Конечно, сейчас это, во-первых, дань традициям, а не рациональное деяние, имеющее практический смысл, а во-вторых, есть такое поверье, что назначить своих наследников – это вступить в мистическую связь со своими умершими предками.

А с предками у нас отношения серьёзные. И не очень простые. Ну, вы в курсе…

Семь лет назад я просидел полтора месяца в библиотеке КД, изучая (и запоминая, разумеется) журналы приобретений и продаж – от текущих лет и буквально до начала времён. Некоторые истории были весьма причудливы…

Так вот, если серые настроились на что-то большое и протяжённое и во времени, и в пространстве, то им нужна быстрая связь. А именно – через планшеты, поскольку другой нет и быть не может. То есть те или иные сделки, цепочки и комбинации сделок, списки наследников могут быть на самом деле зашифрованными сообщениями. Понятно, да? И если так, то не надо искать смысл в самих сделках, они-то могут быть самыми дикими…

Не могу сказать, что сон с меня слетел. Хрен. Я лишь заставил себя ещё раз повторить всё, что мне пришло в голову, и сложил планшет.

Почти сложил.

В последних строчках последнего бюллетеня Нотариата я увидел своё имя.

Гагарин назначал меня наследником его движимого имущества и денежных средств в размере четырёх тысяч шестисот шестидесяти марок, которые мне надлежит получить на почте…

Бред. У него не могло быть таких денег. Если он, конечно…

Я не стал додумывать. Не нужно ничего додумывать, пока есть, у кого спросить.

Потом я уснул, поставив внутренний будильник на семь утра.

Дуэль на вертолётах почти всегда заканчивается смертью или увечьями обоих дуэлянтов – за исключением тех случаев, когда один из пилотов на порядок сильнее другого. В теории всё просто: к шасси привязывается пятиметровый тросик с гирей, и надо этим тросиком запутать ротор противника или просто сломать лопасти. Реально – сделать это чрезвычайно трудно, особенно ночью… особенно рядом со Стеной…

А я ведь не такой уж сильный лётчик. Не было ни времени, ни денег учиться пилотажу – просто мотался туда-сюда. По горизонтали – сколько угодно. И ещё лучше – прямо.

Ладно, не будем прибедняться. Не будем себя жалеть. В конце концов, я сам всё затеял.

Меня немного успокаивало то, что Люсьен, похоже, хватил лишнего: по пути на Котур я несколько раз видел, как его вертолёт начинает вилять хвостом, покачиваться и рыскать. Один раз, когда он резко пошёл на снижение, я даже подумал, что дуэль не состоится. Но он выровнялся, поднялся повыше – и дальше шёл нормально.

У меня же вдруг наступило этакое остекленение, я сделался бесчувственным сам и, полагаю, холодным, гладким, скользким и бесчувственным же – весь окружающий мир. Такова моя реакция на опасность, Север когда-то вытащил всё это из меня, заставил потрогать, разглядеть, понять – и научил использовать. В результате я всегда в опасных ситуациях чудовищно спокоен и даже, говорят, чуточку медлителен.

Мне не нравилось только то, что это боевое состояние началось так рано. На саму схватку могло и не хватить…

Летел я вслед за Люсьеном, ориентируясь на его бортовые огни. Делал я это почти автоматически, сам же разрабатывал тактику боя.

«Нубис», на котором летал Люсьен, делал мой «КМК» по всем параметрам, кроме горизонтальной манёвренности. Просто «КМК» почти в три раза легче, и потому резко погасить скорость и тут же дать полный назад (ну, или снова разогнаться, или рвануть в сторону) он может чуть побыстрее, чем почти полутонный «Нубис». Но у того и моторы помощнее, и управление попроработаннее… В общем, мне нужно было не дать ему сразу меня зажать сверху – а самому заманивать его поближе к Стене…

Да, и ещё: у меня очень хорошее ночное зрение. Если он меня не ослепит сразу фарами, это тоже будет моё – пусть и незначительное – преимущество. Чтобы это преимущество не растерять, я не снимал чёрные очки. Дело в том, что вблизи Стены освещение крайне обманчивое, я бы даже сказал, предательское, и нужно долго вглядываться в предмет, чтобы понять, насколько он далеко от тебя – или близко.

