– Я все еще не убежден окончательно, – директор школы задумчиво побарабанил пальцами по столу. – Да, за те две недели, что я наблюдаю за Яной, я не заметил в ее поведении никаких отклонений. Не зная о… ее необычных способностях, я бы ни за что не понял, что она отличается от нормальных детей. Но две недели – не так много. Я бы сказал – до крайности мало.

– Она не отличается от нормальных детей, поскольку она и есть нормальный ребенок, – пожал плечами Дзинтон, разглядывая ногти. – Она накрепко усвоила, что за пределами дома пользоваться эффектором нельзя, так что бояться здесь нечего.

– И все же… господин Дзинтон, ты должен меня понять. На мне лежит ответственность за жизнь и здоровье двух сотен детей в возрасте от десяти до тринадцати лет. А дети бывают разные – добрые и злые, отзывчивые и жестокие. Особенно в средней школе: силенок, чтобы сделать пакость, уже хватает, а вот соображения и способности сочувствовать – еще нет. Что, если кто-то из старших школьников случайно или намеренно ударит ее? Сможет ли она сдержаться и не ударить его – или ее – в ответ? Я видел кадры по телевизору – некоторые девианты одним ударом пробивают трехмиллиметровую листовую сталь!

– Как я уже сказал, – терпеливым тоном произнес Дзинтон, – я ручаюсь, что она не применит свою силу за пределами дома. Разве что речь пойдет о жизни и смерти. Она прекрасно знает от старшей сестры, чем являлся Институт, и совсем не горит желанием попасть в такое же милое заведение.

– Старшая… – скривился директор, чувствуя, как в горле поднимается горечь. – Господин Дзинтон, я, разумеется, негодую при одной мысли о том, что делали с детьми в том ужасном месте. Втройне негодую – и как отец, и как человек, и как педагог. Но помещать в среду нормальных детей ребенка, чья психика искалечена многолетним пребыванием в Институте… Я буду решительно протестовать. Я не приму никакие твои поручительства за ее поведение. Я просто не могу допустить…

– Две недели назад эта девочка с искалеченной, как ты утверждаешь, психикой стояла лицом к лицу с человеком, по приказу которой ее истязали. Она имела разрешение и полную возможность его убить – и не убила, – Дзинтон все так же безразлично рассматривал свои ногти. – Даже не ударила как следует – в отличие от полицейского следователя неделей позже, не сдержавшего эмоций и сломавшего ему челюсть. Я склонен полагать результат проверки исчерпывающим доказательством ее адекватности.

– О чем ты говоришь? – насторожился директор. – Где такое случилось? Кто мог дать ей разрешение убить человека?

– Я дал, – посетитель поднял на него скучающий взгляд. – Видишь ли, господин Сэки, я принимал участие в нейтрализации Института. И прихватил девочку с собой, чтобы и она поучаствовала. Остальное, извини, государственная тайна. Но мы отвлеклись. Сейчас мы говорим не о старшей девочке, а о младшей. Поскольку ты подтверждаешь, что не заметил в ее поведении никаких отклонений, я откланяюсь. У меня еще много дел.

Он поднялся со стула, слегка поклонился и направился к выходу.

– Но что, если она все-таки ударит кого-то? – в отчаянии сказал директор ему в спину. – Ведь ее сила хуже пистолета!

Посетитель остановился и повернулся к нему.

– Она гораздо хуже пистолета, – вежливо сказал он. – Я бы сравнил ее способности с крупнокалиберной гаубицей как минимум. При должной мотивации она в состоянии не только пробить стальной лист, но и обрушить здание школы вам на головы. Но ты педагог, господин Сэки, и прекрасно понимаешь, что рано или поздно дети вырастают. Ты предлагаешь растить их в изоляции, чтобы они считали себя изгоями? А как, по-твоему, им захочется поступить с отвергнувшим их обществом, когда они повзрослеют? Или их следует перебить всех до одного прямо сейчас, пока они еще не способны задумываться о жизни? Так нужно поторопиться – кое-кто из них уже через полтора-два года достигнет совершеннолетия.

Не дожидаясь ответа он повернулся и вышел, плотно прикрыв за собой дверь в приемную. Директор остался сидеть в одиночестве, беспомощно приоткрыв рот. Дети вырастают? Да. Именно так. Будь проклят самоуверенный щенок, полагающий, что знает о жизни все! Разумеется, нельзя отвергать детей, не виноватых в своих особых способностях. Но и смешивать их с остальными…

Он неуверенно стер со лба выступившую испарину, и в этот момент долго и радостно зазвенел звонок, возвещая конец занятий. Из коридоров и со школьного двора сразу же донесся звонкий гул детских голосов. Господин Сэки Арикуй тяжело вздохнул и грузно выкарабкался из своего кресла. Пора заниматься делами.

