– Вопросов больше не имею, – и Петр стремительно покинул помещение.

Галка еле догнала участкового.

– Чертовщина какая-то! – Пятачок торопливо хабонил на крыльце. -

Слушай, а может Кулик бог покарал? Вдруг это все – ее аборты? Нет, ну серьезно: что мы о ней знаем? Жила с сестрой в Средней Азии, потом сюда перебралась пятнадцать лет назад – и все. А что там было?

Может, она наложницей была у тамошнего ректора или еще что?

Геращенко прыснула.

– Да хватит ржать, я серьезно. Почему именно с Кулик эта хрень происходит, можешь понять? Не со мной, не с Иваном Федоровичем

Крузенштерном, а именно с Мариной Васильевной? Поймем – и тут же все на свои места встанет.

– Нет, Петя, сначала надо понять, что именно происходит и откуда эти сопляки берутся.

– А по-моему – это один и тот же хер! Ладно, погнали.

– Куда? – Галина едва поспевала за торопливым шагом коллеги.

– Туда! Давай быстрее, там сейчас самое интересное начнется!

– Где?

– В гнезде! Не тормози.

Он свистнул, и проезжавшая мимо “четверка” остановилась.

– Шеф, до пединститута!

– Сотня, – лениво отозвался водитель.

– Ты чего, это полтинник всего!

– А мне в другую сторону.

– Уболтал. Геращенко, прыгай!

Домчались быстро, минут за пятнадцать. Водила резко притормозил рядом с институтом.

– Спасибо, шеф, выручил! – горячо поблагодарил Лопаницын и всучил шоферу мятый полтинник.

– Не понял… – заерзал обманутый частник, но тут ему в затылок уперлось что-то твердое.

– Сиди и не рыпайся, – процедила Галка.

– Чего? – напрягся водитель.

– Мужик, извини, концепция поменялась. – Петр забрал деньги. -

Жадничать не надо.

Не успели друзья выйти из машины, как частник дал по газам, едва не сбив обоих.

– Ты денег не мог попросить?

– Гусары денег не берут. Ты и сама хороша… – Лопаницын осекся, схватил Галину за руку и потянул прочь.

– Отпусти!

– Дура, там Кулики идут!

Они стремительно прошествовали по тротуару в поисках надежного укрытия, нырнули в минимаркет, и через окно Петр показал Геращенко клиентов:

– Уже навестили мамочку. Видишь мелкого? Этого я вчера на квартире

Кулик встретил. А этих не знаю, видимо, сегодня появились.

– Погоди, с чего ты взял?.. Почему ты сюда поехал, а не к ней домой?

– А я, по-твоему, где работаю? Я вчера подумал: вот был один мальчик, потом раз – стало два мальчика. Не логично ли предположить, что потом будет три мальчика?

– Нет.

– Согласен. Но я предположил. И заглянул к “мамаше” вечерком, поговорить.

– Она о чем-то догадывается?

– Пока ничего не понимает. Э, пошли скорее, а то молодежь вон как далеко усвистала.

Петр продолжил на улице:

– А я вот подумал: если эти двое нашли Кулик в километре от дома, то почему им не найти ее на работе?

– Ты знал, что она сейчас на работе?

– Я из нее всю душу вчера вытряс: и расписание, и маршрут кормления…

– Что?

– Ты не знаешь, что она дворняг по всей округе подкармливает?

– Она всегда этим занималась… но чтобы систематически…

– Представь себе. Знаешь, я ее даже зауважал. Ну, а дальше все просто. Я прикинул: если завтра в приюте опять окажутся другие ребята – наше дело плохо. Вон, гляди: их даже не трое, а четверо.

– А если они случайно вместе?

– Спорим, что нет?

Галка не хотела спорить, но придержала Лопаницына за локоть:

– Не надо за ними идти.

– Почему?

– Что мы с ними делать будем?

– Ничего.

– Вот и идти не надо.

Не говорить же, что она испугалась.

Дольше полугода никто в Центре не задерживается, да и не должен задерживаться: это было бы слишком легко. Функция у Центра иная. Все привыкли, что приют – это богадельня, где накормят, умоют, спать положат да еще и родителям помогут. Но приют уже давно не был таковым и название поменял не ради красивого звучания, а потому что теперь действительно работали на реабилитацию. И не только несовершеннолетних, но и их семей.