Наверное, поэтому драконы и не живут там, где проходит Стена.

Мы прилетели на Котур, сели неподалёку от тёмного заброшенного дома. Молча проверили боевые тросики друг у друга – чтобы не были по длине больше, чем положено, – а потом и у себя – чтобы противник не прицепил их намертво, иначе ты одолеешь врага, но и самого тебя затянет в ротор и порубит лопастями на мелкие части.

Дул довольно сильный ветер, с чистого неба сыпал мелкий редкий дождь. Над травой стелился обильный пар, съедающий ноги до колен. При свете фар казалось, что идёшь в холодном огне.

Мы закончили осмотр, разошлись по машинам, взлетели. Люсьен показал рукой – «ты направо, я налево». Возражать не было смысла.

Видимость была только вверх. Башня отсюда и сейчас, в зеленоватой тьме, казалась совсем близкой, яркой, чёткой. Лишь основание её расплывалось в дымке. И очень ярко светилось Кольцо. Луна же была всего одна, Пепита, и в таигу сегодня лучше не попадать…

Вдруг из темноты на меня прыгнула Стена.

В ясную погоду Стена почти прозрачна. Когда же на неё попадают даже мелкие водяные капли, она начинает светиться. Каждая капля, ударяясь, высекает точечную голубую вспышку. А потом эти капли скользят вниз, сливаются, получается такая водяная плёнка, в которой свет дрожит и преломляется. На это красиво смотреть…

Вообще землюки делают много красивых вещей. Но сами они при этом редкие сволочи.

…Итак, я ушёл вдоль Стены направо, заложил вираж, развернулся. Где этот гад?

Нет гада.

Я коротко посветил вниз, земля показалась тут же – то есть за пределы острова я не выскочил. Хорошо.

Стена мерцала совсем рядом, исполинская плоская светящаяся панель. Когда летишь рядом и смотришь вдоль неё, кажется, что свет очень яркий. Туман, налетающий на Стену и клубящийся, и растекающийся подобно тому, как клубится и растекается в комнате дым очага, – тоже светится этим нервным голубоватым светом. Свет омывает тебя… и здесь, вблизи Стены, почти исчезает звук. Поле как-то воздействует на воздух, ухудшается прохождение колебаний. Первые разы, когда я летал поблизости от Стены (по-моему, сразу после школы), это меня здорово напугало: непонятно было, работает ли мотор. И в порядке ли ты сам.

Но теперь у меня есть моё остекленение. Ничего не чувствуя, я летел вперёд, держась от Стены метрах, может быть, в ста – и понемногу набирая высоту.

«Нубис» вынырнул из прозрачного светящегося тумана совсем рядом со мной, и я понял, что его окраска – под полированный металл – в этих условиях служит прекрасной маскировкой. Наверное, Люсьен это знал и потому настоял на ночном бое. Но и меня он, похоже, всё-таки не заметил – проскочил на встречных курсах несколько дальше от Стены и метров на пять ниже меня.

И тут же резко пошёл вверх.

Мне было не тягаться с ним на вертикальных скоростях, я развернулся на пятке и боком сдвинулся к Стене почти вплотную; казалось, от неё идёт потрескивание. Если оказаться ещё ближе, по ушам даст тяжёлым инфразвуковым рыком, вчистую срывающим крышу. Если Люсьен атакует меня, я увернусь, а он проскочит чуть дальше… ну, будем считать, что кому-то не повезло.

Но он это знал, он знал…

«Нубис» свалился на меня почти вертикально сверху; лишь каким-то шестым чувством я его почуял, резко задрал нос и буквально отпрыгнул назад, а потом тут же качнул машину вперёд, одновременно разворачивая её на триста шестьдесят – чтобы увидеть и вцепиться. Но не увидел, он буквально растворился в сиянии внизу, и только тут я сообразил, что так и летаю в тёмных очках.

Я их сорвал. Всё полыхнуло вокруг меня. На краю поля зрения возник и пропал светящийся круг – «Нубис» снова набирал высоту. Я сдвинулся к Стене – пока не зашумело в ушах – и спустился вниз. Немного, метров на пятьдесят. Рассчитывая на то, что Люсьен этого не заметит.