Подминая кустики, он круто развернул машину, и мы поехали обратно к шоссе. Всю дорогу до города он косился на меня подозрительно и с любопытством. Что мог я ему сказать? Я попросил его остановиться возле городского сквера. Он полез в карман за сдачей.

— Не нужно, — сказал я. — Попрошу вас заехать еще в одно место. Есть у вас бумага и карандаш?

Шофер протянул измятый блокнот, от которого сильно пахло бензином. Я написал несколько слов, приложил к записке ключ от висячего замка и подал все это вместе с блокнотом шоферу.

— Отвезите это, пожалуйста, в ближайшую милицию, дежурному.

Шофер оторопело взял записку и ключ. Я вышел из машины.

— Послушайте... — спохватился он, высовываясь в окно кабины, но я быстро пересек тротуар, и толпа прохожих загородила меня от шофера.

Дома я достал из стола стопку чистой бумаги. Некоторое время думал: стоит ли как-то озаглавить свою исповедь. Потом решил предоставить это милиции.

Впервые я встретился с Полянским две недели тому назад. В конференц-зале Института нейрофизики состоялась лекция: «Материализация мысли». Лекция на подобную тему могла бы вызвать не меньше сомнений, чем, скажем, разговор о вечном двигателе. Но имя докладчика академика Семиплатова, известного всему миру, рассеивало всякое недоверие. Когда-то я защищал диссертацию в Институте нейрофизики, и мне прислали приглашение на лекцию.

Было лето — время отпусков, — народа в зале собралось немного, задние ряды кресел оказались свободными, и я, хотя явился с опозданием, без труда нашел себе место.

Среди присутствующих я увидел многих знакомых нейрофизиков, но были и представители чистой науки — клинической медицины.

Академику Семиплатову было около сорока пяти лет, а выглядел он и того моложе.

На возвышении, где находилась кафедра докладчика, стоял еще небольшой столик, покрытый черной пластмассовой скатертью, и стул. Академик Семиплатов прошел не к кафедре, а к этому столику.

— Дорогие товарищи, — сказал он, — долгие годы Институт нейрофизики занимался новыми сложными проблемами. По мнению иных здравомыслящих людей, в наших работах было больше шарлатанства, нежели науки. Сегодня я хочу поделиться с вами некоторыми нашими успехами. Предупреждаю, мне придется говорить о весьма необычных, с точки зрения элементарной физики и медицины, вещах. Поэтому разрешите начать с небольшого эксперимента. Надеюсь, после него у вас появится больше доверия ко мне и, следовательно, больше внимания к тому, о чем я буду рассказывать. Итак...

Академик Семиплатов сунул руку в карман пиджака и вынул беленький шарик — мячик от настольного тенниса. С легкой улыбкой, будто прося извинить за такое легкомысленное начало, он показал шарик присутствующим, как это сделал бы фокусник-иллюзионист, затем положил шарик на средину столика, пододвинул стул и сел.

В зале оживились, лекция шла совсем не по-академически.

Семиплатов опустил руки на колени, поудобнее устроился на стуле. Когда он опять обратился к залу, улыбки на его лице уже не было.

— Надеюсь,— сказал он, — вы поверите, что здесь не будет ни фокусов, ни подвохов. А теперь попрошу немножко абсолютной тишины и внимания.

Он вздохнул глубоко, как человек, собирающийся вскинуть на плечи непосильную тяжесть. Затем поднял лицо и сосредоточил свой взгляд на шарике, который лежал примерно в метре от его глаз.

Он смотрел так с минуту. Взгляд его становился все более пристальным и острым. Казалось, он что-то хочет разглядеть на поверхности шарика, что-то весьма значительное и нужное, но плохо заметное. Лицо его окаменело от напряжения.

В зале наступила выжидающая тишина.

Взоры присутствующих скрестились на неподвижном беленьком шарике.

И вдруг чей-то легкий удивленный вздох нарушил эту мертвую тишину. Шарик качнулся, слабо, едва заметно, но качнулся сам, потом медленно покатился по столу.

Семиплатов подставил руку, и шарик упал в его ладонь.

