Черт, что за достоевщина такая, переступить?..

Иванов шел следом, теряясь в догадках. Нельзя сказать, что раньше не отличал Ольгу Максимовну среди других жильцов дома. Всегда был неравнодушен к женщинам за рулем. В этом не чувствовалось ничего сексуального даже тогда, две недели назад, но вот познакомиться с такой, проехать мимо Гарика и Матвея и увидеть их лица — разве не наслаждение? Сейчас, конечно, до лампочки, хотя запах дорогих духов моментально напомнил ему Вадика. Она пользуется такими же духами! Непроизвольно Иванов стал испытывать к гостье нечто похожее на симпатию.

— Чай, кофе? — подобрел Николай.

— А выпить ничего не найдется?.. У меня вот здесь что-то…

Ольга Максимовна показала между грудями, где нехорошие люди носят камень или терзаются жабой.

— Посмотрю, — пожал плечами хозяин и пошел на кухню.

Там были остатки шампанского, которое они с Матвеем так и не додавили. Он взял бутылку и переместил её в комнату.

Наверное, чувствовал, подумала Ольга Максимовна, не обратив внимания на открытую пробку, это хорошо, но лучше бы коньяк. Она смогла выпить вино до дна, так как шампанское потеряло газ.

— Вы по вопросу общества? — спросил он, чувствуя неловкость под её взглядом, и это не нравилось.

— В тот день, когда я впервые заметила вас, когда отличила среди остальных, светило солнце. Это был первый солнечный день весны. Вы можете не помнить, но я помню отчетливо. Вы шли со своей собакой, и было нечто царственное в том, как вы оба это делали. Еще я подумала — вот идет настоящий мужчина…

— Вечером.

— Простите, вы что-то сказали?

— Вечером. Я сказал, что первый раз вышел с собакой вечером и никакого солнца не было. Наоборот, собирался дождик.

— Какая разница. Это даже хорошо, что собирался дождик. Значит, вы меня не видели и для вас время и обстановка существенно не менялись, а вот для меня все вдруг осветилось…

Боже, как высокопарно я выражаюсь, он может испугаться, подумала Ольга Максимовна, но ладья её возвышенных чувств пополам с прагматизмом уже сплавлялась вниз по горной речке третьей категории сложности.

Чертова баба, куда её несет? — спросил себя Иванов.

— Вы знаете, что такое одиночество? Вы должны это чувствовать остро. Ведь именно оттого и заводят собак, когда не находят в окружающих ни сочувствия, ни понимания. Когда начинают неадекватно воспринимать окружающее и окружающие также неадекватно воспринимают вас.

Сейчас я окончательно запутаюсь. Что она несет?

— Вам может показаться, что я несу чушь, но это оттого, что мною много передумано и переоценено.

Она поднялась с кресла, обошла журнальный столик и оказалась у него за спиной. Дотронулась до плеча. Иванов вздрогнул, словно ему там ставили тавро или капнули расплавленный свинец, и отскочил на безопасное расстояние.

— Полагаю, что два одиночества могут при сложении обрести положительный знак. О супруге… Об условностях не беспокойтесь. Мне неинтересно мнение людей, недостойных моего уважения. Конечно, я не так молода, как хотелось бы, но согласитесь, что уж вашей жене фору дать могу. Я умна, независима в материальном отношении, так что квартиру мы можем оставить Виолетте…

— Что вы несете? Какое одиночество? Какое сложение? Какая Виолетта?..

— Ваша жена.

— Я думал, вы по поводу собаки… По поводу общества…

Ольга Максимовна вдруг поняла, как глубоко вляпалась, но инерция чувства была ещё столь велика, что остановиться не представлялось возможным. Как танкер, набравший ход, или скорый при экстренной остановке, ей требовалось время, дабы осознать случившееся. Атакующие неслись вперед. Ряды неумолимо таяли, и с командного пункта полководцу было, ясно, что атака захлебнется, но полевые командиры кричали «ура» и шли на верную смерть. Витиевато и высокопарно выражаясь, так оно и было.

— При чем тут собаки… Мы могли бы составить прекрасную пару. Я же умная женщина и не требую непременно оформить отношения. Я вас люблю.

Выдохнув последние слова, она как бы облегчилась. Чувства были на уровне физиологии. Иванова же её слова привели в бешенство.

