— Порежешь помельче. И чтобы никто не видел. Перчатки резиновые возьми у уборщицы, — напутствовал он Надира.

Надо решать с продавщицей, — ломал голову Казбек. Послать к ней своего? Надира нельзя — его знают. Ванька — дурак. Пошлю Аслана. Справится. Денег даст. Не возьмет — напугает так, что заикой станет. Вот и хорошо…

Через час, взяв у Кости кило восемьсот пятьдесят, Костя его нагрел по привычке, помощник обвалял мясо в порошке и нарезал целый пакет. Баранина была что надо — седло. Взглянув на часы, решил — пора и вышел на улицу.

Он прошел мимо Бабкома, не обращая внимания на косые взгляды, какими его проводили пожилые люди. Вот уже второй день смотрят так, словно что-то должно произойти, и явно не в его пользу. Осмелели невероятно. С чего бы это? В прошлом году смотрели с ненавистью. Это когда два дома взорвались. Надир тогда ещё спросил у шефа, Казбек везде бывает, наши ли? Казбек сказал, что не знает, но думает, что специально подстроено, чтобы их из города выгнать. Как он сказал?.. Возмездие. Никакое это будет не возмездие, а передел власти, передел огромного столичного рынка. Вот только в чью пользу?

Надир завернул за угол дома и углубился в пустырь. Навстречу никто не попался. Если и были собачники, то они теперь вели себя странно, собирались в большие группы. Сегодня одна такая группа была замечена им вдоль полотна железной дороги.

Он, словно сеятель конопли, воровато оглянулся и принялся раскидывать кусочки мяса под кусты. Так, продвигаясь с остановками через каждые тридцать—сорок метров, опустошил почти весь пакет. На дне оставалось ещё два куска, и они полетели в мусорный бак. Бомж на такой не позарится, а ушлая собачонка найдет.

На обратном пути заметил мужика, занимающегося на импровизированной перекладине. Качок, с уважением посмотрел он на мускулатуру. Сильных людей, независимо от национальности, Надир уважал. Его хозяин тоже сильный человек, но против этого русского слабоват.

Качок крутанул последнее «солнце», спрыгнул и позвал собаку.

Обнаружил он её по тихому скуляжу, похожему на плач обиженного младенца. Задние ноги у собаки отнялись.

Утро следующего дня выдалось на редкость солнечным. Настоящая весна ворвалась в окна безумным чириканьем воробьев, которые вновь вернулись в столицу из областной ссылки, куда были вытеснены воронами и голодом. Вороны всеядны. Им удержаться в природной нише куда проще, а вот хлебушек на помойки москвичи выбрасывать перестали. Сушили сухари, жарили гренки. Факт.

И настроение у всех проснувшихся в этот день жителей дома-корабля образовалось как по заказу. В половине девятого в дверь квартиры Соломона Погера позвонил почтальон и вручил заказное письмо. У адвоката был договор с работниками почты: корреспонденцию не опускали в ящик, не складывали на абонентский, а приносили прямо домой, за что получали из рук в руки. Причем, когда лифт не работал, Погер повышал таксу.

В пакете оказались ксерокопии архивных документов, истории болезни, милицейских протоколов, объяснений задержанного, а также заявление второй жены об исчезновении мужа и справок из РЭУ и паспортного стола. Чуть раньше Соломон раздобыл письменные свидетельства бывшего аспиранта о своем пациенте, на котором тот в свое время защитил диссертацию.

Все складывалось как нельзя лучше. Адвокат энергично потер руки, встряхнул ими в воздухе, разбрасывая положительные эмоции на окружающих. Несколько лет назад один экстрасенс показал ему способ, как уберечь от лишних перегрузок сердечнососудистую систему. Теперь он аналогично тер ладони, разбрасывая эмоции и при неприятностях, щедро делясь ими с пространством и окружающими.

— Хорошие новости? — спросил стажер.

Он пришел в восемь. Адвокат уже был на ногах.

— Да. Поздравляю вас, молодой человек, — он потряс перед носом стажера бумагами. — Вытащим мы этого Владимира Евсеевича, вытащим.