Конечно, я тоже восторженно хлопал вместе со всеми. То, что мы видели сейчас, было чудом, почти библейским чудом, и все приветствовали ученого, совершившего это чудо.

Семиплатов сидел, опустив плечи, очень похожий на грузчика, только что скинувшего со спины тяжкий груз. Он слегка улыбался в ответ. Сидевшие впереди встали, продолжая аплодировать. Поднялся и я. И в этот момент кто-то внезапно посадил меня обратно в кресло.

Это не было прикосновением руки. Какая-то непомерная тяжесть мягко опустилась мне на плечи. Ноги мои подкосились, и я сел. Ничего не понимая, хотел тут же вскочить... и не мог.

Тогда я обернулся.

Ряд кресел за моей спиной был пуст. И лишь в следующем ряду одиноко сидел щупленький узкоплечий человек, с бледным лицом, с черной гривкой волос над громадным выпуклым лбом. Он сидел, весь подавшись вперед, устремив на Семиплатова взгляд своих странных, широко открытых, стеклянно поблескивающих глаз. Меня он не замечал. Он смотрел поверх моего плеча.

Мне стало не по себе.

Я понял, что физически ощущаю его взгляд, как что-то материально существующее.

Трудно было это объяснить. Над моим плечом от глаз большелобого человечка — как пучок света от лазера — протянулся мощный силовой луч, невидимый, но ощутимый. Я был уверен, что если бы этот взгляд был направлен на меня, то он пробил бы насквозь, как удар шпаги.

Это уже здорово походило на бред. Я закрыл глаза. Отвернулся... И услыхал деревянный дребезг покатившегося стула.

Семиплатов уже не сидел. Он стоял. Лицо его было растерянным и напряженным. В вытянутой вперед руке, в щепоти трясущихся пальцев был зажат беленький шарик от настольного тенниса. Все видели, как Семиплатов пытался опустить руку и не мог. Потом он шагнул.

Было такое впечатление, будто легонький шарик тащил его за собой.

Отчаянно сопротивляясь, Семиплатов сделал несколько шагов. На краю возвышения он попытался удержаться, но оборвался и с глухим стуком рухнул в зал.

Все произошло так неожиданно и так быстро, что никто не успел ничего сообразить. Никто не успел поддержать Семиплатова. Я затаил дыхание... И в наступившей недоуменной тишине услышал за спиной злой полушепот:

— Вот так-то!..

Потом все разом засуетились, бросились поднимать Семиплатова. Кто-то побежал к телефону. Я тоже кинулся было к лежащему на полу академику, но вокруг него и без меня было достаточно людей. Тогда я вспомнил про большелобого.

Он неторопливо пробирался между кресел к выходу, невозмутимый и спокойный среди общей суматохи. И я понял: он знал, что случилось с академиком Семиплатовым, а знал потому, что сам был виновником происшедшего. Я оторопело глядел на него. А он, ни разу не оглянувшись, подошел к выходным дверям и исчез.

Только тогда я очнулся от своего оцепенения.

Но я не обнаружил незнакомца ни в вестибюле института, ни на улице. Я бы не удивился, если бы тогда мне сказали, что он провалился сквозь землю.

Подъехала машина скорой помощи. Академика Семиплатова вынесли на носилках. Глаза его были закрыты, запрокинутая голова покачивалась из стороны в сторону. Носилки задвинули в машину, санитары заскочили в нее уже на ходу.

У подъезда института осталась кучка растерянных, ничего не понимающих людей. И я.

Все ли было так, как я видел и, главное, ощущал? Я знал свою повышенную возбудимость и впечатлительность и мог предположить, что сделался жертвой случайной галлюцинации. Академик Семиплатов мог упасть сам. Его странное поведение можно было объяснить перегрузкой нервной системы во время эксперимента с шариком. А силовой взгляд большелобого человечка я мог и придумать... Энергия, излучаемая мозгом, ничтожно мала. Если ею еще можно сдвинуть с места пластмассовый шарик, то свалить с ног человека, весящего несколько десятков килограммов...

Дома возбуждение мое улеглось, но все равно я чувствовал себя неуютно. Смерил температуру — тридцать семь и пять десятых. Это еще более усилило мои сомнения...

Я принял таблетку снотворного и лег спать.