Сколько нас было? Десять тысяч? Двенадцать? Впрочем, неважно. Я был среди людей, способных перевернуть настоящее. Во всяком случае, так мне казалось. Так казалось каждому из нас.
К месту сбора подъезжали группы телевизионщиков с камерами. Лидеры Фронта давали интервью. Камеры целились в нас на протяжении часа, стараясь взять как можно более крупные планы. Запечатлеть это людское море. У журналистов были удивленные лица. Они не могли поверить в то, что перед ними не очередной розыгрыш. Не флеш-моб, организованный блоггерами в защиту брошеных собак.
Было ли им страшно? Скорее всего, нет. Все медийщики подобны новорожденным щенкам, которые тянутся ко всему неизвестному просто из интереса. Даже если это неизвестное через пять секунд раздавит или пожрет их.
Без пяти семь в толпе раздались радостные возгласы. В центре парка началось какое-то движение. Люди сдвинулись со своих мест, протискиваясь поближе, чтобы рассмотреть, что происходит. Я принялся толкаться локтями, ввинчиваясь в людскую массу. Кто-то крикнул в мегафон:
– Не напирайте! Не напирайте! Сделайте шаг назад, я сейчас все расскажу! Не напирайте!
Толпа стала отступать. Я забрался на ближайшее дерево вместе с каким-то чуваком в ветровке «Евросети». На вытоптанной проплешине стояли лидеры Фронта. Среди них был Загорецкий. Он держал в руках лист бумаги, в который вглядывались обступившие его. Из группы вышел парень среднего роста с длинными каштановыми волосами, он поднял мегафон и крикнул:
– Картель пошел на переговоры! Мы встречаемся с главами корпораций через тридцать минут. Это победа!
По толпе стоящих внизу, подо мной пошел ровный гул:
– Это Том, это Том, я его уже видел на акциях.
– Вы слышали? Мы победили!!!
Собравшиеся не могли поверить, что все так быстро закончилось. С минуту все стояли молча, потом раздались одобрительные крики, свист, некоторые захлопали, девушки завизжали – и даже это никого не раздражало. Мы с парнем из «Евросети» начали хлопать друг друга по плечам и орать: «Победа!». Подо мной хрустнула ветка, и с дерева пришлось слезть, от греха.
– Мы сделали то, во что никто не верил! – продолжал Том. – Потом вы будете рассказывать всем: «Год назад я тоже был там!».
Недалеко от меня включили магнитофон. Заиграла «Bloody Sunday» U2. Всеобщее ликование продолжалось. Мы подпрыгивали и скандировали:
– FUCK КАРТЕЛЬ! FUCK КАРТЕЛЬ!! FUCK КАРТЕЛЬ!!!
По рукам передавали мобильники с видео, скачанным из интернета:
«Вот там, за моей спиной, – говорил корреспондент Первого канала, показывая в сторону Белого дома, – собрались московские менеджеры. Это банковские клерки, сотрудники страховых и торговых компаний, работники международных корпораций. По словам лидеров движения, организовавшего всероссийскую забастовку, их основными требованиями являются…»
Досмотреть я не успел, телефон буквально вырвали из моих рук.
– Показали Питер! – кричала в трубку телефона девушка рядом со мной. – Там столько людей на Дворцовой, представляешь?! Не меньше, чем здесь.
С мобильного я залез в интернет. Екатеринбург, Иркутск, Красноярск, Казань, Ростов, Самара, Волгоград – движение началось повсюду. Новостные ленты сети жили одним заголовком: «В России началась забастовка менеджеров. Хроника событий». В это невозможно было поверить, но так оно и было – мы делали нашу маленькую революцию.
– Fuuuck Картеееееееееееель, Fuuuck Картеееееееееееель, оооооооооо Fuuuck Картеееееееееееель! – пели мы на манер футбольных фанатов. Мы как будто сошли с ума от того, что произошло. В руках у людей появились пластиковые стаканы с алкоголем. Кто-то протянул и мне. Я сделал большой глоток и закрыл глаза. Водка обожгла горло и разлилась внутри, сообщая кровеносной системе электрический заряд. Страх отпускал. Я впервые за день почувствовал, что невероятно устал.
Позвонила жена. Спросила, знаю ли я, что происходит. Сказала, что смотрит новости нон-стоп, и что это даже круче, чем реалити-шоу. Я ответил, что так оно и есть. Она поинтересовалась, когда я приеду, «ведь там же, говорят, дикие пробки». Я честно сказал, что не знаю, выдержал долгую паузу и, завершая разговор, сообщил, где нахожусь. Она заверещала, чтобы я немедленно убирался отсюда. Я повесил трубку. Я не мог больше с ней говорить. Я правда не мог.
