— Мальчик, ну-ка давай поднатужимся! — командовал Сорокин. — Этакая глыбища! — И, собрав воедино силы, они подваживали камень и отрывали его от скипевшейся породы.

Пласт становился все толще и толще. Но упрямство все-таки победило. Ильберс первым ухватился за конец изржавленной проволоки.

— Вот, Яков Ильич! Глядите, глядите, это же проволока! — И, присев на корточки, он уже с осторожностью археолога стал выцарапывать вокруг нее слежавшийся грунт.

А немного погодя под крик изумления извлекли из-под камня сплющенный казан, из которого когда-то Дина угощала их пловом.

Еще спустя полчаса они докопались до тонкого пласта спрессованной золы и угля.

Здесь был очаг. Это уже стало совершенно ясно. Стало ясно и другое: засыпать Федора Борисовича и Дину здесь не могло. Начнись обвал в то время, когда они находились у очага, они бы успели убежать от него, ибо он завалил очаг всего лишь исходом осыпи. И тогда Ильберса осенила догадка. Он сказал:

— И все-таки они в пещере.

Сорокин, уставший, пропыленный, вскинул на него глаза.

— Почему ты так думаешь?

— Обвал произошел под воздействием каких-то стихийных сил, — ответил Ильберс. — Ну, это могло быть дождем или снегом. Когда началось ненастье, они укрылись в пещере.

— Бросив бинокль? — с улыбкой спросил Сорокин.

— Они его могли забыть…

— Не думаю, мальчик. Казан, конечно, они могли оставить. А вот такую дорогую вещь… бросить?…

— А что, — Ильберс пожал плечами, — могли и бросить.

— Нет, не то, не то. Давай еще завтра покопаем.

Весь следующий день ушел на раскопки, но все усилия больше ничего не дали. Работу пришлось оставить.

Три дня спустя они приехали в колхоз Кызыл-Урус.

Недавний суд над Абубакиром и его сообщниками был предан широкой огласке, и поэтому в аилах знали и о гибели ученых, и о подлинном существовании дикого человека, чье имя — Жалмауыз — когда-то боялись произносить вслух.

— Наш долг, — сказал Ильберс собравшимся, — обязывает нас вернуть несчастного в человеческое общество. О его теперешнем образе жизни мы пока ничего не знаем, но постараемся узнать. А если нам посчастливится найти записи погибших ученых, а потом поймать Садыка, мы сделаем для науки большое дело. Ради этого Яков Ильич и я пришли к вам за помощью.

Слушая слова Ильберса, аксакалы кивали: надо помочь, надо; молодые разжигали в своих сердцах желание тотчас же отправиться в горы.

Обратно выехали через два дня, проведя их в отдыхе и застольной беседе. Для земляных работ и поисков Хуги было отобрано пятнадцать человек со всем необходимым, снаряжением. А еще четыре дня спустя отряд был высоко в горах.

Царство камня и леса сперва действовало на степняков угнетающе, но вскоре все освоились, осмелели и готовы были приступить к работе. Трех самых сильных и выносливых Ильберс выделил для выслеживания Хуги. Руководство ими взял на себя. Остальных передал Сорокину. Его группа должна была заняться раскопкой. Взрезать обвал решили сразу в двух местах: там, где предполагалось найти пещеру, и в том месте, где были обнаружены бинокль и очаг.

Работы начались рано поутру. В горах стояла довольно переменчивая погода. Днем светило солнце и было тепло, ночью резко холодало и моросил дождь. Дважды шел снег, но кратковременно, и оба раза сопровождался сильным ветром и громом. Последняя снежная гроза казалась прямо-таки необычной. По-зимнему метет круговерть, как бывает в конце февраля, в дни «бес-кунак» [19], и вместе с тем небо рвется на части, словно в вешнюю грозу. А через два-три часа все успокаивается, ночное небо становится чистым, и в нем безмятежно посвечивают мириады золотых песчинок Кус-жолы — Млечного Пути.

Плотные кошмы спасали людей от ветра, снега, дождя и холода. Они лежали под кошмами и со смутным чувством страха перед силой природы слушали разгул стихий, невольно сравнивая его с диким шабашем ведьм.

