Этим нищим был не кто иной, как Легкая Нога.

Однажды, проезжая в карете по площади Пилори, Анжелика заметила у позорного столба мужчину, закованного в железный ошейник, длинное лицо которого с вечно печальными глазами было ей знакомо. Легкая Нога! Анжелика буквально задохнулась от возмущения, ведь этот человек не был бандитом. Он превратился в немощного калеку, когда служил скороходом, и именно поэтому погряз в нищете. Даже в Нельской башне Анжелика никогда не видела, чтобы он воровал. Да, порой он попрошайничал, но Весельчак считал справедливым держать несчастного при себе, кормить его и давать ему кров, не требуя ничего взамен. Анжелика приказала остановить карету и спрыгнула на землю. Не обращая внимания на любопытных зевак, она обратилась к осужденному:

— Легкая Нога, друг мой, как ты оказался здесь, у столба?

— А! Это ты, Маркиза Ангелов, — ответил несчастный. — Да разве я знаю? Меня арестовал сержант, который охотится за бедняками. А потом меня приволокли сюда. Если бы я знал за что, было бы совсем другое дело.

— Потерпи немного, я вернусь и освобожу тебя.

Чтобы не терять драгоценное время на пустые прошения, Анжелика бросилась прямо к господину д'Обре. Она добилась того, чтобы дознание, касающееся бедного парня, провели побыстрее, и уже на следующий день был подписан приказ о его освобождении. Мадам де Бренвилье пригласила Анжелику к себе на ближайший прием. Там госпожа Моренс смогла бы познакомиться со многими очаровательными людьми, в том числе и с шевалье де Сен-Круа. Ни для кого не секрет, что шевалье — любовник хозяйки дома…

Анжелика сделала Легконогого камердинером сыновей, и теперь он щеголял в нарядной ливрее. Проку от него было немного, но бывший скороход был очень добрым и кротким человеком, а главное — умел рассказывать детям забавные истории. Большего от него и не требовалось.

Так Анжелика пристроила Легконогого; да и другие «пропащие души» из Нельской башни приходили за помощью в отель Ботрейи.

Неисправимые побирушки, калеки, бродяги — многие бедняки быстро проторили дорожку к ее дому и три раза в неделю приходили за горячим супом, хлебом и одеждой. На сей раз Анжелика не стала просить Деревянного Зада, чтобы он избавил ее от нищих. Помощь бедным считалась непременной обязанностью любой знатной дамы, а она так хотела помочь всем своим бывшим товарищам по несчастью.

И если нарочито дружеская манера Одиже с недавних пор стала тяготить госпожу Моренс, напоминая ей о незавидном прошлом служанки, то бедняки оставались ее братьями, «братишками», и она никогда не гнушалась перекинуться с ними парой слов на воровском жаргоне. Правда, понизив голос, чтобы ее не услышали собственные слуги. В ответ нищие обычно разражались взрывами устрашающего смеха, который был ей так хорошо знаком…

Разве можно забыть Нельскую башню, запах овощного рагу, кипящего в котелке, ссохшихся старушек, которые обгладывают мертвых крыс, принесенных испанцем Крысобоем? А безумные причудливые танцы папаши и мамаши Тру-ля-ля, пиликанье виелы, раскаты хохота, хриплые крики?..

Она открывала двери своего дома. И зимним морозным утром, в снежной тишине, когда зловонное дыхание нищих окутывало их густым облаком пара, смотрела, как эти люди, похожие на диких зверей, идут к ней.

— Нищета отвратительна, — говорил господин Венсан де Поль.

Да, они были отвратительны. Но Анжелика хорошо знала, как невзгоды, злоба и нужда могут опустошить и тело, и душу. Ведь когда-то она сама попала в этот страшный водоворот, из которого почти невозможно выбраться.

И добрый старческий голос, пробудивший свой век для милосердия, — голос преподобного Венсана нашел отклик в ее душе. «Бедняки… которые не знают, куда идти, что делать, которые оказались в тисках нищеты и которых — увы! — становится все больше, это мое бремя и моя боль!»

Опустившись на колени на каменных плитах, она мыла им ноги и перевязывала раны. Лишь они, да еще ее сыновья, будили любовь в ее ожесточившемся сердце.

Вскоре после истории с Легкой Ногой Анжелика повстречалась и с Черным Хлебом. Старик ничуть не изменился. Он был по-прежнему увешан раковинами и четками мнимого паломника. Пока молодая женщина перевязывала нищему незаживающую язву на ноге, тот сказал ей:

— Слушай, сестренка, я притащился, чтобы предупредить тебя: если ты дорожишь собственной шкурой, не след тебе туда шляться.

— Ты о чем, Черный Хлеб? Что я опять не так сделала?

— Ты-то ничего плохого не сделала. Зато твоя подружка…

— Кто?

— Подружка, она уж с неделю тебя обхаживает. Давеча сам видел, как она из твоего дома выходит.

Анжелика вспомнила, что в тот день к ней с ответным визитом приходила мадам де Бренвилье.

— Дама невысокого роста, в малиновой накидке?

— Вот уж не знаю, малиновая у нее накидка или нет, но кое-чего я знаю наверняка и вот говорю тебе: берегись ты этой пигалицы… как самого дьявола.

— Послушай, Черный Хлеб, это ведь мадам де Бренвилье, родная сестра лейтенанта полиции.

— Ну и пущай! А я тебе говорю, берегись ее.

— С какой стати?

— Это долгая история. Как-то раз на улице было холодно, а я заснул на паперти церкви Святой Оппортуны. Проснулся уже в Отель-Дьё. Одеяла, матрас, занавески, колпак на голове… моим вошкам никогда еще так тепло не было. Да только ходули никак меня не слушались… Пришлось куковать в Отель-Дьё… А что поделаешь!.. И была там одна дама, которая повадилась нас навещать. Приносила варенье, ветчину… добрая такая дама. Но что-то вот все больные, которые ели ее гостинцы, дохли как мухи. Ну, у меня-то глаз наметанный, я один это все и заприметил. И вот в один прекрасный день подходит она ко мне и говорит елейным таким голоском: «Вот немного сладостей, бедняжечка мой». — «Ну уж нет, — говорю я ей, — дудки, я пока что не собираюсь на встречу с Господом Богом! Не хочу помирать! Еще чего!» Ух, какие она глазищи-то вылупила! Адский огонь в них полыхнул. Потому я тебе и говорю: берегись, Маркиза Ангелов, это не та подружка, к которой стоит в гости ходить.

— Какой ты все-таки выдумщик, бедняга Черный Хлеб!

— Это я — выдумщик?.. Нет уж!.. Я своим глазам верю. А еще я знаю одного слугу, которого звать Лашоссе, он из челяди господина де Сен-Круа, ухажера этой Бренвилье, так вот этот Лашоссе порассказал мне много всяких странных историй.

Анжелика задумалась. Имя де Сен-Круа она слышала во время нападения на дом старого Глазера, где сама же и обнаружила мышьяк. А Дегре однажды сказал: «В наше время преступников следует искать не на улицах, но совершенно в иных местах. Например, в роскошных салонах».

Анжелика вздрогнула. Прекрасный, тихий квартал Маре! Сколько же трагедий скрывается за массивными воротами, увенчанными каменными гербами! Видно, не найти на этой земле спокойного места…

— Договорились, Черный Хлеб. Я больше не стану ходить в гости к этой даме. Спасибо тебе за предупреждение.

И она отправилась в кухню за бутылью вина и большим куском копченого сала.

— Твоя котомка что-то не слишком тяжела, Черный Хлеб.

Старик посмотрел на уходящую вдаль заснеженную улицу, которая была его единственным жилищем, и подмигнул:

Вслед за пройдохой пилигримом появился полицейский, вечно сующий свой длинный нос в чужие дела. После переезда в Маре Анжелика окунулась в светскую жизнь и редко виделась с Дегре, причем каждый раз эти встречи вызывали у нее некоторую неловкость. Несмотря на тактичность полицейского, она никак не могла забыть то жестокое, но вместе с тем сладостное испытание, которому он ее подверг. Рядом с ним она чувствовала себя слабой, а потому опасалась своего бывшего адвоката.

Услышав о визите Дегре, Анжелика поморщилась и спустилась к нему с мрачным видом. Полицейского провели в малый кабинет, туда, где госпожа Моренс обычно принимала служащих и поставщиков.