Харьков показался Фрунзе красавцем. Квартира была отведена на Пушкинской улице, в большом белом доме внутри двора. Но командующий, внимательно осматриваясь, проехал вдоль всей Екатеринославской улицы, от начала до Университетской горки, и, глянув отсюда на город, широко и вольно вздохнул. Он ехал на юг и вез в себе настроения удивительной прочности, необыкновенной ясности. В ушах его звучали последние слова Ленина. Первое, что было необходимо, — помощники.

Фрунзе смело брал на себя ответственность за очень многое. Он умел требовать, добиваться, настаивать. Никто, кроме его любимого маленького адъютанта, никогда не видел, как случалось ему с грохотом швырять телефонную трубку на аппарат. Впрочем, возмущение тут же и отливалось через эту трубку. И в тот день, когда он вступал в командование Южным фронтом, она несколько раз с разлету стремительно стукалась о рычаг. Помощники были необходимы.

Фрунзе вспомнил, как легко и весело вел на Волге Куйбышев сложнейшие дела. Вот кого не хватает. И он телеграфировал в Реввоенсовет Республики, прося и настаивая, решительно добиваясь назначения Куйбышева на Южфронт. Атака Крыма потребует огромной инженерной подготовки. Между тем инженерные части стрелковых дивизий только что переформировались. Дивизионные инженеры должны будут теперь руководить работами не одних лишь саперных или дорожно-мостовых рот, но и всего состава дивизий в целом. Появились бригадные инженеры, которых не было раньше. Все это еще не утолклось, не сфасовалось. В штабе фронта болтался Лабунский. Он был энергичен, находчив, но как-то не вполне серьезен. Допустив Лабунского к исполнению обязанностей начальника инженеров фронта, Фрунзе тут же подписал телеграмму в Иркутск, которой вызывал Карбышева из Пятой армии в Харьков.

Фрунзе стоял в своем служебном кабинете перед картой Крыма, висевшей на стене. Он стоял, широко расставив ноги в сапогах из мягкой кожи и глубоко заложив руки в карманы брюк. «Направление главного удара, — думал он, — в такой полосе, где разгром врага обеспечен… И действительно — какая же может быть другая полоса, если не правый берег Днепра, не Берислав, не Каховка?.. Здесь — ударная группа… Отсюда — удар на Мелитополь и Перекоп…

Решает конница… Как молот, она падает на белых из резерва фронта и дробит их… Да, все это так… только так и может быть оперативно и тактически решена задача разгрома… Врангель натыкается на преграду… Соединение с белополяками срывается… Начало конца… И наряду со всем этим — плацдарм у Каховки… Прекрасная мысль!..»

Задача военного предвидения не в том, чтобы угадать события, а в том, чтобы правильно понять их общий ход и пути дальнейшего развития. Фрунзе смотрел на карту и ясно видел угрозу, способную разрушить план: главными силами левой колонны своих войск Врангель идет на Макеевку, огибая Юзовку с востока. Донбасс эвакуируется; да и на Кубани положение не из твердых. Общее наступление против белых не готово. Да оно и не возможно до подхода Первой Конной армии с Западного фронта. Что же остается? Каховка. Для осуществления плана необходимо теперь же нанести из Каховки несколько ударов по белым. Это позволит расширить плацдарм на северо-восток и закрепиться на никопольском участке. Без наводки нового моста у Никополя невозможно быстро развертывать войска, особенно конницу. Как был бы нужен такой мост вот здесь, у Горностаевки…

Фрунзе быстрым и легким шагом обошел кабинет и вновь остановился перед картой. «А может быть и так, что суть дела вовсе не в наступлении Врангеля на Донбасс… Надо только ясно представить себе общестратегическую обстановку, и тогда… очень, очень может быть, что это всего лишь вспомогательный удар… Тогда свою главную стратегическую задачу белые будут решать на правом берегу… И оборонительная вылазка с каховского плацдарма силой вещей превратится в далеко идущую вперед наступательную операцию…» А Первая Конная Буденного уже летит на фронт Кременчуг — Елизаветград. И крылья ей подвязал сам Ленин.

