Музей русского и татарского оружия в Тобольске хотели открыть аж в XVIII веке. Правда, поразмыслив, решили разослать излишки сабель по соседним острогам, а пушки и горки ядер уложили вдоль северной стены Софийского двора.

Сегодня местные музейщики приперты к стене разросшейся епархией, деморализованы множеством несанкционированных перемещений. А между тем, у них в головах и на руках масса уже готовых проектов-экспозиций для более чем двадцати филиалов Музея-заповедника. Большое количество брошенных каменных зданий в Нижнем городе открывает в этом отношении небывалые возможности. Создание Генерального плана реконструкции старого Тобольска позволит заложить в него всю будущую инфраструктуру, начиная с необходимых гостиниц и трактиров, а заканчивая парковыми зонами и целыми музейными комплексами. Такой проект невозможно осуществить мгновенно, тем более — в условиях финансового кризиса. Но в этот Генплан, созданный для будущего, а не для очередного чиновничьего "распила", нужно включить, помимо уже названного, Центр природы Сибири, Музей мамонта, Музей истории духовной культуры народов Западной Сибири, Музей русских первопроходцев, Центр культуры сибирских татар, Музыкальный и драматический театры, Музей косторезного промысла…

Иртыш — конечно, совсем не музей. По утрам он сверкает, как рыбья чешуя, а вечерами мерцает, как боевая кольчуга Ермака Тимофеевича. Иртыш способен держать на себе катера и пароходы, яхты и лодки. Таить в своих мутных глубинах толстых дымчатых осетров и синеватых нельм. Поэтому "записать" в план пляж и несколько пассажирских пристаней на берегу Иртыша совсем не помешает.

Неплохо бы разработать концепцию Музея под открытым небом "Чувашский мыс". На этом месте, по преданию, произошла решающая битва Ермака с Кучумом, именно здесь создавалась знаменитая картина Василия Сурикова.

Можно в виртуальный план записать и восстановление фрагмента рубленого города: с городнями, башнями, караульными шатрами и часовнями! Но, пожалуй, всё это сегодня напоминает разве что прожекты гоголевского помещика Манилова из "Мертвых душ". Покуда мы мечтаем, в исторической части Тобольска по-прежнему разрушается большинство церквей, горят дома, а из-под горы начинают выползать оскалившиеся на прошлое стайки бетонных особняков.

Тобольский нефтеперерабатывающий комбинат близок к остановке производства. Полторы тысячи человек отправлены в неоплачиваемые отпуска. Кругом разруха, нищета и отчаянье… Всё это так. Но Генеральный план составлять и утверждать надо! И именно сейчас, иначе поздно будет. Это надо сделать ради будущего Тобольска и всей России.

Язык путеводителей мягок и прозрачен. Он далек от рваных заметок на полях культурной катастрофы в период глобального кризиса: "Во всей Сибири нет более достойного города для посещения, чем Тобольск. Когда-нибудь он вновь станет столицей, в этот раз — столицей сибирского туризма. В Тобольске есть многое из того, чего не найдешь более нигде за Уралом: старинный кремль и храмы, живописный рельеф и уникальная застройка старого города, культурные и религиозные традиции, а самое главное — непередаваемая аура заповедного места. По-видимому, Тобольск должен стать городом-памятником, в ближайших окрестностях которого недопустимо размещение крупных промышленных производств".

Всякий, кто хотя бы однажды оказывался в настоящем сибирском застолье, знает, как в какой-то момент все непременно грянут вдруг "Ревела буря, дождь шумел". Не забыть, как я, застенчивый мышонок, пристроившись где-нибудь в уголочке, обмирала в детстве до сладкого ужаса, до мурашек по коже, когда голоса деда Лаврентия и его гостей наливались какой-то мрачной силой, а лица становились совсем другими: отрешенными и словно страдальческими, даже у страшного охальника дяди Гоши. Из всех слов мне понятней всего были "беспечно спали средь дубравы". Я понимала, что Ермака с его дружиной застали врасплох, что именно беспечность стоила казакам жизни.

