Вцепился в бутылку, неуверенно шагнул вперед. Бедный батлер, он был ни в чем не виноват.

– Добри вечер, – любезно сказал Фрейби, с интересом глядя на бутылку. – I didn't realize that you liked my whisky that much.

Достал из кармана словарь и с впечатляющей сноровкой – видно, наловчился – зашуршал страницами:

– Я… не был… сознават… что ви… любить… мой виски… так… много.

Тут я и вовсе пришел в замешательство. Стукнуть по голове человека, который вступил с тобой в беседу – это уж было совершенно немыслимо.

Посмотрев на мое сконфуженное лицо, англичанин добродушно хмыкнул, похлопал меня по плечу и показал на бутылку:

– A present. Подарок.

Батлер заметил, что в другой руке я держу саквояж.

– Going on travel? Ту-ту-уу? – Он изобразил гудок паровоза, и до меня дошло: Фрейби подумал, что я отправляюсь в путешествие и решил прихватить с собой бутылочку полюбившегося мне напитка.

– Да-да, – пробормотал я. – Вояж. Тэнк ю.

И поскорей выскочил за дверь. Сердце чуть не выскакивало из грудной клетки. Бог весть, что Фрейби подумал о русских дворецких. Но сейчас было не до национального престижа.

В соседней комнате, у мистера Карра, тренькнул звонок вызова прислуги.

Я едва успел спрятаться за портьеру – по коридору бежал рысцой младший лакей Липпс. Что ж, молодец. Вот что значит – твердый порядок в доме. Меня на месте нет, а всё работает, как часы.

– Что угодно-с? – спросил Липпс, открывая дверь.

Мистер Карр проговорил что-то ленивым голосом – я разобрал слово «чернила», произнесенное с немыслимым акцентом, и лакей удалился всё той же похвальной рысцой, а я попятился в смежный коридор, ведший к моей комнате – решил пока отсидеться там. Сделал несколько коротких шажков, прижимая к груди саквояж и бутылку, и вдруг налетел спиной на что-то мягкое. Обернулся – о господи, Сомов!

– Здравствуйте, Афанасий Степанович, – пролепетал мой помощник. – Доброго вечера. А меня вот переселили в вашу комнату…

Я сглотнул слюну и ничего не сказал.

– Сказали, что вы будто бы сбежали… Что вас и господина Фандорина скоро отыщут и заарестуют. А ихнего японца уже забрали. Говорят, вы преступники, – шепотом закончил он.

– Знаю, – быстро сказал я. – Только это неправда. Корней Селифанович, у вас было мало времени меня узнать, но, клянусь вам, то, что я делаю, делается исключительно для блага Михаила Георгиевича.

Сомов молча смотрел на меня, и по выражению его лица я не мог понять, о чем он сейчас думает. Закричит или нет – вот единственное, что занимало меня в эту минуту. На всякий случай я вцепился пальцами в горлышко бутылки.

– Да, у меня действительно было слишком мало времени, чтобы познакомиться с вами близко, но великого дворецкого видно сразу, – тихо сказал Сомов. – Позволю себе смелость сказать, что я вами, Афанасий Степанович, восхищаюсь и мечтал бы быть таким, как вы. И… и если вам понадобится моя помощь, только дайте знать. Всё сделаю.

У меня перехватило горло, и я побоялся, что не смогу говорить – расплачусь.

– Благодарю, – вымолвил я наконец. – Благодарю, что вы решили меня не выдавать.

– Как я могу вас выдать, если я вас не видел, – пожал он плечами, поклонился и пошел прочь.

От этой во всех отношениях примечательной беседы я несколько утратил бдительность и повернул за угол, не позаботившись предварительно посмотреть, нет ли кого в коридоре. А там оказывается, вертелась перед зеркалом горничная ее высочества Лиза Петрищева.

– Ах! – пискнула Лиза, девица глупая, легкомысленная, да к тому же еще уличенная в шашнях с фандоринским камердинером.

– Тс-с-с! – сказал я ей. – Тихо, Петрищева. Только не кричи.

Она испуганно закивала, и вдруг, развернувшись, бросилась наутек с истошным воплем:

– Караул! Убивают! Он ту-у-у-ут!!!

Я метнулся в противоположную сторону, к выходу, но оттуда донеслись взбудораженные мужские голоса. Куда податься?

В бельэтаж, больше некуда.

