Видимо, приняты и другие решения в том же духе, подкрепляющие декларированную "ось". Но, надо заметить, реальный формат "утра в сосновом "Бору" оказался далек от первоначально задуманного. Когда идет война — не до парадов. А о том, что война разгорается не на шутку, свидетельствуют и последние события в сфере международной экономики и политики. Необходимость поддерживать лидирующую позицию доллара требует от США уже запредельных политических усилий, как показал недавний иракский кризис и как свидетельствует нынешний кризис в Косове.

В этих условиях лихие американские парни готовы сыграть в "исламскую нестабильность" по оси Косово-Крым-Северный Кавказ-Поволжье и "Великий Шелковый путь" как альтернативу указанной оси Париж-Берлин-Москва- Токио (Пекин) и "Великому Стальному пути" БАМа-Транссиба. Но их интересы, что следует учитывать, чем дальше — тем больше расходятся с интересами сегодня еще проамериканского ислама, от Турции до Саудовской Аравии. Поэтому все большее значение, как ни странно, приобретает позиция Великобритании, нынешние политические лидеры которой пока демонстрируют полную поддержку Клинтона, хотя и не забыли совместного удара немцев и Дж.Сороса по фунту стерлингов в 1992 году.

"Однополярный мир" 1992-1998 годов становится многовариантным, и политический "маятник Фуко", похоже, отсчитывает последние месяцы перед тем, как сбить главную опору современного мироустройства, запуская в действие предсказанный Киссинджером "эффект домино". Впрочем, так ли это и насколько Ельцин важен в подобном балансе сил и средств — покажут результаты его встречи с Хасимото, а Коля (и/или Ширака) — с британским премьером.

Владимир ВИННИКОВ

В те дни в России не стало правительства, но это было не главное из событий.

В те дни здесь гостили два высочайших политика из Европы, но это тоже не стало фактом истории.

В те дни Александр Невзоров двадцать раз по шестьсот секунд ввергал нас в жуть проклятой войны, но даже это не всех задело — может быть, до поры.

В те дни в замороженную и замороченную Москву ворвалась, наконец, весна, но и ей, долгожданной, мало кто придал значение в должной мере.

В те дни мы прощались с Галиной Сергеевной Улановой.

Прощались, однако, буднично и незаметно, хотя среди множества громких имен, что были настырно в те дни на слуху, громче и выше всех на самом-то деле должно было с полным правом звучать тихое имя Улановой. Но объявить в стране траур власть не желала — что делать, великая русская балерина не относилась к избранному кругу особ, высочайше приближенных к престолу и танцующих исключительно под его музыку. Вернее, она сама к нему не приблизилась ни одним словом или поступком за все это время, в отличие от тех многих, что прежде были как бы ее коллегами, а ныне пошли в придворные шуты и шутихи.

Впрочем, вполне может быть, что Уланова вообще не заметила этого шаткого и сомнительного престола, спокойно и честно делая до последних дней свое вечное дело в обычной школе для юной балетной смены. Да и почему вдруг ей следовало находиться там же, где все эти “жадною толпой стоящие у трона” , если на истинном троне, чьи точки опоры — гений и труд, красота и признание, — всегда пребывала она сама, действительно всенародно избранная на высочайшую власть — власть над сердцами любивших ее людей.

Уланова царствовала всегда — будь она Золушкой или Джульеттой, Одеттой или Одиллией, Эсмеральдой или Раймондой, Голубем мира или Умирающим лебедем… Вместе с букетами и овациями — поначалу в Кировском, а после почти полвека в Большом — на нее осыпались звания и награды, Звезды Героя и знаки лауреата, Сталинские и Ленинские премии, а царица не возвышала себя над подданными: зрителей благодарно одаривала искусством, коллег — не отталкивала, а поднимала вровень с собой. Так поднимала ее саму та эпоха, в которой она жила и творила, и где рядом с Улановой — Шолохов и Стаханов, Чкалов и Жуков, Королев и Свиридов. На языке сегодняшних власть имущих и власть обслуживающих все это великое время — разумеется, “эпоха сталинизма” с его тотальным злом, ну да Господь им судья… Но, упоминая под занавес своих информвыпусков о кончине Улановой, даже они не посмели — никто! — ввернуть, как привыкли, словцо-замену “российская”, а говорили “великая русская балерина”. Знают-таки, выходит, что сталинизм — русская эпоха… Эпоха Улановой.

