Если в составе экипажей, чьи корабли бросали якорь в Квебеке, оказывались матросы-протестанты, им запрещалось выходить на берег, и капитана судна могли подвергнуть большому штрафу, если запрет нарушался.

— И все же я хотела бы взять тебя с собой, малышка Северина. Мне кажется, это пошло бы тебе на пользу.

— Не беспокойтесь за меня, — отвечала Северина, прикладывая руку к сердцу.

— В моей душе жива любовь, и это помогает мне выжить.

«Радуга» распустила паруса и вышла в море, сопровождаемая тремя судами водоизмещением от ста пятидесяти до двухсот тонн, небольшой яхтой и шлюпом под двумя парусами. Обогнув без приключений большой полуостров и пройдя проливом Кансо, они вошли в залив Святого Лаврентия, в который впадает река с таким же названием. Стоянка на восточном берегу, в Тидмагуше, продлилась всего два дня. Здешние земли находились под юрисдикцией графа де Пейрака.

Летняя суета уже была здесь в самом разгаре. Рыбаки из Сен-Мало и из Бретани заняли привычные места вдоль берега, на котором высились «эшафоты» для разделки и сушки трески, и всепроникающий запах рыбы, соли и ценного масла из тресковой печени гордо реял по всей округе.

По волнам вдоль берега сновали мелкие суденышки, перевозившие необходимые рыбакам предметы, а также уголь, добываемый в Кансо и предназначенный для поселений на Французском заливе и в Новой Англии.

Запах трески и черной пыли, поднимающейся над корзинами с антрацитом, не рождал желания задерживаться здесь, тем более что у Анжелики были связаны с этим местом горькие воспоминания. Она впервые очутилась здесь после бед, которыми были отмечены эти места, и, несмотря на нежелание говорить на столь печальные темы, ей нелегко было отгонять от себя скорбные образы.

Чуть выше, на невысокой сопке, на опушке сосновой рощи, уже посеревшей из-за жары, находилась могила Амбруазины Модрибур. Можно было не сомневаться, что никто из здешних жителей даже не подозревает о таком соседстве. Проходя мимо камня с выбитым на нем дворянским именем, вряд ли кто-либо догадывался, какими судьбами он здесь очутился.

Что касается Анжелики, то ни любопытство, ни скорбь, ни тем более христианская добродетель не могли заставить ее подняться гуда даже для того, чтобы просто лишний раз удостовериться, что столь опасное создание мертво.

Из форта с четырьмя башенками по углам открывался вид на залив, укутанный то серым, то желтым туманом, и ей казалось, что над едва виднеющимися в дымке кораблями, мирно стоящими на якоре, проносится белый демон, спасающийся от гарпуна, брошенного баском-китобоем.

Залил, сообщник и молочный брат Амбруазины, морской разбойник, вооруженный дубинкой со свинцовым наконечником Амбруазина, шепчущая в бреду: «Нас было в лесах Дофине трое проклятых детей: он, Залил и я».

Теперь смерть настигла и третьего по счету из проклятых детей: Себастьяна д'Оржеваля, блестящего церковника с сапфировыми глазами.

В Новой Франции уже, наверное, знают о его кончине. Даже если отец Марвиль отправился в Европу до ледостава, так и не успев оповестить всех о случившемся, новость должны были принести мореходы, достигшие Квебека по весне.

Жоффрей не предполагал, что это может повлиять на его добрые отношения с Квебеком, во всяком случае, до поры до времени, ибо прекрасно понимал, что человеческая переменчивость и необузданные страсти чреваты любыми неожиданностями. Жители Вапассу не несли ответственности за смерть священника, однако мир и нейтралитет, установившиеся между ними и ирокезами, всегда раздражали французов, так что теперь, когда от рук ирокезов погиб один из их главных миссионеров, они могли вспомнить о прежней неприязни к тем, кто не желал враждовать со злейшими недругами Новой Франции. Одна из целей теперешнего путешествия как раз и состояла в том, чтобы рассеять подозрения.

Находясь в Тидмагуше, Анжелика из всех сил старалась претворить в жизнь философский совет маркиза де Виль д'Авре, касавшийся именно Демона и всех ее гнусностей: «забыть!».

