«Если нам приходится краснеть за то, что мы так долго терпели власть иностранца, корсиканца, то мы слишком горды для того, чтобы подчиняться его незаконному сыну».

Если нападки на Корсику, бывшую французским островом, были бесполезны и неловки, то оскорбление бедного маленького Римского короля было безумием. Но Мале не умел сохранять должную меру. В конце своей прокламации, вероятно, для того, чтобы угодить прежним лакеям Термидора, ставшим сенаторами Бонапарта, он оскорбил великого гражданина, воплощавшего собой всю революцию и республику, вплоть до реакции Кабаррюс и ее любовника, презренного Тальена.

«Докажите Франции, – восклицал Мале, – что вы не больше были солдатами Бонапарта, чем Робеспьера!»

По окончании чтения этих бумаг Мале распределил роли между своими сообщниками, затем приготовил, подписал и запечатал несколько приказов, назначавших на разные должности тех, кого он предполагал увлечь за собой. После этих распоряжений он пожал всем руки и сказал повелительным тоном:

– Итак, сегодня вечером в одиннадцать часов! Будьте готовы! Но так как ночью в лечебницу добрейшего доктора Дюбюиссона нельзя проникнуть, то нам надо собраться у кого-нибудь из вас. У меня, если хотите, – сказал монах Каманьо, – я живу в очень тихом доме на улице Сен-Жиль, в Марэ.

– Отлично, – решил Мале. – Вы слышали, господа? В одиннадцать часов на улице Сен-Жиль!

– Мы будем там! – ответили заговорщики.

– Подождите, – сказал монах, – для того, чтобы я мог вас узнать – ведь за вами могут следить, – вы должны бросить в ящик у дверей клочок бумаги; я узнаю вас по этому знаку.

С этими словами он вынул из кармана какое-то смятое письмо, по-видимому, черновик, разорвал его на пять частей и раздал их Мале, аббату Лафону, Бутре, Марселю и капралу Рато. Они бережно спрятали эти клочки. Генерал проводил их до дверей, и три посетителя удалились, не привлекши к себе внимания ни обитателей лечебницы, ни агентов министра полиции герцога Ровиго, блуждавших вокруг нее.

Оставшись один, генерал Мале после нескольких минут глубокого размышления над бумагами, лежавшими на столе, собрал их и запер в портфель.

В последнем был заперт весь заговор. При помощи этих листов плотной бумаги, поддельных печатей и подписей этому человеку, слабому, одинокому, заключенному в тюрьму, без денег и авторитета, ничего не знавшему в Париже, забытому солдатами и неизвестному народу, удалось завладеть общественной жизнью, остановить могучий механизм императорского управления и, воспользовавшись в своих интересах средствами администрации, на несколько часов, кратких, но полных необыкновенных событий, подчинить своей воле все, заменив ею все существующие власти и своей личностью – самого великого императора, который был далеко.

Во всей этой фантасмагории господствовала одна неотвязная идея, к которой направлялись все его чувства, желания и силы – мысль об уничтожении империи фактом внезапной смерти императора.

Шансов за то, чтобы к этому известию отнеслись с доверием, было мало; достаточно было зародиться сомнению в уме каждого более или менее рассудительного человека, который сообразил бы, что такое внезапное распространение известия о смерти императора было маловероятно, и спросил бы себя, откуда взялся этот генерал Мале, вдруг получивший от сената власть над Парижем, – и это вызвало бы подозрение в обмане и помешало бы сфабрикованному сенатскому постановлению и другим бумагам иметь хоть какое-нибудь действие. Если бы хоть один из чиновников, помощь которых была необходима для Мале, отказался участвовать в его предприятии, все оно должно было разрушиться. Так и случилось.

Тем не менее удивительно то, что мозг человека, находящегося в заключении, лишенного всяких средств, мог породить такой безумный план и придать ему такой вид, что большинство историков отнеслось к нему как к предприятию реальному, которое не осуществилось только благодаря целому ряду случайных обстоятельств, оставшихся, однако, невыясненными. В противном случае почему же Фрошо, префект Сены, в преданности которого императору не может быть сомнений, сразу поверил Мале, поддержал его, отдал его распоряжение городскую думу, между тем как генерал д'Юллен отказался уступить свое место Мале, хотя его привычка к пассивному повиновению и уверенность в истинности приказания свыше могли объяснить его повиновение переданным ему распоряжениям? Никогда история больше не походила на роман, как в данном случае. Но все же этот заговор, нелепый во всех своих подробностях и в самом замысле, был огромной победой воли.

Правда, он окончился неудачей, но тем не менее привел к важным результатам, превзошедшим ожидания его создателя. Контраст между слабым врагом и колоссальной империей, очутившейся внезапно в опасности, обнаружил непрочность императорского трона и возможность его падения в случае исчезновения Наполеона. В то же время он приучил не видеть в Римском короле непременного наследника власти Наполеона. Можно сказать, что именно заговор Мале подготовил Францию к замене в 1814 году Наполеона и его сына другой династией. Русский император Александр, прусский король, Веллингтон, Блюхер поняли с того момента, что Франция уязвима. Непобедимую нацию надо было поразить не в сердце, а в голову. Наполеон был только блестящим победителем; Фушэ и Талейран находили, что нужно обеспечить себе государя, престол которого был бы более устойчив. Император австрийский начал сомневаться в своем зяте. Мале помешал вступлению на престол Наполеона II.

Мале закрыл дверь, чтобы заняться своими драгоценными бумагами, но услышал стук и открыл дверь, приняв равнодушный вид. Вошел молодой человек с энергичным, открытым лицом, в длинном, застегнутом на все пуговицы сюртуке, в шляпе с загнутыми полями, в сапогах и с толстой тростью, имевший вид офицера в гражданском платье.

Лицо Мале оживилось. По-видимому, новый посетитель интересовал его, но вместе с тем немного беспокоил.

– Ах, это вы, полковник Анрио? – живо сказал он. – Добро пожаловать! Какие новости? Я спешу узнать, не пришла ли какая-нибудь депеша?

– Из России не было курьеров.

– А императрица?

– Крайне беспокоится за мужа. Теперь она во дворце Сен-Клу с сыном и тоже ждет курьера.

– Значит, боги на нашей стороне! – весело сказал Мале. – Может быть, дорогой полковник, Наполеон уже умер там, в московских стенах?

– Нет, я уверен, что он жив, – с горечью ответил Анрио, – демон охраняет его.

– Вы человек твердый, полковник, и ваша ненависть к Наполеону предохраняет вас от всякой слабости. Вы поделились со мной частью ваших страданий; утешьтесь же хоть наполовину: скоро вы будете отомщены!

– Возможно ли это? – сказал Анрио, качая головой. – Я начинаю отчаиваться, и уже теперь вы видите перед собой того человека, который открылся вам. Послушайте меня, генерал! Я хотел отправиться вместе с армией, последовать за Наполеоном в далекую Россию и там, выждав момент, напасть на него и поразить в сердце, как он поразил меня. Но граф Мобрейль отговорил меня от этой попытки, указав, что вы вернее можете помочь мне отомстить. Он посоветовал мне повидаться с вами и сообщить вам некоторые сведения; они будут вам полезны для цели, которую я подозреваю, но которую вы от меня скрыли. Я послушался Мобрейля и пришел к вам, чтобы отдаться в ваше распоряжение и сообщить вам сведения, которых вы у меня просили.

– И вы были драгоценнейшим помощником, мой дорогой Анрио! Скоро мы будем в состоянии отблагодарить вас за ваши услуги.

– Я не знаю, чего вы хотите, и не могу отгадать, к какой таинственной цели вы стремитесь, – продолжал Анрио в волнении, – я последовал за вами как человек, у которого завязаны глаза и которого заставляют ощупью пробираться по мрачному месту. Для вас и вашего дела, так как мне казалось, что оно связано с моим мщением, я согласился остаться во Франции; под предлогом внутренней болезни и чисто физической слабости, между тем как больна только моя душа, мне удалось благодаря покровительству маршала Лефевра остаться в Париже. В то время как мои товарищи дерутся с русскими, берут города, выигрывают сражения, приобретают чины и покрывают себя бессмертной славой в этой гигантской войне, я сижу здесь вложив саблю в ножны, за письменным столом в канцелярии генерала д'Юллена, губернатора Парижа.