В два счета взбежал по лестнице, увидел в полутемном проходе белую фигуру. Ксения Георгиевна!

Я застыл на месте.

– Где он? – быстро спросила ее высочество. – Где Эраст Петрович?

Внизу грохотало множество ног.

– Здесь Зюкин! Отыскать! – услышал я чей-то начальственный бас.

Великая княжна схватила меня за руку.

– Ко мне!

Мы захлопнули дверь, и через полминуты по коридору пробежали несколько человек.

– Осмотреть комнаты! – скомандовал всё тот же бас.

Вдруг снизу раздались крики, кто-то завопил:

– Стой! Стой, паскуда!

Грянул выстрел, потом еще один.

Ксения Георгиевна, ойкнув, покачнулась, и я был вынужден подхватить ее на руки. Лицо у нее сделалось белым-белым, а глаза от расширившихся зрачков совсем черными.

На первом этаже зазвенело разбитое стекло.

Ее высочество резко оттолкнула меня и бросилась к подоконнику. Я – следом. Мы увидели внизу темную фигуру, очевидно, только что выпрыгнувшую из окна.

Это был Фандорин – я узнал жилет.

В следующую секунду из того же окна выскочили еще двое в штатском и схватили Эраста Петровича за руки. Ксения Георгиевна пронзительно вскрикнула.

Однако Фандорин проявил удивительную гуттаперчивость. Не высвобождая рук, он пружинисто изогнулся и ударил одного противника коленом в пах, а потом точно таким же манером обошелся со вторым. Оба агента согнулись пополам, а Эраст Петрович легкой, стремительной тенью пересек лужайку и исчез в кустах.

– Слава Богу! – прошептала ее высочество. – Он спасен!

Вокруг дома забегали люди – некоторые в мундирах, иные в цивильном. Кто-то понесся по аллее к воротам, другие бросились догонять беглеца. Но преследователей было не так уж много – пожалуй, с десяток. Где им угнаться в темном, просторном парке за шустрым господином Фандориным?

Насчет Эраста Петровича можно было не тревожиться. Но вот что будет со мной?

В дверь громко постучали.

– Ваше императорское высочество! В доме преступник! С вами всё в порядке?

Ксения Георгиевна жестом велела мне спрятаться за шкаф. Открыла дверь, сказала недовольным голосом:

– У меня страшная мигрень, а вы так кричите и грохочете. Поймайте вашего преступника, а меня больше не беспокойте!

– Ваше высочество, по крайней мере, запритесь на замок.

– Хорошо.

Я услышал звук поворачиваемого ключа и вышел на середину комнаты.

– Я знаю, – лихорадочным шепотом заговорила Ксения Георгиевна, зябко обхватив себя за плечи. – Всё это неправда. Он не мог совершить кражу. И ты, Афанасий, тоже на такое не способен. Я обо всем догадалась. Вы хотите спасти Мику. Я не прошу рассказывать, что именно вы задумали. Скажи только – я правильно догадалась?

– Да.

Она и в самом деле меня больше ни о чем не спрашивала. Опустилась на колени перед иконой и стала класть земные поклоны. Я никогда раньше не видел, чтоб ее высочество проявляла такую набожность, даже в детстве. Кажется, она еще и что-то шептала – вероятно, молитву, но слов было не разобрать.

Ксения Георгиевна молилась невыносимо долго. Полагаю, никак не менее получаса. А я стоял и ждал. Только убрал бутылку виски в саквояж. Не оставлять же ее было в комнате великой княжны?

Лишь когда в доме все стихло и из парка, громко переговариваясь, вернулись преследователи, ее высочество поднялась с колен. Подошла к секретеру, зазвенела там чем-то, а потом подозвала меня.

– Держи, Афанасий. Вам понадобятся деньги. У меня нет, сам знаешь. Но вот опаловые серьги и бриллиантовая брошь. Они мои собственные, не фамильные. Эти вещи можно продать. Наверное, они стоят много.

Я попытался возражать, но она и слушать не стала. Чтобы не ввязываться в долгий спор, который сейчас был бы совсем не ко времени, я взял драгоценности, твердо пообещав себе, что верну их ее высочеству в целости и сохранности.

Затем Ксения Георгиевна вынула из шкафа длинный шелковый кушак от китайского халата.

– Привяжи это к шпингалету и спускайся. До земли он не достанет, придется прыгать. Но ведь ты храбрый, ты не побоишься. Храни тебя Господь.