Юра часами мог думать о нем, буквально видел его внутренним взором, забывая о настоящем совершенно. Не раз и не два проезжал он так свою остановку.

Он знал все варианты его жизни, созданные разными учеными по обрывкам фактов, которые одни толковали так, а другие этак. Он видел все его фотографии, и ему чудилось, – одним прикосновением, вслепую, смог бы его узнать, если бы вдруг… Но ни одной книги его он не прочел. То есть, он встречал, конечно, фразы из его книг то тут, то там, и фразы эти были как будто отверстия, глядящие в бездну, пустые, отравленные глаза. И встретив эти пустые глаза посреди смирного текста можно было еще удержаться и не упасть в их пустоту, берег оставался тут, под ногами. Но раскрыть книгу и остаться без опоры, нет, это так страшно, что и держать в доме его книги не представлялось возможным, и у Юры их не было, ни одной.

17 сентября 2000

Дом. Наверное, это загородный дом. Что-то вроде поместья. Дом с колоннами, с огромным числом комнат для гостей, с кухней в полуподвале, с библиотекой, гостиной, бильярдной. Огромные потолки.

Тяжелые люстры. Горят светло, ослепительно. Стол накрыт. Приборы – серебро, тонкий фарфор, горный хрусталь, золото. Оркестрик настраивает инструменты. Зал велик, как вестибюль метрополитена.

Начало ночи. Съезжаются гости. Их очень много – толпа. Весьма разношерстная. Но это не бал у сатаны. Хотя и эти восстают из праха.

Но не все. Кто-то еще только станет прахом. Они из разных времен, есть даже первобытные. Они разных национальностей и рас. Иные из них находят знакомых, иные – знакомятся. Многие не понимают друг друга, так как говорят на разных языках. Наконец, всех приглашают к столу.

Молчаливые слуги помогают каждому. Рассаживают.

Место во главе стола – пусто. Все посматривают на него. Отворяются высокие двери, из них выходит человек и направляется к главному месту. Но не садится. Он осматривает лица за столом – мужские, женские, старческие, красивые, тусклые, уродливые, умные, тупые.

Кого тут только нет! Крестьяне, моряки, честные люди и жулики, сластолюбцы, коллекционеры, художники… Он смотрит на них, они – на него.

– Спасибо, что пришли на мою вечеринку, – говорит он. – Очень мне хотелось на всех вас посмотреть. Ведь вы – мои прародители. В моих жилах течет ваша кровь. Вы – все – во мне. Ужасно было интересно посмотреть, как вы выглядите. Каким образом вы все во мне соединились, ума не приложу.

Он поднимает бокал.

– За встречу.

8 октября 2000

Боевик по-американски и по-русски.

Американский герой побеждает врагов, остается жив, здоров, с любимой женщиной, деньгами, славой. Русский герой врагов победить не может, он погибнет. Но на его месте тут же появится другой. И продолжит борьбу. И тоже погибнет. Но встанет третий. Русский герой, как трава. И потому тоже неистребим.

12 ноября 2000

Сильный ветер, холодно, снега нет, пыльно. Ждем электричку, жмемся друг к другу. За моей спиной девчоночий голос:

– Мне приснились Сталин, Ленин и Брежнев. Лежат в открытых гробах на

Красной площади. Лежат и храпят. На улице снег, мороз жуткий. Ленин бородой до колен оброс. Я смотрю и думаю: "Если они мертвые, то почему храпят? Если живые, то как они могут быть живыми в такой мороз?"

Я думаю: "Гробы, наверно, подогреваются". Электричка гудит. Сейчас ослепит прожектором, сейчас войдем, сейчас согреемся.

18 ноября 2000

Я толкаю в толпе человека. Без всякого умысла и даже не по неосторожности, – толпа несет. Человек может упасть, покалечиться, погибнуть от моего толчка. Но я тут не при чем. Я – без умысла, без смыла, я – атом.

1 января 2001

Любитель кино рассказывал, что сейчас, в нынешнее время, у него появилась возможность увидеть фильмы, о которых в молодости он мог только читать (только мечтать). О существовании многих он вообще не знал.

Таким образом, он, на мой взгляд, исправляет свое прошлое. Заполняет в нем пробелы, провалы. Делает его полным. Возможно, жизнь будет прожита не напрасно, если удастся заполнить прошлое (выполнить, исполнить).

Фильмы еще можно досмотреть – если они сохранились, – а как быть с несостоявшимися знакомствами, поступками, событиями? Люди сочиняют истории о прошлом не из ностальгии, они исполняют прошлое, осуществляют все его возможности (невозможные тогда).

Люди могут сочинять истории об очень далеком прошлом, в котором сами никогда не были. Это значит, прошлое "закрыть" невозможно. Оно всегда незакончено.

14 января 2001

В электричке дядька идет, покачиваясь, по проходу, показывает ручку.

– Именно этой ручкой я записал сегодня утром такие строки:

Туман густой

В нем солнца свет…

Дальше не помню. Кто желает приобрести ручку настоящего поэта?

Недорого, на пол-литра.

На другой день -

15 января – и тоже в электричке одна девица другой:

– Я, может, один роман за всю жизнь прочитала. Или два.

6 февраля 2001

Побирушка с аккордеоном – в электричке – пел песню о том, что Бог живет где-то в этом городе, но как его найти? город велик, домов много, по вечерам огней в окнах больше, чем звезд во Вселенной, за каким он окном? что делает? пьет чай? смотрит телевизор? ждет меня?

30 марта

Оставлю завещание: раз год, в апреле, на две недели вывозить мой прах на Канары.

5 мая

По радио услышала: в Америке придумали новые, экологически чистые пули, не из свинца. Так называемые "зеленые" пули. Будут постепенно переходить на них. Свинец уж слишком засорил их окружающую среду.

Это не первого апреля я услышала?

7 мая 2001

Она вышла из кинотеатра. Стоял тихий, темный, осенний вечер. Будто поджидал ее.

Она шла. Вечер сопровождал. Желтый лист бросил под ноги. Она обошла.

В кармане лежал билет, по которому она посмотрела большой двухчасовой фильм.

Домой спешить не хотелось. Выпал теплый вечер, листья сухо шуршали, глаза по-кошачьи видели в темноте. И себя она ощущала не человеком, а каким-то другим существом, бессмертным.

Во дворе стояли темные, с погашенными огнями машины. Листья лежали на их крышах. Бесшумно, неподвижно в безветрии.

Она набрала код и вошла в подъезд. Подумала, что теперь вечер остался без нее один-одинешенек. Она вынула из почтового ящика газету, квитанцию. Остановилась прочитать, сколько должна за свет, и тут он погас. Ей показалось, что она теряет равновесие в темноте.

Она схватилась за перила. Так и падала, держась за перила.

За окошком тренькал дождь. Холодный, долгий. Стекло запотело. Ничего за ним не было видно, даже дождя. Окошко под самым небом. И в какой стране это небо?

Она лежала на чужой тахте, укрытая незнакомым клетчатым пледом. На стуле возле нее сидел мужчина с давно небритой физиономией. Он разгадывал кроссворд, вписывал карандашом слова.

– Где я? – спросила она и едва расслышала собственный голос.

Мужчина поднял голову. Глаза у него были черные, без зрачков.

– Очнулась? Молодец. Есть хочешь?

– Кто вы?

– Валька, – повысил он голос. – Валентина! Она есть просит!

– Я не прошу.

Но он ее совсем не слушал.

Она попробовала встать. Голова закружилась. Он протянул крепкую руку, поддержал.