Натянув поводья, они остановили коней почти на краю утеса, под которым море шуршало галькой маленького заливчика.

Из воды вздымались высокие черные скалы, старые и выщербленные; они были изъедены пещерами, с которыми Корум был знаком еще тысячу лет назад.

А вот мыс тем не менее изменил свои очертания. В самом центре часть его, где выкрошился гранит, рухнула в море, и теперь Корум понял, почему от замка Эрорн почти ничего не осталось.

– А вон это, посмотри, называют Башней сидов… или Башней Кремма, – показала ему Медб. Башня высилась на другой стороне провала, образованного рухнувшими скалами. – Издалека похоже, что ее сотворили человеческие руки, но на самом деле это творение природы.

Но Корум узнал эти стертые очертания. Действительно, они казались природным образованием, ибо строения вадагов всегда старались слиться с пейзажем. Вот почему в его время некоторые путешественники не могли найти замок Эрорн.

– Это творение моего народа, – тихо сказал он. – Остатки архитектуры вадагов, хотя, понимаю, никто в это не поверит.

Она удивилась и рассмеялась.

– Значит, легенда говорит правду. Это твоя башня!

– Я родился здесь, – сказал Корум и вздохнул. – И, наверное, я здесь и умер.

Спешившись, он подошел к самому краю утеса и посмотрел вниз. В глубине провала море промыло узкий канал. Он бросил взгляд на остатки башни по другую сторону его. Корум вспомнил Ралину и свою семью: отца – принца Клонски, мать – принцессу Колаталарну, своих сестер Иластру и Фолинру, своего дядю – принца Ранана и его дочь Сертреду. Все умерли. Только Ралина прошла до конца отмеренный ей жизнью путь, а все остальные были жестоко уничтожены Гландитом-а-Краэ и его денледисси. И никто, кроме Корума, их теперь не помнит. На мгновение он позавидовал им, ибо он-то их помнил.

– Но ты-то живой, – просто сказала Медб.

– Так ли? Порой думается, что, может, я не более чем тень, плод воображения, появившийся стараниями и мольбой твоего народа. Мои воспоминания о своем прошлом уже тускнеют. Я с трудом вспоминаю облик своих близких.

– У тебя была семья… там, откуда ты явился?

– Я знаю, что легенда гласит, будто мне предназначено спать под курганом, пока меня не позовут. Но это неправда. В свое время я жил здесь – когда на месте руин высился замок Эрорн. Ах, сколько было развалин в моей жизни…

– И твоя семья жива? Ты оставил ее, чтобы помочь нам?

Покачав головой, Корум с горькой улыбкой повернулся и взглянул на Медб.

– Нет, госпожа, все было не так. Моя семья была вырезана людьми твоей расы – мабденами. Моя жена скончалась. – Он умолк.

– Ее тоже убили?

– От старости.

– Она была старше тебя?

– Нет.

– Значит, ты в самом деле бессмертен?

Она смотрела вниз, на далекое море.

– В общем-то, да. Понимаешь, поэтому я и боюсь любить.

– А я бы не боялась.

– Как не страшилась и маркграфиня Ралина, моя любовь. Думаю, и я тогда ничего не боялся, поскольку ни о чем не знал, пока не обрел этот опыт. Но, пережив потерю близких, я решил, что никогда больше не позволю себе таких эмоций.

Откуда-то появилась одинокая чайка и села на соседнюю скалу. В свое время чайки летали тут стаями.

– Тебе никогда и не придется снова переживать такие чувства, Корум.

– Верно. И тем не менее…

– Ты любишь трупы?

– Это жестоко… – оскорбился он.

– То, что остается от человека, – это труп. И если тебя не тянет к трупам, то, значит, ты должен найти кого-то живого, чтобы любить его.

Он покачал головой.

– Неужто для тебя все так просто, милая моя Медб?

– Не думаю, что сказала нечто примитивное, Корум, Властитель Кургана.

Он нетерпеливо отмахнулся серебряной кистью.

– Мне не нравится, когда меня величают этим титулом. Ты говорила о трупах – это имя заставляет меня чувствовать себя мертвецом, вернувшимся к жизни. И когда ты называешь меня Властителем Кургана, я чувствую запах плесени от своей истлевшей одежды.

– Другие легенды гласят, что ты пьешь кровь. И в темные времена этот курган был местом жертвоприношений.

– Мне не нравится вкус крови.

У Корума улучшилось настроение. Жар сражения с собаками Кереноса помог избавиться от мрачных мыслей.

Он протянул здоровую руку к лицу Медб и провел ею по губам, шее и плечам девушки.

Они бросились друг другу в объятия, и принц заплакал от счастья.

Они целовались. Они предавались любви рядом с развалинами замка Эрорн, и волны внизу гулко бились о скалы. А потом они лежали под последними лучами солнца, глядя на море.

– Прислушайся. – Медб вскинула голову, и пряди волос упали ей на лицо.