— Ольга Максимовна, я знаю, мои слова покажутся вам обидными, но, когда вы вошли сюда и начали говорить, я подумал, что нахожусь на другой планете. Возможно… Даже наверняка такое предложение ещё месяц назад поставило бы меня в весьма сложное положение. Приятное, но сложное. Сегодня я говорю «нет» не потому, что вы мне безразличны. Отнюдь.

Вы умная женщина, и союз мог дать нам обоим ощущение внешней стабильности, но… Но поезд ушел по расписанию, а экстренную остановку машинист делать не будет. Инструкция. Не надо рвать стоп-кран. Лицо гостьи окаменело и пошло пятнами.

— Вокруг так много достойных людей. Конечно, они могут не обладать теми качествами, которые вы распознали во мне. И всё же. Говорят, время и работа лечат. Давайте мы сделаем вас не моим секретарем, а вице-президентом общества или первым заместителем? Окунетесь в работу. Я подумываю о селекции, скрещивании и другой работе. Не станем же мы только патрулировать…

— Вы… Вы — чудовище. Вы совсем не тот, за кого все вас считают. Не тонкий, не умный, не воспитанный, не… Вы — убийца. Обыкновенный убийца. Это вы вывели людей отомстить за боксера. Это все из-за вас! И это общество собачьей самообороны — собачье, а не человеческое. Пусть ничего нельзя доказать. Пусть. Но я в ваши грязные игры не играю. Нам с Тишей с вами не по пути. Я выхожу…

И она вышла в буквальном смысле слова. На удивление, с первой попытки открыла незнакомый замок, застучала каблуками по лестнице, потому не слышала угрозы в свой адрес, которую выкрикнул Иванов. Нет, она не пожалеет. Не пожалеет, и все тут. Подумаешь, мастиф…

Расправившись с шашелем и видя перед собой теперь неподвижный «роллс-ройс» или «крайслер» в виде темного чуть увеличившегося пятнышка, Ольга Максимовна подумала, что пора бы сделать ремонт. И тут в голову пришла совершенно дикая мысль. Собственно, подспудно она давно её мусолила, но не захотела признаться. Все возвращалось к клеткам. Золотым, серебряным, железным…

Ольга Максимовна торопливо оделась в вечернее платье, натянула зачем-то ажурные перчатки без пальцев и, надев туфли на высоких каблуках, поспешила к лифту. По дороге заглянула в холодильник, взяла бутылку, варварски названную «Каплями Христа», а по-простому — кагора местного розлива. Она не помнила номера квартиры подполковника» и потому пришлось спуститься к почтовым ящикам. Ольга Максимовна знала, что для удобства почтальонам отставник наклеил на ящик куски первых страниц газет и журналов. Она спускалась, чтобы найти этот ящик и точно узнать номер.

Выйдя из лифта на первом этаже, она сразу закашлялась. Площадка была полна дыма. Что-то горело. Ольга Максимовна хотела крикнуть, но боялась открыть рот, тогда дым проник бы в легкие, а кто его знает, что сегодня может гореть. Вполне токсичное. Однако потом заметила — горят почтовые ящики. Это не так страшно, тем более пламени не видно. Она приблизилась и обнаружила, что горел именно её ящик…

Ольга Максимовна опустилась на кафель и застонала.

Мстят. Как быстро. Стоило только сказать, что выходит из общества. Они боятся, как бы секретарь не разгласила их страшную тайну. Италия. Форменная Италия. «Спрут».

Ольга Максимовна сквозь дым и слезы разглядела номер квартиры и вернулась к лифту. Уже в кабине никак не могла сообразить, какому этажу соответствует номер на ящике. Цифры путались. Мысли путались. Жизнь наизнанку.

Лифт остановился, и она вдруг оробела. В девичестве так не было. Тем не менее женщина подошла к заветной двери и нажала на звонок. Он старомодно тренькнул и захлебнулся. Надо бы сменить, машинально отметила она про себя на будущее.

Семен Семенович как раз жарил яичницу: много лука, один помидор, взбитое с майонезом яйцо — скорее подобие омлета. Звонок заставил его вздрогнуть. На пол брякнулась долька помидора. Семен Семенович поднял её с пола и, как нашкодивший подросток, торопливо сунул в рот. Только после этого двинулся открывать.