Пока Уланова с нами — с нами ее эпоха. И с этим никто ничего не поделает: можно сколько угодно менять “русский” или “советский” на “российский”, но ведь эпоху не отменить и не подменить. Можно танцевать почти, как Уланова, но все же не встать рядом с нею в истории Родины, если эта история тобою оплевана. Можно умело владеть смычком, снискать любовь президента и даже рубать с ним пельмени, но это еще не гарантирует любви народа, с которым ты не хлебаешь горе из одной чашки, — скорее, наоборот. Можно быть неплохою певицей хоть в опере, хоть на эстраде, но пара твоих выступлений в продажном пребвыборном шоу легко обратит тебя из поющей — разве что в подпевающую…

А Уланова останется навсегда.

Евгений НЕФЕДОВ

Сразу после отставки правительства отец русской демократии Михаил Горбачев заметил в интервью “МК”: чем больше Лужков отрицает возможность своего участия в будущих президентских выборах, тем больше я уверен в его участии.

С политической волей у экс-генсека и экс-президента имелись трудности, с политическим нюхом проблем не было никогда.

На минувшей неделе среди всех деятелей власти и оппозиции Лужков оказался единственным, кто в условиях внезапно вызванного Ельциным шторма в верхах сохранил абсолютное спокойствие и уверенность.

Черномырдин, как выставленный из теплой конуры старый пес, долго терпел немилость хозяина, и только на шестой день в беседе с Доренко заскулил от обиды.

Чубайс, не показывая ни словом, ни жестом испуга перед неизвестным будущим, вдруг заговорил о собственных заслугах перед Отечеством и их признании народом в лице пенсионера из Петрозаводска.

Немцов скрылся от телекамер и удалился от микрофонов.

Явлинский упорно демонстрировал политическую невинность и принципиальность, но при этом имел вид барышни, незаслуженно обойденной предложением руки и сердца.

Лужков же всю бурную неделю вел себя так, как будто он сам, а не Ельцин, эту чехарду с отставкой правительства устроил. А что, собственно, случилось? От руля кабинета министров удалили матерого чинушу и выдвинули вместо него мальчика без аппаратного опыта. Но мальчик-то — приятный во всех отношениях: вежливый, неглупый и, главное, слушать умеет и хочет. А раз так, то мы ему тут же перед любопытными глазенками в очечках программу действий из 12 пунктов взяли и положили. В ней новая философия развития экономики — изучай, проникайся и принимай к исполнению, завершай эпоху гайдаризма-чубайсизма. И помни, что Ельцин не один в доме хозяин.

Прозрачный намек об этом Лужков сделал не лично мальчику Кириенко, а всей стране. Под шум и гам о правительственном кризисе прокуратура Москвы предъявила обвинение в растрате и присвоении государственного имущества двум высокопоставленным чиновникам Госкомимущества РФ Иваненко и Веретенникову, которые по фиктивным договорам купли-продажи одарили квартирами двадцать человек. В том числе ближайших соратников Чубайса — Альфреда Коха, Петра Мостового и Сергея Беляева.

Об этой афере, свершенной еще в декабре 93-го, московские власти, вероятно, узнали не вчера, но ход ей дали именно сегодня, когда неприятель московского мэра Чубайс слетел с поста. И это вполне можно воспринять как контрудар Лужкова по команде Чубайса — ну что, господа хорошие, говорил вам Юрий Михайлович: не озоруйте, не безобразничайте с приватизацией? Говорил. А вы не вняли. И теперь ответите, и, Бог даст, не только за квартиры — за все махинации с собственностью. Пора наводить порядок.