Слова этой песни, ставшие поистине народной, сочинил известный поэт Кондратий Рылеев, и он придерживался той версии, что изложена Семеном Ремезовым в его летописи: в погибели Ермака роковую роль сыграли беспечность и драгоценные панцири. Еще бы не драгоценные! Ведь, по легенде, царь послал Ермаку за его богатырские подвиги в Сибири серебряный ковш, шубу с царского плеча и эти двухаршинные кольчуги, сработанные "мудростно" в пять колец.

А вот как Ремезовская летопись об этом говорит. В начале августа 1584 года казачья дружина Ермака шла на стругах "встреч" хану Кучуму по Иртышу. Около устья реки Вагая казаки сделали привал на острове и, утомленные походом, отрубились в молодецкий сон. Ни гром, ни молнии, ни ливень не были им помехой. Но враг-то не дремал. Хан Кучум боялся открытого сражения с дружиной Ермака, и вот выпал для него звездный час. Его лазутчики давно усердно отслеживали продвижение врага, и в эту роковую для казаков ночь, когда "в дебрях вихри бушевали", нашелся отчаянный разведчик в татарском стане, который бродом прошел через реку, проник в лагерь русских и возвратился к хану, прихватив три пищали с патронташами. Смысл понятен: караульные дрыхнут, можно брать русских голыми руками. Вот такое вышло побоище: темень, ливень и "тать в нощи". Все казаки полегли, не оказав сопротивления, а Ермак кинулся к стругу (лодке), но не в силах был вскочить в него, одетый в два царских панциря. Словом, оступившись, атаман упал в реку, и двойная броня утянула его на дно.

А примерно через неделю у Епончинских юрт (ниже по течению Иртыша) татарин, ловивший рыбу, петлей из переметной веревки вытащил на берег невиданную добычу — воина в богатых доспехах. И, конечно, сразу смекнул, что тут дело не просто, и кинулся в юрты к своим, чтоб созвать народ. По богатым панцирям все сразу поняли, что это Ермак. Но когда Мурза стал их снимать, то из носа и рта утопленника пошла кровь. Задрожал старый Мурза, поняв, что перед ними человек божий…

Тут мы сделаем передышку, потому что доподлинную картину в татарском стане вырисовывает "скаска" Аблая-тайши, калмыцкого князька, к которому тобольский воевода направил летом 1660 года Ульяна Ремезова (отца нашего летописца) с дорогим подарком — кольчугой Ермака. Это была дипломатическая миссия, продиктованная политическим расчетом. На южных окраинах Сибири обстановка тревожная, взрывоопасная, и московские власти решили уважить настойчивые попытки степного феодала Аблая завладеть чудодейственным сокровищем (а почему чудодейственным — об этом речь впереди). Он уж дважды присылал своих послов к тобольскому воеводе. Довольно испытывать терпение Аблая-тайши. Надо с союзниками жить миролюбиво. Вот почему Ульян Мосеев, сын Ремезов с товарищами и отправился в далекую Барабинскую степь.

В ставке калмыцкого тайши казакам оказали самый радушный прием. Поломав весь официальный ритуал ("чин весь оставил"), Аблай сразу спросил Ульяна, привез ли он панцирь. И когда получил кольчугу в руки, то "вселюбезно облобыза" драгоценный дар и поднял его над головой, хваля царя Алексея Михайловича за щедрость. И сразу спрашивает: "Знаешь ли, Ульян, где ваш Ермак лежит?" И не потерялся мудрый Ульян в этой ситуации: мол, не знаем, не ведаем до сего дня ни как похоронен, ни как погиб. И тут принялся окрыленный подарками Аблай-тайша рассказывать по своим преданиям…

Как, сняв кольчуги, положили татары обнаженное тело Ермака на лабаз (помост) и стали метать в него стрелы, и как каждый раз нетленное тело кровоточило, приводя всех в трепет и ужас, и так длилось шесть недель. И как к месту происшествия (12 верст от Абалака) прибыл сам Кучум со знатной свитой. "И нарекоша его богом, и погребоша по своему закону на Баишевском кладбище под кудрявую сосну". И как совершили пиршество, какие бывают по знаменитым героям. И как после тризны муллы и мурзы под страхом смерти запретили всем татарам поминать имя Ермака и хранить в тайне его могилу.