Он услышал. Он услышал это незадолго до того, как она обратила его внимание, но он не хотел это слышать.

– Арфа, – сказала Медб. – Какая приятная музыка. Сколько в ней печали и нежности, в этой музыке. Ты слышишь ее?

– Да.

– Какая она знакомая…

– Может, ты слышала ее утром, перед нападением? – неохотно и рассеянно сказал он.

– Может быть. И в роще у кургана.

– Я знал ее… еще до того, как твой народ в первый раз воззвал ко мне.

– Кто этот арфист? И что это за музыка?

Корум глядел через провал на рухнувшую башню – все, что осталось от замка Эрорн. Даже ему казалось, что она не может быть творением рук смертных. А может, ее создали море и ветер и память подводит его?

Он испугался.

Теперь и Медб смотрела на башню.

– Вот оттуда и звучит музыка, – сказал он. – Арфист играет музыку времени.

Корум отправился в дорогу в меховом облачении.

Поверх своей одежды он накинул плащ из белого меха с большим капюшоном, прикрывавшим шлем, – плащ был сшит из мягкого зимнего наряда куницы. Даже лошадь получила попону из оленьей шкуры, отороченную мехом и расшитую сценами героического прошлого. Коруму вручили сапоги на меху, перчатки из оленьей шкуры, тоже вышитые, высокое седло с седельными сумками и мягкие чехлы для лука, копий и боевого топора. Одну из перчаток он натянул на серебряную руку, и теперь ничей любопытный взгляд не мог его опознать. Он поцеловал Медб и помахал людям Каэр Малода, которые провожали его за стены крепости серьезными, полными надежды взглядами. На прощание он удостоился поцелуя в лоб от короля Маннаха.

– Верни копье Брийонак, – сказал он, – чтобы мы могли приручить быка, черного быка Кринанасса, чтобы мы смогли нанести поражение врагам и вернуть весну на нашу землю.

– Я найду его, – пообещал принц Корум Джаелен Ирсеи, блеснув единственным глазом. Его взгляд увлажнился, но никто не мог сказать, что было тому причиной.

Он вскочил в седло своего огромного, мощного и тяжелого боевого коня, выращенного Туа-на-Кремм Кройх, вставил ногу в стремя, которое заставил сделать для себя (ибо тут забыли, как пользоваться стременами), и закрепил копье в гнезде на стремени, но пока не стал разворачивать стяг, который всю ночь шили для него девы Каэр Малода.

– Ты выглядишь великим воином, милорд, – пробормотала Медб, и он склонился с седла, чтобы погладить ее рыжие волосы и коснуться нежной щеки.

– Я вернусь, Медб, – сказал он.

Два дня он ехал на юго-восток, дорога не показалась ему трудной, потому что он много раз следовал по ней и время не успело стереть многие из знакомых ему примет. Может, потому, что он увидел так мало и в то же время так много в руинах замка Эрорн, сейчас он направлялся в сторону горы Мойдел, на которой когда-то стоял замок Ралины. Тому нетрудно было найти объяснение, ибо в свое время гора Мойдел была последним форпостом Лиум-ан-Эса, а сейчас таковым стал Ги-Бразил. Он не потеряет времени и не собьется с пути в поисках горы, если та не ушла под воду вместе с Лиум-ан-Эсом.

Он двигался на юго-восток. Мир коченел от холода, и заряды блестящих градин били, подпрыгивая, о жесткую землю, скользили по закованным в доспехи плечам Корума и по густой гриве коня. Много раз его путь по этим бескрайним диким пустошам преграждали порывы этого замерзшего дождя, а порой он шел такой сплошной пеленой, что ему приходилось искать убежище в любом укрытии, которым обычно становился какой-нибудь валун, ибо на пустошах почти не было деревьев, если не считать несколько чахлых березок, растущих среди клочков папоротника и вереска, – в это время года им полагалось цвести, но они засохли или были едва живы. Когда-то тут повсюду обитали олени и гнездились фазаны, но теперь Коруму не попался на глаза ни один фазан, и лишь раз за всю дорогу он увидел тощего перепуганного самца оленя. И чем дальше он ехал на восток, тем мрачнее становился окружающий мир, и скоро он увидел, как поблескивают скованные жестоким морозом травинки, как снежные шапки покрывают вершины всех холмов, лежат на каждом валуне. Дорога постепенно уходила вверх, разреженный воздух становился все холоднее, и Корум был рад, что друзья снабдили его плотным плащом; сухой мороз уступал место снегам, и каждый раз, когда он оглядывал окрестности, перед ним представал белый мир, и белизна его напоминала цвет шкур собак Переноса. Конь по колено в снегу с трудом пробивался сквозь сугробы, и Корум понимал, что если он подвергнется нападению, ему будет нелегко отразить его. Но небеса были пронзительно чисты, и над головой сияло солнце, хотя оно почти не грело. У Корума мог вызвать опасения лишь туман, ибо он знал, что вместе с ним придут дьявольские псы и их хозяева.