Галка помогала приютским, огнем и мечом самолично заставив подняться из грязи и денатурата несколько ячеек общества. Она устроила алкоголикам такую невозможную жизнь, что те нехотя начали карабкаться, а то “эта психованная не отвяжется”. “Психованная” наряду с социальными работниками Центра обивала пороги ЖЭКов и бюро трудоустройства, чтобы отремонтировать раздолбанное родаками жилье и устроить этих самых родаков, когда те вернутся с принудительного лечения, на хорошую работу. Геращенко настолько срослась с этим служением, что подчас была уверена: если надо присниться уродам, которые даже покормить свое чадо не могут, – она приснится.

В ярости, с которой Галина бросалась в бой, было кое-что из семейного опыта. Отец рассказывал, что у него в детстве в соседях жила многодетная семья. Сошлись двое: мужик с двумя ребятами от первого брака, баба с тремя – и еще пятерых совместно настрогали…

– Он на лесобирже работал, Гумённый у него фамилия была. Только мужики его всегда Говённым звали. Сам маленький, тощий, а жрал в два горла. Тогда бедно жили, что у него баба из столовой стащит, то и ели. Ребята все время голодные ходили, на плавнях часто их видели – они рыбу ловили. Как потом оказалось, Говённый у них весь улов забирал. Ну вот. Приходит он как-то раз к нам, просит яичек – ребят накормить. А мать кур держала, несушек, иной раз и приторговывала по соседям, недорого. А Гумённые-то вообще нищие, ну, она и дала ему за просто так десяток. А потом слышит – бьют кого-то. За забор глянула: мать честная, это соседа мужики валтузят, и не слабо так, от души.

Ребята у него стоят, ревут, он сам матькается. И мой отец тоже там был. Он-то и собрал мужиков. Идет он с работы, смотрит в палисадник к соседям, а там Говённый всех своих ребят по ранжиру выставил, стоят они, головы вверх, рты открыты, как у птенцов. А этот гад яйцо разбивает над одним и себе в рот выливает. Потом над другим такая же процедура. Короче, после этого случая Говённого на инвалидность вывели, они всей семьей в Сибирь куда-то уехали. Ребят только жаль.

Сколько раз Галка представляла, что бы она сделала на месте мужиков, и никак не могла придумать, как бы заставить эту скотину мучиться подольше. И вот теперь она могла спасти маленьких Гумённых. И для этого требовалось спасать больших Говённых.

Но что с заколдованными Куликами делать – этого не могла придумать даже она.

Альбин Петрович не был полным идиотом и на случай внезапных гонений из подвала заранее подыскал резервное жилище. Едва добросердечная тетка дала перекусить, немедленно устремился на запасной аэродром – пространство под трибунами стадиона. Но вместо желанного отдохновения нашел незнакомого мужика, узурпировавшего кусок ДСП, на котором Пиворас хотел доспать. Подтрибунье, неравномерно перечеркнутое лучами солнца, оглашалось могучим то ли храпом, то ли гудением.

Человек, бесцеремонно развалившийся на лежанке Пивораса, походил на какую-то мелкую козявку, и даже не внешним видом, а ощущением, что достаточно хлопнуть – и от незваного гостя только мокрое место останется. Однако хлопать Альбин Петрович как-то не решился. Вместо этого он легонько прикоснулся к ноге незнакомца. Тот резко сел и уставился на Альбина.

– Живешь здесь? – пробасил незваный гость, будто и не спал вовсе.

– Ага. – От неожиданности Пиворас подпрыгнул и начал пятиться.

– Лёт начинается.

– Чего?

– Лёт, говорю, начинается. – Гость встал с лежанки, отряхнулся и сделал несколько шагов навстречу Пиворасу.

Несмотря на ощущение хрупкости и вообще скорого конца, росту в незнакомце оказалось два с лишним метра, и вообще это был корпулентный мужчина. Смуглая лысина незнакомца таинственно мерцала в полумраке, на лице шевелились пышные усищи, под терракотовым пиджаком что-то хрустело.

– Помочь чем? – предложил Пиворас, преданно глядя снизу вверх.

Гость задумался.

– Не надо. – Потом подумал еще и представился: – Хрущ.