…и как они отнесутся к отвергнувшему их обществу?

– Смотри – папа!

Локоть Яны пихнул Палека в бок в тот момент, когда он и сам увидел Дзинтона, сидящего на тумбе у ворот школьного двора и беззаботно болтающего ногами в воздухе. Сейчас он казался совсем молодым – немногим старше выпускников старшей школы, расположенной в соседнем здании, сейчас текущих мимо него густым потоком. Если не приглядываться, то ему вряд ли можно дать больше шестнадцати.

– Он ваш отец? – недоверчиво спросил Цури, переглянувшись с увязавшимся за ними Камиром. – Да ты врешь, Яни. Он же молодой!

– Сам ты врешь! – обиделась Яна. – Он не настоящий отец, а приемный. Но он все равно классный. Эй, Дзинтон! – закричала она, замахав в воздухе ладошкой. – Мы здесь!

Дзинтон махнул в ответ рукой и спрыгнул с тумбы. Ловко лавируя во встречном потоке учеников, он подошел к детям и улыбнулся им.

– Привет, разбойники! – сказал он. – Ну и как дела?

– Здорово! – возбужденно сообщила Яна. – Госпожа Симица сказала, что послезавтра наш класс идет на экскурсию в исторический музей. У нас все занятия отменяются! Нас там переоденут в историческую одежду и покажут спектакль!

– А вы и рады! – хмыкнул Дзинтон. – Ох, лентяи. Ну ладно, что с вами поделаешь… Граждане, у вас какие-то планы имелись на погулять с друзьями?

– Нет! – быстро сказал Палек, прежде чем Яна успела вставить хоть слово. – Мы домой собирались. – Ему очень не хотелось, чтобы Яна ляпнула про намеченную вылазку в заброшенный дом чуть выше цунамиопасной зоны. Может быть, Цури и врал насчет спрятанного там клада, но все равно – что за удовольствие, когда на вылазку в, возможно, старое пиратское гнездо нужно получать разрешение взрослых? В конце концов, дом и до завтра никуда не денется, да и клад тоже.

– Ну, вот и здорово, – кивнул Дзинтон. – Потому что у меня для вас пара новостей и серьезный разговор. Извините, ребята, – он склонил голову в сторону Цури с Камиром, – но сегодня я ваших товарищей забираю. А завтра наступит новый день. В конце концов, интересны не только приключения, но и их ожидание, верно?

Палек подозрительно глянул на него, но лицо Дзинтона казалось совершенно непроницаемым. Но ведь он же Демиург! А вдруг он все равно знает про вылазку? Если уж он узнал даже про ту историю с Моржом… Ну и пусть. Если они делают что-то плохое, пусть скажет сам.

Дзинтон, однако, ничего не сказал про пиратский дом. Он вывел детей из школьного двора и повел их вверх по узкой извилистой улочке. Полверсты спустя он уселся с ними на летней веранде кафе, заказал три мороженых и некоторое время вяло ковырялся ложечкой в густой коричневой массе, дожидаясь, пока Яна с Палеком управятся со своими порциями.

– Ну что, деятели, – задумчиво спросил он, когда ложечки заскребли по донышкам металлических вазочек, – готовы к серьезному разговору?

– А о чем? – с вялым интересом осведомился Палек, обсасывая ложку.

– О Карине.

Дети дружно посмотрели на него, потом переглянулись.

– О Карине? – неуверенно спросила Яна.

– Да. Помните, как мы вчера в парк ходили? Яна, что она чувствовала?

– Ну… – девочка задумалась. – Ей было немного страшно. И неприятно. Неприятно, когда много народу рядом, а когда немного – не очень. И еще она очень хотела убежать и спрятаться.

– Да, все правильно. Мне тоже так показалось, – кивнул Дзинтон. – Этого я и боялся. Понимаете, до того, как она попала в Институт, она почти полгода скрывалась от людей. Она сбежала из детского дома и пряталась в заброшенных домах и парках. Она все время боялась, что ее увидят и поймают, и в конце концов так и случилось. И теперь она по привычке продолжает бояться окружающих.