1) Осуждать за глаза людей подло — в глаза неприятно, опасно, вызовешь злобу. И потому одно возможное, разумное, а потому и хорошее отношение к людям, поступающим дурно, — такой для меня был Столыпин с своей речью,— сожаление и попытка разъяснить им их ошибки, заблуждения. […]

18 февраля 09. Ясная Поляна. Вчера не писал. Целый день был вял — хуже, был грустен, почти зол. Как вспомнишь о чем-нибудь, так кажется, что это мне неприятно, и неприятно не то, о чем думал, а то, как думаю, чем окрашена мысль. Поправлял «Слово», и все не хорошо. Вечером был Булыгин, рассказывал поразительное о смерти жены. Нынче с утра не думается, не работается. И хорошо. Чего же еще?

[…] Не знал и не знаю ни одной женщины духовно выше Марьи Александровны. Она так высока, что уже не ценишь ее. Кажется, так и должно быть и не может быть иначе.

19 февраля 1909. Ясная Поляна. Хорошо спал. Поправил «Непонятное», начал «Детскую мудрость». Просмотрел «Дьявола». Тяжело, неприятно. Хорошо думал во время верховой езды. […]

20 февраля. Ясная Поляна. Все так же, как вчера, тяжелое физическое состояние. Вероятно, печень, и ничего не могу работать. Взял было «Павла», перечитал. Могло бы быть недурно, но нет охоты. Нет охоты и к «Детскому». Письмо от Петрова — не совсем. Надо отвечать. Тут Миша с женой и свояченицей. Очень приятны. Записать нечего. Едва ли буду в состоянии писать художественное. Поправил «Номер газеты» — нехорошо. Вчера и третьего дня с Чертковым хорошо говорили. Но к вечеру страшно слаб.

21 февраля 1909. Ясная Поляна. Вчера хорошо гулял пешком, и среди недуманья вдруг мысль, и хорошая, и очень хорошая. Запишу. Попробовал «Павла». Вижу возможность. С Чертковым хороший разговор. Нехороший, задорный разговор с Зосей об искусстве. […]

25 февраля 1909. Ясная Поляна. Третьего дня, то есть 23, совсем не помню. Кажется, ничего не писал, кроме писем о непротивлении и о школе. Очень холодно. 23-го, кажется, ходил пешком. Зося за мной ездила. 24-го хорошо писал «Павла». Может выйти. Очень много хорошего и полезного можно сказать. […] Читал V. Hugo. Прекрасно — проза, но стихи не могу.

Нынче с утра писал застарелые письма — очень бодро и охотно написал не менее пятнадцати. Ходил до поручика. Слаб, но хорошо. С радостью чувствую освобождение от славы людской. […]

27 февраля 1909. Ясная Поляна. Вчера чувствовал себя совсем больным, ничего не ел, и слабость телесная, но духовное состояние — напротив. Продиктовал кое-что не дурно. Не выходил. Вечером, как всегда, хорошо с Чертковым, были еще Фельтен и Страховы.

Чувствую близость смерти, и если умирать — это то, что я чувствовал вчера и отчасти нынче, то это одно из лучших состояний, испытанных в этой жизни.

Саши, несмотря на то, что мы мало говорим с ней, мне недостает.

Только бы быть в любви со всеми.

1 марта 1909. Ясная Поляна. Вчера не писал, но был здоров. Утром читал и записал «Детскую мудрость». Верно, лишнее ходил, и нога заболела. Вечером картины Индии у Чертковых. Очень хорошо. […]

Нынче 2 марта 1909. Неподвижно сидел вчера от ноги, так же сижу и нынче. Вчера совсем ничего не делал, кроме чтения. Были с индийскими картинами. Поправлял английский перевод «Письма к индусу». Вечером был замечательно религиозно сильный человек из Тулы — как всегда, бывший революционер — Михаил Перепелкин. Читал Грабовского «Geistige Liebe». Много очень глубокого и хорошего. Надо вникнуть. Переписать из записной книжки:

1) Смертная казнь хороша тем, что показывает ясно, что правители злые, недобрые люди, и повиноваться им так же стыдно и вредно, как повиноваться атаману шайки разбойников. […]

5 марта. Никак не думал, что четыре дня не писал. За эти четыре дня оказалась болезнь ноги, усадившая меня в кресло и поставившая в зависимость от помощи других. Не похвалюсь духовным состоянием, особенно по вечерам. Но не слабею, знаю, что плох. Недоволен тем, что нет радостного любовного состояния. Вчера целый день только написал два № «Детской мудрости» и все читал Гоголя. О Гоголе записано в книжке. Саша впишет сюда:

1) Гоголь — огромный талант, прекрасное сердце и слабый, то есть несмелый, робкий ум.

Лучшее произведение его таланта — «Коляска», лучшее произведение его сердца — некоторые из писем.

Главное несчастие его всей деятельности — это его покорность установившемуся лжерелигиозному учению и церкви и государства, какое есть. Хорошо бы, если бы он просто признавал все существующее, а то он это оправдывал, и не сам, а с помощью софистов-славянофилов и был софистом, и очень плохим софистом своих детских верований. Ухудшало, запутывало еще больше склад его мыслей его желание придать своей художественной деятельности религиозное значение. Письмо о «Ревизоре», вторая часть «Мертвых душ» и др.

Отдается он своему таланту — и выходят прекрасные, истинно художественные произведения, отдается он нравственно религиозному — и выходит хорошее, полезное, но как только хочет он внести в свои художественные произведения религиозное значение, выходит ужасная, отвратительная чепуха. Так это во второй части «Мертвых душ» и др.

Прибавить к этому надо то, что все оттого, что искусству приписывает несвойственное ему значение. […]

6 марта 1909. Ясная Поляна. Очень — хотел сказать: дурно, — не дурно — хорошо, — а слабо себя чувствую: сердце сжимается, и не могу ничего последовательно думать. И нога хуже. Не знал, что делать? И спросил себя: что перед богом, перед хозяином делать? И сейчас ясно стало, по крайней мере, то, чего не надо, не стоит делать.

1) Читал газету и о казнях, и о злодействах, за которые казни, и так ясно стало развращение, совершаемое церковью, — скрытием христианства, извращением совести, и государством — узаконением, не только оправданием, но и возвеличением гордости, честолюбия, корыстолюбия, унижения людей и, в особенности, всякого насилия, убийства на войне и казней. Казалось бы, так несомненно ясно это, но никто не видит, не хочет видеть этого. И они — и церковь, и государство, хотя и видят все увеличивающееся зло, продолжают производить его. Происходит нечто подобное тому, что бы делали люди, умеющие только пахать и имеющие только орудия пахоты и только своей работой, пахотой могущие существовать, если бы эти люди пахали бы поля, на которых уже взошли всходы.

Если могли быть нужны в свое время дела церкви и государства, они явно губительны в наше время и продолжают совершаться.

7 марта 1909. Грустное известие вчера. Черткова высылают. Он приехал больной, слабый, взволнованный. Как мне ни больно лишиться его, мне было жалко только его — разрушения всех его не личных планов. Но это ему испытание и наверное на благо, на истинное благо. Вчера чувствовал себя очень, очень слабо. Ничего не писал, что редко со мной бывает. Соня написала письмо и возмущена. Ах, если бы она умела подниматься над собой… Пытался вчера писать комедию — нейдет и не хочется.

Много думал о Гоголе и Белинском. Очень интересное сопоставление. Как Гоголь прав в своем безобразии, и как Белинский кругом не прав в своем блеске, с своим презрительным упоминанием о каком-то боге. Гоголь ищет бога в церковной вере, там, где он извращен, но ищет все-таки бога, Белинский же, благодаря вере в науку, столь же, если не более нелепую, чем церковная вера (стоит вспомнить Гегеля с его «alles, was ist, ist vernünftlich»[68]), и несомненно еще более вредную, не нуждается ни в каком боге. Какая тема для нужной статьи! Записать надо: