Но вот и Боровая. Есть там ее мама или нет – неизвестно, но “по умолчанию” надлежит проститься. Целую Вику всеми губами, и она как будто пока трепетом всего тела отзывается. Стоп-кадр. А дальше кина не будет.

Как принадлежала мне Вика без слов и признаний, так же и удаляется незаметно, на нет сходит.

Глупая моя откровенность, конечно, никакого прямого ущерба мне не принесла. Ну как и кому могла она передать мою тайну? Даже подумать смешно. Вот если бы я нашу с тобой историю доложил лицу мужского пола, то навсегда бы дал ему на себя крючок, и компромат неизбежно бы просочился в окружающее меня информационное пространство. Потому что мужики в большинстве своем – страшные бабы.

Послушала бы ты, как они ближайших друзей поносят: ну, он вовсю гуляет, такой ходок… Будто сами – инвалиды неподвижные. А осуждают в основном из зависти. Некоторые даже вступают с дамами в контакты прежде всего для того, чтобы потом в мужской компании прихвастнуть.

В этом для них главный кайф. Словом, с братьями по полу откровенность и неуместна, и опасна.

А женщины, как ни странно, надежнее, хотя ими в не меньшей степени руководит зависть и ревность. Но именно из ревности и зависти женщина не станет другой женщине делать рекламу, сообщая, как та добилась успеха у представляющего интерес мужичка. Потому что любовная связь в наше время – это успех дамы, а не кавалера. Может быть, в прошлых веках иначе было, но я не знаю, не живал. А по книжкам, по романам судить – дело крайне ненадежное.

Ладно, что-то я в теорию ударился. Не зовут нас с тобой больше на семинар по контактологии, а у меня столько материала накопилось с тех пор…

Но практика довольно мрачная получается. Раньше встречи происходили по Викиной инициативе, и моя задача состояла только в том, чтобы выкроить подходящее время. Теперь же я вынужден все затевать как бы с нуля. После нескольких неудачных телефонных попыток, когда Вика отрывисто-односложно отговаривалась, ссылаясь на всякие обстоятельства, я не выдерживаю и прихожу без приглашения на представление “Темных аллей”. Последнее в сезоне: пластическая драма закрывается до осени, причем неизвестно, возобновится ли она, – и со спонсорами проблемы, и с арендой.

Один раз она мне улыбнулась из толпы в “Генрихе”, очень сдержанно улыбнулась – типа “здравствуй!” или даже “здравствуйте” (в последних разговорах она уже плавно переезжала на “вы”). А дальше – ни Зойка, ни Руся в мою сторону и не посмотрели ни разу. Решительно двигаюсь за кулисы. Там нет персональных гримуборных, в одной комнате семь или восемь девушек, полуголых и потных. Я бормочу “Извините”, но никто не смущен, все даже не прочь свои обнаженные бюстики продемонстрировать истинному поклоннику искусства. И только Вика – представляешь! – от моего взгляда полотенцем заслоняется и вежливо, но решительно просит подождать в фойе.

А там я не один оказываюсь. Молодой человек с белокурой бородкой и в синем джинсовом костюмчике спокойно так стоит между колоннами. Сразу догадываюсь, что Вику он ждет. Помоложе, чем она, будет: явно до тридцати. Пока раздумываю, кем ей юноша приходится, выходит наша прима. Знакомит своих кавалеров, причем меня именует по имени-отчеству, и тут же поясняет, что они с Валерой едут в гости к маминым знакомым. Расплывчатая формулировка. Хоть бы сказала, с какого боку этот Валера появился. Может, это всего-навсего дальний родственник, юный представитель волгоградского клана… Никогда я этого и не узнаю.

Попрощались со мной. Выходить вместе с ними? Так меня никто не пригласил. Выйти, нервно зашагать вперед и обогнать парочку? Как-то нелепо. Присаживаюсь на обитую красным плюшем банкетку и растерянно смотрю в пол…

Все-таки хочется ясности, и дня через три я опять Вику вызваниваю.

Она как ни в чем не бывало соглашается на совместную прогулку.

Встречает меня с улыбкой, но улыбка эта как будто надета поверх лица. И лицо, и руки, и ноги – все дальше от меня, чем было при первом знакомстве в бане.

Заходим – уж не помню куда, пьем безвкусное, разбавленное пиво.

Я долго продумываю формулировку вопроса, который хочу задать.

Наверное, у нее кто-то появился. Но ведь и я, встречаясь с Викой, был, мягко выражаясь, не одинок как мужчина. Как бы все-таки выявить ее сексуальное кредо? Отпив из кружки, вопрошаю:

– А бывало у тебя два мужчины одновременно?

Ответ превосходит все ожидания. Глядя на меня невинными, как у той маминой козы, болотными глазками, Вика совершенно спокойно изрекает:

– И три, и четыре бывало. Но это все не важно…

Следующий автоматический вопрос: “А что же важно?” Но я его не задаю. Пора уже замолчать…

Принял я такое волевое решение: считаю, что ход теперь за Викой.

Если она соблаговолит включить меня в круг “трех-четырех” своих поклонников, пусть звонит первая. А я еще посмотрю, стоит ли…

Но что тут приключается со мной! Подолгу заснуть не могу, а наутро просыпаюсь разбитым. Все из рук валится – в буквальном смысле.

Например, выпрыгнула из моих ладоней и разбилась вдребезги большая пластиковая чашка, в которую у нас горячий кофе из машины стекает.

Замену долго придется искать – проще, пожалуй, купить новый агрегат, но у меня уже стариковская привязанность возникла к привычным нашим вещам.

Работы сейчас немного, а у меня налицо полное СХУ. Синдром хронической усталости. Причем что характерно: болезнь эта в основном развивается у тех, кто зашибает сотни тысяч баксов, а я, такой изнуренный и осунувшийся, оказываюсь как бы самозванцем в их рядах.

Того и гляди, рэкетиры ко мне по ошибке пристанут или киллер пристрелит, приняв за заказанного бизнесмена.

Да, все, что я из небольшой и коварной Вики выпил, – все это приходится теперь возвращать. Наверное, Чубайс насчитал, что слишком много энергии от женских тел и душ я получил, и включил меня в число должников своей естественной монополии.

И еще. Не учел я, не подумал заранее, что с Беатрисой мы – сообщающиеся сосуды, своего рода единая энергетическая система. И когда у меня топливо на нуле, автоматически начинается перекачка из

Бетиного бака в мой. И это уж такое свинство получается: оплачивать за счет самой дорогой женщины свою случайную и легкомысленную интрижку!

Сижу вечером за осточертевшим, ставшим совсем чужим компьютером, прорисовывая очередную “эффективную модель”. Но смотрю в совсем другие “Windows” – в те, что у нас выходят на Фонтанку и глядят через нее на шестиколонный портик так называемого дома с ротондой.

И вдруг мне начинает мерещиться, что мимо колонн этих Вика прохаживается и в наши окна глядит с того берега. Одежда на ней цветов непривычных, но рост, прямая осанка, размеренная походка – те самые. И главное, ведь я однажды, идя с ней по Гороховой, разговорился, расслабился и показал зачем-то такую интимную деталь, как наши окна.

Так она там или не она? И вообще: есть там кто-нибудь – или у меня уже крыша плавно поехала?

Тут Бета подходит ко мне сзади. Кладет руки на плечи и чуть-чуть касается моей спины грудью – только она умеет выстраивать близость всякий раз с нуля, как будто никаких прав на меня не имеет.

– Юркевич мой, это я, наверное, виновата во всем. Весь наш с тобой общий ум вложила в свое любомудрие. Давай теперь что-нибудь именно для тебя вместе придумаем. Вот, например, перспективное направление

– проблема занятости женщин в России. Меня все время зовут в эту сторону, но я же в экономике полный нуль, а ты как раз вполне можешь исследовать женский ресурс.

Нет уж, дорогая, на этом скользком пути я и свои ресурсы до дна исчерпаю, и твои. Я же вижу, что глазки твои уже не так ярко светятся. Ни вопросов от тебя о моем досуге я не слышу, ни тем более допросов ты мне не учиняешь, но подсознание-то твое реагирует, страдает… Все, завязываю!

Но от высоконравственного моего решения толку пока немного, точнее, совсем никакого толку нет. По-человечески поговорить не с кем.