К нам подходили прохожие и жители ближайших домов. Они все уже узнали из новостей. Окрестные бабушки приносили хлеб и кое-какие продукты. Люди подбадривали нас. Эта поддержка незнакомых, прежде абсолютно равнодушных людей делала нас неуязвимыми. Нас расспрашивали о том, собираемся ли мы стоять здесь всю ночь. Мы и сами не знали. Наверное да. Эту ночь. И следующую, и сколько еще понадобится.
С каждым днем нас будет все больше и больше. Скоро нас не вместит парк, и мы растечемся по улицам Москвы. Мы займем ее улицы, подворотни, скверы и набережные. Мы никогда не сдадимся. Они увидят наши глаза и поймут, что мы никогда больше не позволим кому-то заставлять нас идти против своей воли. Мы никогда не сдадимся.
Вдали завыли сирены. Стали появляться первые милицейские кордоны. Подъехали несколько машин «скорой помощи» и один реанимобиль. Они осознали, кто мы. Они готовились отвечать. Еще не подтянулись автобусы с ОМОНом, но сомнений в том, что они появятся, больше не было.
– Fuuuck Картеееееееееееель, Fuuuck Картеееееееееееель, оооооооооо Fuuuck Картеееееееееееель! – неслось над площадью.
21.20
– «Представители картеля повели себя так, как мы и ожидали. Сначала они попытались купить лидеров Фронта, потом вступили в обычную для них процедуру мелкой торговли, – зачитывал Загорецкий текст обращения Фронта в мегафон. – Они готовы пойти на отмену двух дополнительных рабочих часов, они готовы обсуждать “некоторые шаги навстречу работникам по части компенсаций в случае увольнения”, – здесь он сделал паузу, и в толпе начали свистеть, – но пункт об отмене отраслевого сокращения зарплат картель обсуждать отказался, мотивируя эту меру глубоким мировым кризисом. Картель врет нам! Они будут пытаться торговаться и дальше, рассчитывая сохранить свои прибыли за наш счет. Руководство Фронта приняло решение продолжить забастовку, пока наши требования не будут удовлетворены полностью! Завтра, начиная с десяти утра, все собираемся у своих офисов. Руководство Фронта в настоящий момент пытается получить разрешение на проведение митинга у здания правительства Москвы. В любом случае в четырнадцать часов завтрашнего дня мы снова встречаемся здесь. Мы продолжаем забастовку!»
– Сегодня нам нужно разойтись по домам, – взял мегафон Том, – нас начинают окружать доблестные милиционеры, натравленные корпорациями. Да и холодно что-то, – по людским шеренгам прокатился смех.
– У нас есть чем греться! – крикнули из толпы.
– Не вопрос! – Он рассмеялся в ответ. – Если серьезно, то нам сейчас лучше разойтись, чтобы избежать столкновений. По нашей информации, здесь есть провокаторы. Нас попытаются столкнуть в драку, чтобы представить забастовку как бунт гопников. Надо быть настороже. Встретимся здесь завтра в два часа дня. Лидеры групп утром сообщат о плане дальнейших действий. Вовлекайте в забастовку знакомых и родственников. Расскажите всем о том, что видели сегодня! У картеля больше нет шансов. Нас слишком много. Они отдадут нам все, чего мы требуем. Это вопрос времени!
Мы ответили одобрительным гулом. Мы были слегка разочарованы. Но ощущение того, что теперь мы можем говорить с ними на равных, придавало уверенности. Мы не могли не победить. Это был лишь вопрос времени.
Начиная с семи вечера мне непрерывно звонила Аня. Она не пыталась вернуть меня с улицы, не увещевала. Просто спрашивала, что происходит и чем все это может обернуться. Порывалась приехать, но я, гордый осознанием впервые сделанного верного шага, довольно жестко отговорил ее. Я хотел вернуться к ней победителем.
Еще раз позвонила Света. Сказала, что не пустит меня домой, если я не уйду с площади немедленно. Я сказал, что уйду не раньше, чем все это закончится. Истерика продолжилась. Она верещала: «Подумай о нас! Что ты будешь делать, когда тебя, уволят!» – еще кричала, что не пустит на порог (это было бы решение) и всякое такое, что обычно говорят жены подвыпившим и припозднившимся мужьям. Но я не был подвыпившим мужем. Мне было наплевать на ее истерику. Я не собирался возвращаться домой. Ни сегодня, ни завтра. Никогда больше. Теперь мой дом был здесь, среди этих людей. А завтра, после того как будут удовлетворены все наши требования, я уже не смогу вернуться в свою прежнюю жизнь.
