским.

– Чем тебя не устраивает воинский дух? Настоящий самурай обязан уметь сочинять стихи и владеть изысканной каллиграфией.

– Юрик, не спорь. Ты же прекрасно понимаешь, о чём я говорю. Меня не интересуют ни японские четверостишья, ни красиво написанные тушью иероглифы. Ты был для меня дверью, через которую я могла входить в неведомый мне мир. Я была счастлива иметь такую возможность. Понимаешь? Ни у кого не было такой возможности, только у меня! И этот мир был бесконечен, непредсказуем. Ты всё время что-то делал, что-то выдумывал, о чём-то рассказывал, куда-то увлекал. Я видела зачастую самые банальные вещи со столь неожиданного ракурса, что у меня захватывало дух. И этот ракурс был результатом твоего воображения. Но вот уже четыре года, как ты почти ничего не пишешь.

– Это неправда!