Сталин оставил в наследство противостояние Западу как непременное условие самостоятельности и независимости, хотя оно было ошибочно представлено как борьба с капитализмом, ибо только в борьбе с Западом Россия может обрести свое собственное лицо. (Кстати, эту мысль впервые высказал Н. Данилевский в “России и Европе” 130 лет тому назад.)

Нападки на Сталина, как это должно было бы стать ясным каждому, были нападками на государственность России, то есть на ее независимое от Запада существование, которое Запад рассматривает как вызов и угрозу своему бесконтрольному владычеству над всем миром. Вот почему камень, брошенный в Сталина Хрущевым на ХХ съезде КПСС, повлек за собой лавину, которая погребла под собой страну. Черчилль правильно оценил значение речи Хрущева, сказав, что разоблачение Сталина будет концом советской власти.

“Даже плохой царь, с точки зрения “правого” миросозерцания, есть “царь”, и плевание на икону, которой еще вчера поклонялись, есть плевание себе самому — как человеку или нации — в физиономию. Если бы в России теперь произошел переворот, то, оставаясь последовательным, я должен был бы применить это рассуждение и к Сталину”. Николай Реймерс, философ, которому принадлежит эта мысль, высказал ее в 30-х годах, когда разгул террора в СССР достиг неслыханного размаха. Суждение Н. Реймерса тем более ценно, что он, будучи сам из белой эмиграции, не поддался антисоветскому (читай русофобскому) психозу эмигрантской массы, которая в своей ненависти к “Совдепии” готова была пожертвовать самим существованием России. “Сменовеховец” Устрялов был первым, кто в конце гражданской войны пришел к мысли, что поскольку судьба вручила судьбы России большевикам, то выступать против новой власти — это выступать против России и стать на сторону ее врагов.

Суровое до свирепости правление Сталина имело рациональные основания. Он возложил на народ задачу достичь в одно десятилетие то, что в Европе требовало столетий. Это потребовало от народа такого напряжения сил и лишений, что он бы его не выдержал и взорвался, если бы его не держали под контролем страхом суровой кары. Сталин спас русскую историю, ибо он спас русскую независимость от посягательств на нее мировых разбойников с Запада. Но историю народов нельзя сводить к статистике жертв правителя и по ним судить государственного деятеля. Горбачев мухи не обидел, из принципа отказался употреблять силу, но этот “добряк” обошелся России в десятки раз дороже Сталина — и погубил Россию. Сейчас можно только пожалеть, что на политическом небосклоне России не видно лидера со всеми качествами Сталина, чтобы вызволить Россию из беды.

Настало время реабилитации Сталина. Народ, выходя на демонстрации с его портретами, это уже сделал. Наиболее интеллектуально честные и дальновидные из образованного слоя уяснили себе, что Сталин был “богоданным” вождем страны, памятуя, что его грехи и темные деяния “бледнеют перед жестокостью демократии”.

Я знаю, сказал Сталин, что на мою могилу нанесут много сора, но ветер истории развеет его. Первые дуновения этого ветра уже надувают паруса истории.

* * *

мой город до сих пор

лежит в руинах,

что стало явным раннею весной.

все морды здесь в щербинах

и морщинах

у каменных зверей.

какой ценой

мне жить здесь удается,

знают кони,

хранящие на Невском гордый вид.

мой город держит череп на ладони

и на него с усмешкою глядит.

* * *

дождливо.

жизнь нелепа и пуста.

троллейбус,

поднимая тучи брызг,

несется по Большому п.

уста

застыли.

отдаленный слышен визг

попавших в ад пожарников.

апрель

нас, грешных, презирает из любви

к искусству

неизбежных здесь потерь.

ты делал все не так.

теперь живи

с тревогой в черном сердце

и с дождем,

имеющим обычай тешить взор,

с без пользы вбитым

в темечко гвоздем,

вокруг себя случающийся вздор

невольно наблюдая.

спорь с отцом,

как в доме разместить

диван и стол.

и слушай с перекошенным лицом

смертельно надоевший рокенрол.

* * *

седой небритый ангел,

что держал

в руке початый шампур шашлыка,

небрежно отрываясь от земли,

кивнул мне головою.

я в ответ

махнул ему случившимся платком.

потом,

любуясь на его полет,

подумал,

что пора, пора, пора

вернуться

к непростым своим делам.

ПТЕРОДАКТИЛЬ

а в Питере раскисшая зима

который год стоит…

конец столетья —

не время

для культурного расцвета.

все вечно тает:

снег, глаза бомжей

и души одряхлевших

диссидентов…

и чавкает расквашенная обувь…

и счастье в том,

что больше нет надежды:

испорчен климат,

город обречен

уйти на дно чухонского болота,

исчезнуть из обугленных извилин.

я тоже стал бы каменною жабой,

да не пристало вешаться с тоски

такому ретрограду и расисту…

жизнь теплится

в краю распятых мумий.

бандиты пролетают на машине.

маляр сбивает плесень со стены.

агент несуществующей разведки

крадется

по Заневскому проспекту.

и местный

птеродактиль закрывает

полнеба

крупным кожистым крылом.

СПЛИН

я пью сырую воду из стакана

с отбитым дном

и не могу напиться.

на улице, даря прохожим насморк,

стоит весьма раскисшая зима.

о Питер,

царский город на болотах,

вместилище доверчивых пигмеев,

ты тоже весь

раскис и облупился…

я слушаю теперь одно старье —

каких-то амадеев и равелей.

и больше не читаю гуманистов.

у нашей деградации есть плюсы,

от коих нас избавит только гроб.

о Питер,

город спутанных извилин

и злобно затаившихся фашистов,

зачем ты на меня тоску

наводишь?

зачем я здесь живу?

зачем ты есть?

зачем я в эту чушь с тобой играю

и пью сырую воду из-под крана?

я гений.

мне навряд ли полегчает

в ближайшие

двенадцать тысяч дней.

МЕЧТА

вечерняя америка за стенкой

забилась в истерическом

припадке.

на улице январь,

немного снега,

мор с гладом

и вообще сплошной раздрай.

когда-то

я любил субтильных женщин…

когда-то я носил очки без стекол…

но в городе поблекшего Ван Гога

быть даже монстром слова

тяжело.

здесь слишком сыро,

слишком прихотливо

устроены мозги моих сограждан.

здесь вывелись монархи и масоны,

и каменных животных

дразнит смерть.

за стенкою нетрезвые соседи

несчастную америку пытают.

я тайно им сочувствую,

поскольку

в любом из нас заложен некрофил.

а раньше

я любил субтильных женщин

и нравился

грудастым полным дамам.

с тех пор

испорчен климат на болоте,

и по Неве раз в день плывут гробы

с писателями райского пошиба.

но кто сегодня

верит в совершенство?

лишь ненависть к гяуру

неподдельна.

к тому же за фанерною стеной

внезапно стихли горестные вопли,

и наступило полное блаженство.

соседи утверждают,

что созналась

под пытками америка во всем.

СМЕХ

мне скучно жить в курляндии.

чухонский

язык я изучаю с отвращеньем.

и сырость

здесь мешается со снегом,

который поразительно несвеж.

окраина империи погибшей

и в то же время бывшая столица.

больной, противный,

тусклый, сонный город

зимой почти не хочется любить.

но все-таки приходится со снегом

украдкой выпадать

и грустно таять.

и то ли ангел,

то ли птеродактиль

мерещится мне в серых облаках.