— Той мыстан! — говорил кто-нибудь, когда трещали над головой особенно сильные раскаты грома.

Всходило солнце, его лучи пригревали землю, отдающую ароматные испарения, и снова все вокруг наполнялось цветущей жизнью. Было начало июня.

Первые два дня работа по раскопке шла быстро и даже весело. Люди с шутками долбили слежавшуюся породу, сносили ее на импровизированных носилках к обрыву и высыпали. Пока конусный пласт был сравнительно тонким, легче работалось, а затем дело начало усложняться, приходилось быть осторожным, чтобы не обваливать края самой вырубки. Вот тогда-то все и почувствовали, как тяжело и опасно врубаться в осыпь. Работа замедлилась. Обе вырубки шли вровень, восходящими ступеньками.

Как-то вернувшись с поиска и осматривая восходящие стены вырубок, Ильберс спросил Сорокина:

— Яков Ильич, по-моему, половина дела сделана?

— Сегодня пятый день долбим. Как говорится: глаза боятся, а руки делают. Еще на пять, не меньше.

Сорокин был в том приподнятом настроении, какое обычно приходит к человеку, сперва где-то втайне от себя и других сомневавшемуся в успехе, а потом убедившемуся, что труд даром не пропадет и что цель будет достигнута.

— Ребята у меня хорошие, — продолжал он. — Работают — посмотреть приятно. Ну, а у тебя-то, все так же?

— Да, все так же. Даже следов не находим.

— Боюсь, что он испугался такого скопища людей и куда-нибудь ушел.

— Я уж думал. Во всяком случае, поблизости его нет. Завтра отправимся к Порфировому утесу.

— У Старой Ели были?

— Сегодня. Нашли заброшенное волчье логово.

Сорокин вздохнул:

— Можем вообще его больше не увидеть.

— Увидим, — упрямо ответил Ильберс, тряхнув своей круглой ершистой прической. — Я не уйду отсюда до тех пор, пока не найду Хуги.

Сорокин промолчал.

Два молодых здоровых парня, раздетых до пояса, кайлили грунт. Снимали нижний пласт очередной ступени. Одного, что был плотнее и покоренастее, звали Айбеком. Он здесь был самый молодой. Другого, такого же крепкого и жилистого, но более подтянутого, — Арсланом. Арслан недавно вернулся из армии.

Взмахнув кайлом, он вдруг задержал удар.

— Погоди, Айбек. Ну-ка взгляни.

Арслан опустил кайло и осторожно разгреб щебенку вокруг обнаруженного предмета. В его руках и в самом деле оказалось подобие каменного топора, какие находят при раскопках стоянок древнего человека. Но это был самый настоящий современный топор, даже с сохранившимся топорищем. Однако он был деформирован наростами коррозии, въевшимися в металл и окаменевшее дерево кусочками камня, земли и глины.

Арслана и Айбека обступили другие, те, что были заняты выносом грунта.

— Яков Ильич! Якуб-ага! — полетели голоса.

Сорокин находился во второй вырубке, которую пробивали с места найденного очага. Сообразив по радостным голосам, что в соседней вырубке, идущей к пещере, что-то нашли, он поспешил туда. За ним, побросав носилки, лопаты и кайла, побежали остальные. Все сгрудились вокруг находки.

— Ребята, ребята, погодите, — торопливо говорил Сорокин. — Пожалуйста, не трогайте руками. Это очень ценная находка. Ильберс Ибраевич сам все определит.

И все же каждому хотелось хоть пальцем да прикоснуться к найденному топору, пролежавшему под землей тринадцать лет, тому самому топору, к которому прикасались руки легендарного Дундулая.

Удивительная вещь — жажда открытия. Она заставляет людей забывать об усталости, о голоде, о страхе за жизнь. Она завораживает, увлекает, объединяет. Никто не приказывал этим пятнадцати человекам идти куда-то в горы и вспарывать кирками и лопатами крепкий каменистый обвал. Их и не нанимали, не сулили платы за каждый вынутый кубометр грунта, а просто сказали: это очень важно для науки. И они пошли, пошли с веселым задором, с упрямством открывателей, чтобы потеснить границы таинственного и неведомого.

— Значит, они погибли в пещере, — высказал догадку Айбек.