Вспоминая коротышку-маркиза, Анжелика поневоле улыбалась. Вместе с Жоффреем и Онориной она предалась воспоминаниям о своем резвом приятеле, повторяя его любимые словечки, потешаясь над его горячностью, над прытью, с которой он пытался завладевать ценными предметами, не платя за них, и над его ссорами с Александром… Да, на этом берегу очень не хватало Виль д'Авре.

Они надеялись разузнать о нем поподробнее в Квебеке.

Каким-то неведомым образом Онорина, сопровождавшая мать во время прогулок, догадалась, о ком та вспоминает, гостя в Тидмагуше. Как-то раз она заявила:

— После того, как я уехала из Вапассу, я больше не вижу ее во сне.

— Кого «ее»?

— Желтоглазую.

Анжелика сильнее сжала ручку Онорины.

— Какой она тебе снилась?

— Глаза у нее были, как у разъяренного зверя, а волосы — как черное пламя.

— Она была красивая?

— Да, красивая, но… — Онорина провела пальцем по щеке. — У нее было изуродованное лицо, все в шрамах.

Анжелика вздрогнула, словно ее ударили. Когда же она перестанет так сильно переживать при малейших намеках на бесповоротно канувшие в прошлое события, закончившиеся кровавой, но неоспоримой победой?..

Она вспомнила, что не пожелала взглянуть на труп графини де Модрибур, когда его приволокли из леса, где его едва не разодрали на клочки дикие звери, однако ей не дано было забыть страшные царапины на лице этой зловещей воительницы, когда ей с помощью Марселины и Иоланды с величайшим трудом удалось спасти ее от гнева толпы, вознамерившейся ее прикончить.

В Тадуссаке их ожидали события, которым суждено было несколько подпортить заключительную часть путешествия, сулившего всем троим немало удовольствий и пока не принесшего огорчений.

Погода держалась прохладная, небо было свободно от туч. Приближаясь к небольшому поселению на северном берегу реки Святого Лаврентия, где в нее впадает полноводная река Сагеней, — первому по времени основания пушному форту, заложенному французами, путешественники заметили знакомую фигуру. То был Никола Перро — их верный друг, научивший графа де Пейрака языку дикарей и премудростям общения с североамериканскими племенами; теперь он состоял на службе у губернатора Новой Франции. Именно губернатор выслал его им навстречу. Перро держал в руке письмо с печатью Фронтенака.

Несмотря на радость встречи, Анжелика почувствовала неладное. Она заранее радовалась предстоящей остановке в Тадуссаке и собиралась показать Онорине воскового младенца Христа, красующегося в пансионе иезуитов, наряженного в одежду с собственноручной вышивкой королевы Анны Австрийской. Они с замиранием сердца гадали, уляжется ли их кот и на этот раз на перекладине огромного креста с королевским гербом, что в дни их первого визита развеселило одних местных жителей и возмутило других, и доведется ли им снова полюбоваться на китиху с китенышем, выпрыгивающих из воды в устье Сагенея в предзакатный час.

— Меня выслал вам навстречу господин Фронтенак, — начал знаменитый исследователь Великих Озер. — По своему обыкновению, он собирался в начале июля оставить остров Монреаль и съездить в форт Фронтенак на озере Онтарио, чтобы провести переговоры с вождями ирокезских племен. После возвращения он бы встретился с вами, ибо знает, что вы везете свою дочь в пансион Богоматери в Виль-Мари. Мне надлежало сопровождать его в качестве переводчика; однако ему внезапно доставили тревожные известия, которые сулят превратиться в дамоклов меч над нашими головами, если только не удастся доказать их недостоверность. Единственный способ справиться с неприятностями, не отказываясь в то же время от поездки на Озера, состоял в том, чтобы послать меня к вам с просьбой о помощи.

— О помощи?

— Да. Следовало избежать огласки, поэтому он не мог доверить эту миссию никому, кроме меня. Для него было бы немыслимо отказаться от поездки и воротиться восвояси, ибо это сделало бы его посмешищем, если не сказать хуже, окажись известия ложными; однако, смело продолжив путь, он рисковал бы подвергнуть Новую Францию смертельной опасности. Зная, что вы обязательно появитесь, он уповал только на вас, месье Пейрак, надеясь, что вы вызволите его из беды. Поэтому он и приказал мне дожидаться вас в самом уязвимом месте