Седьмого октября Фрунзе получил сведения о том, что, хотя Рижский договор о прелиминарных условиях мира между Советской Россией, Украиной и Польшей будет подписан не позже следующего дня, но военные действия продолжатся еще не меньше недели, так как варшавское правительство отнюдь не спешит с утверждением договора. Фрунзе догадывался: подозрительная медлительность белополяков. несомненно, инспирирована из Франции, из Америки и должна находиться в связи с планами Врангеля.

Фрунзе не ошибся. В ночь на восьмое, перед рассветом, белые форсировали Днепр у Александровска и Ушкалки; пехота повела от Александровска наступление на запад, а конница от Ушкалки на Апостолово и Никополь. Весы успеха белых закачались. На одной из чашек лежала навязанная Врангелю из-за рубежа стратагема, на другой — Черноморское побережье, хозяином которого он больше всего желал стать.

Фрунзе разослал по Реввоенсоветам всех армий фронта циркулярную телеграмму: «Противником начато решительное наступление против нашей правобережной группы, рассчитанное на уничтожение ее до подхода наших подразделений. Это наступление имеет в то же время огромное политическое значение, ибо стоит в теснейшей связи с мирными переговорами в Риге и бьет на срыв их… Параллельно с нашими неудачами на юге растут польские притязания. Перед армиями Южного фронта стоит задача не допустить этого срыва и обеспечить путем ликвидации нынешних врангелевских попыток мир с Польшей. Необходимо внушить каждому красноармейцу, что сейчас решается дело мира не только на юге России, но и на западе. Республика ждет от нас исполнения долга». Фрунзе подписал телеграмму. Она не была ни боевым приказом, ни чисто военной директивой. Но еще на Восточном фронте Фрунзе взял за обязательное правило сочетать в своей работе оперативно-стратегические вопросы с политическими. И теперь считал установление между ними органической связи самым прямым своим делом.

Жестокие встречные бои громыхали близ Ушкалки, Бабина и восточнее Никополя. Вторая конная, разбросав свои части, не столько била белых, сколько с трудом от них отбивалась. Приходилось двигать подкрепления из резерва фронта. Когда же можно будет, наконец, перейти от обороны к наступлению? Это попрежнему зависело от подхода Первой Конной. А Первая еще не докатилась и до Александрии. Фрунзе писал в приказе: «Товарищи красноармейцы, командиры и комиссары! Дело победы и мира в наших руках. В этот последний грозный момент решения тяжбы труда с капиталом вся Россия смотрит на нас. Из края в край по родной нашей стране прокатился клич „Все на помощь Южному фронту!“ И эта помощь уже идет. От нас, от нашей воли, нашей энергии зависит счастье и благополучие всей страны».

Приказ был подписан ночью. А ранним утром, еще до света, наштафронта доложил командующему свежие данные, добытые полковыми разведчиками с правого фланга Шестой армии. Сомневаться не приходилось: второй армейский корпус противника готовился к атаке каховского плацдарма…

Бюллетень подива[41] призывал: «Красноармеец! Польша затягивает заключение мира. Она надеется на Врангеля, который думает нанести нам удар с юга и сорвать мир с Польшей. Разбей Врангеля! Отбей у польской шляхты охоту воевать с нами, заставь ее идти на мир!»

Юханцев говорил бойцам:

— Может, и сидел бы Врангель за своими перешейками смирно, да хозяева не велят. Вот и полез на правую сторону Днепра доказывать, что Красная Армия воевать не умеет. И не нынче-завтра насядет на наш плацдарм. Будь Красная Армия с бароном один на один, давно бы и пуха от него не стало. Хоть Врангель — сила, но не главная, а главная стоит за его спиной. Отбиваем мы у белых пулеметы Кольта, — чьи они? Американские. Берем пулеметы Шоша, — откуда? Из Франции. Бронемашины Остин — английские, Фиат — итальянские. Авиация почти вся, как есть, французская. Гаубицы сорокапятилинейные Англия ему поднесла. Седла, и те канадские. Чуете, товарищи?