Я почувствовал его взгляд, обращенный на меня, но не поднял глаз. Над лицом Эмилии вились уже две мухи, их нужно было отгонять.

– Знаете, Зюкин, что мне сказал перед с-смертью Сомов?

– Он тоже умер? – без интереса спросил я.

Как раз в эту минуту я заметил, что по рукаву Эмилии взбирается целая колонна муравьев, так что дел у меня хватало.

– Да. Я проверил его очень просто. Повернулся к нему спиной. И он, конечно, не преминул воспользоваться моей мнимой д-доверчивостью. Произошла короткая схватка, на исходе которой ваш п-помощник напоролся на собственный нож. Уже умирая, хрипя, он всё силился дотянуться до моего горла. Я не пуглив, но при виде такого остервенения у меня, ей-богу, мороз по коже пробежал. Я крикнул ему: «Что, что вы все в ней нашли?!» И знаете, Зюкин, что он мне ответил? «Любовь». Это было его последнее слово… О, она умела вызывать любовь. Вы ведь, кажется, тоже испытали на себе воздействие чар доктора Линда? Правда, боюсь, что вы оказались чересчур щепетильны. Судя по всему, Сомов преуспел больше вашего. Я обнаружил у него вот это.

Он достал из кармана шелковый мешочек и вынул оттуда каштановый локон. Я сразу узнал волосы Эмилии. Так вот какие у них были уроки французского… Но расстраиваться было некогда – проклятые муравьи предприняли обходной маневр, и я поймал одного, самого настырного, у мадемуазель на ухе.

– Теперь понятно, почему у доктора Линда не было подруг и он слыл женоненавистником. Г-гомосексуализм здесь не при чем. Эмилия ловко провела нас, пустив по ложному следу. Лорд Бэнвилл, надо полагать, давно уже покинул пределы империи, отыгравшись за утрату любовника на бедном мальчике Глинском. Ах, утонченный мистер Карр, безобидный поклонник синих гвоздик и зеленых незабудок! Его убили, чтобы еще больше уверить нас в том, что Линд – это лорд Бэнвилл. Пока мы с вами, два идиота, выбирали доктору панталончики и чулочки, мадемуазель наверняка обыскала квартиру, не обнаружила ни шкатулки, ни «Орлова» и решила сделать еще один шаг в своей хитроумной игре – п-протелефонировала в Эрмитаж Сомову и велела ему прикончить Карра. Операция вступала в завершающую стадию – Линду нужно было вернуть драгоценности и завладеть бриллиантом.

– Нет! – воскликнул я, охваченный внезапным ужасом. – Нет! Здесь что-то не так! Вы всё-таки ошиблись!

Он удивленно уставился на меня, и я, давясь рыданиями, стал рассказывать про свой последний телефонный разговор с Эмилией.

– Если бы… если бы она была Линдом, то зачем отказалась? Я же сам… сам предлагал ей отдать и шкатулку, и бриллиант! Она не захотела! Она сказала, что доверяет вам и… и что я не должен вам мешать!

Но Фандорина это сообщение нисколько не сбило.

– Ну естественно, – кивнул он. – Одной д-добычи доктору было мало. Ему – тьфу, черт – то есть ей была нужна еще и моя голова. Узнав от вас время и место встречи, она обрела возможность разом закончить свою московскую операцию. Самым т-триумфальным образом, исправив все сбои и сполна получив по счетам.

Эраст Петрович запнулся. Вид у него был такой, будто он передо мной виноват и намерен просить прощения.

Я не ошибся – он действительно стал извиняться:

– Афанасий Степанович, я жестоко обошелся с вами. Использовал вас вслепую, ничего не объясняя и ни во что не п-посвящая. Но я не мог сказать вам правды – вы были очарованы Эмилией и ни за что мне не поверили бы. Вчера вечером я намеренно говорил с вами по телефону так резко и не посвятил ни в какие подробности. Мне нужно было разжечь вашу п-подозрительность. Я знал, что, одолеваемый сомнениями, вы захотите посоветоваться с единственным человеком, которому доверяете – с мадемуазель Деклик. И всё ей расскажете. Монашеское облачение я тоже придумал нарочно: Линд с его – о Господи, с ее сверхъестественной находчивостью должна была сообразить, как удобен для нее этот маскарад. Клобук, черный креп и ряса позволяют идеально замаскировать и фигуру, и лицо. Я сам подсказал Линду – через вас – план действий. Мадемуазель отлично знала ваши привычки всегда являться раньше назначенного времени. Она пришла к мосту в двадцать минут шестого и стала ждать. Я ведь предупредил, что могу опоздать, поэтому она не сомневалась, что вы появитесь первым. Успела бы и забрать д-драгоценности и приготовиться ко встрече со мной. Да только я засел в кустах еще с половины пятого… Я мог бы застрелить Линда раньше, еще до вашего п-прихода, не подвергаясь никакому риску. Но вы бы потом Бог весть что себе вообразили. Вы ни за что бы не поверили в виновность мадемуазель Деклик, если бы она сама не раскрыла себя в вашем присутствии. Что она отличным образом и сделала. Правда, это стоило мне продырявленного плеча. А если бы солнце не светило ей в глаза, то исход сей д-дуэли был бы для меня еще более печальным…

Я ни о чем в эту минуту не думал – просто слушал. А Фандорин перевел взгляд с меня на убитую и прищурил свои холодные голубые глаза.

– Чего я не знаю – как она с-собиралась поступить с вами, – задумчиво произнес он. – Просто убить? А может быть, переманить на свою сторону? Как вы думаете, удалось бы ей это? Хватило бы четверти часа, чтобы ради любви вы забыли обо всем остальном?

Что-то шевельнулось во мне от этих слов. Не то обида, не то гнев – в общем, какое-то недоброе чувство, но вялое, очень вялое. К тому же я помнил, что должен, просто обязан о чем-то спросить.

Ах да.

– А Михаил Георгиевич? Где он?

По бледному и усталому, но все равно очень красивому лицу Фандорина скользнула тень.

– Вы еще с-спрашиваете? Мальчик убит. Думаю, в тот самый день, когда вы, пытаясь его спасти, бросились вдогонку за каретой. Линд решил, что больше рисковать не станет и выбрал на роль посредника вместо вас мадемуазель Деклик – то есть самого себя. А может быть, так было задумано с самого начала. Наша Эмилия блестяще справилась со своей ролью. Для полного правдоподобия даже вывела нас к склепу, откуда так удобно было уйти по подземному ходу. У нее всё получилось бы, если бы не мой маленький сюрприз с кучером.

– Но ведь в тот день его высочество был еще жив! – возразил я.

– С чего вы взяли? Это Линд, то есть Эмилия крикнула нам снизу, что ребенок жив. На самом деле никакого мальчика там не было. Малютка уже несколько дней лежал мертвый где-нибудь на дне реки или в б-безвестной яме. А отвратительней всего то, что, прежде чем умертвить малыша, ему, еще живому, отрезали палец.

Поверить в такое было невозможно.

– Откуда вы знаете? Вас ведь там не было!

Эраст Петрович нахмурился.

– Я же видел палец. По капелькам засохшей крови было видно, что он отсечен не у мертвого. Потому-то я так долго верил в то, что ребенок пусть болен и одурманен наркотиком, но жив.

Я снова посмотрел на Эмилию – на сей раз долгим и внимательным взглядом. Это доктор Линд, сказал я себе, который мучил и убил Михаила Георгиевича. Но Линд был Линдом, а Эмилия Эмилией – между ними не существовало никакой связи.

– Зюкин! Афанасий Степанович, очнитесь!

Я медленно повернулся к Фандорину, не понимая, чего он от меня хочет еще.

Эраст Петрович, кривясь от боли, натягивал сюртук.

– Мне п-придется исчезнуть. Я уничтожил Линда, сохранил «Орлова» и вернул драгоценности ее величества, но спасти великого князя не смог. Императору я больше не нужен, а вот у московских властей ко мне д-давняя неприязнь… Уеду за границу, здесь мне больше делать нечего. Только…

Он взмахнул рукой, словно хотел что-то сказать и не мог решиться.

– У меня к вам просьба. Передайте Ксении Георгиевне, что… что я много думал о нашем с ней споре… и уже не так уверен в своей правоте. З-запомните? Она поймет, о чем речь… И еще передайте вот это. – Он протянул мне листок бумаги. – Это парижский адрес, по которому со мной можно связаться. Передадите?

– Да, – деревянным голосом сказал я, пряча бумажку в карман.

– Ну, п-прощайте.

Зашуршала трава, это Фандорин карабкался вверх по склону. Я не смотрел ему вслед.