Стажер улыбнулся. Он не понимал, откуда в еврее может быть столько радости по поводу никчемушного дела — ни гонорара, ни славы оно заведомо не принесет. Совсем другое — вчера, когда позвонил наследник коллекции старинного оружия. Тут пахло крупным гонораром, и ситуация разворачивалась, как предсказывал Соломоша. Никаких расходов, сплошные доходы. Вот чему надо радоваться. И в коллегии заговорят.

Погер заметил недоумение на лице стажера и моментально понял причину.

— Суть благородства, — по Казвини, молодой человек, — совершать втайне дела, которых не будешь стыдиться, когда о них узнают. Что меня поражает в нынешнем существовании молодежи? Именно существовании. Не жизни. Полное отсутствие у большинства такого понятия, как благородство. Займитесь делом.

Погер пошел сварить себе очередную чашечку кофе. На ходу в голову пришла мысль самому спуститься к котловану. Там, говорят, по утрам бомжи завтракают. Но отложил прогулку на более позднее время. Кофе — это святое.

Был повод радоваться и у Ольги Максимовны. Утром позвонила Катя и, захлебываясь, сообщила о первом увольнении. Ей, в свою очередь, радостную весть донесла Светка, Светлана Аверьяновна, архивариус. Правда, прошло все не совсем так, как они планировали. Уволилась новенькая-полиглот, та, которая языки как раз знала, по собственному желанию. Но Ольга Максимовна почему-то не радовалась. Свое мнение она изложила подруге и при этом сильно обидела Катю, сказав, что радоваться нечего. Это единственная достойная девочка, принятая на работу за прошлый год. А уволилась она, по всей видимости, из-за Катиного старого козла, который наверняка накануне вечером вызвал девочку к себе в кабинет и сделал недвусмысленное предложение. Катя обиделась и повесила трубку, а Ольга Максимовна стала собирать Тишку на прогулку. На работе и без неё разберутся. Шефа нет. Шеф в Азии.

Радовался с утра и Валерий. Геркулес наконец слопал целую миску «геркулеса» на костном бульоне.

Радовался с утра Евсей. Жмурясь на солнышко, сидел на бетонном кольце на дне котлована и пил какао из банки. Накануне он ходил в баню к истопнику, и они окончательно договорились ехать в деревню. Время такое хорошее. Весна. Друг показал Евсею два десятка цветастых пакетиков с семенами морковки и редиски, мешочек с семенным луком. Картошку они купят на месте. Евсей настоял, чтобы везли свою. Местная уже не стойка к фитофторе. Истощена генетически. Когда-то он убирал в Тимирязевке. Завелись друзья. У них там сеянцы облучают. Прекрасные результаты при сборе. Стойкий сорт получается. Можно попросить, и облучат по старой памяти мешок-другой. А ещё Евсей был доволен тем, что собрал с утра на пустыре десятка полтора сморчков и теперь переваривал их, запивая какао.

Радовался с утра и Семен Семенович Бубнов. Он вылил в раковину остатки недопитого, залез в ванну отмокать и теперь блаженствовал в теплой воде.

Вчера упал камень с души Сардора. Окончательно отправил в отставку Наталью. Заметил, что нечиста на руку. Думала, если переспала с хозяином, можно и в карман залезть. Шутишь? Как ни клялась детьми в Калуге, знал, что схлестнулась с Василием, туда и деньги ушли. Сардор встал, стараясь не шуметь и не разбудить спящую жену, оделся и сам пошел выгуливать собаку. Радостным это утро стало и для жены. Собственно, радоваться можно было ещё с вечера, когда подслушала телефонный разговор мужа с этой шалавой. Она и радовалась. Утро было чудесным.

Словом, выдалось на славу для всех, кроме качка. В два часа ночи сдох его боксер. Вызванный за большие деньги на дом ветеринар констатировал отравление.

— Если хотите, могу установить вещество, — предложил он хозяину.

— Вскрытие?

— Нет, тут и так достаточно ясно. Срез ткани, немного крови. По всей видимости, отрава для грызунов. Сейчас десятка четыре контор на этом специализируются. Средства разные, результат один. У вас есть враги?

— У кого их нет.

— Покопайтесь в памяти; Что ел ваш пес, где гулял, кто приближался? С чужих рук брал?

— Брал. Он добрый был…