Интересно, что Никон не закончил ни одного класса даже начальной школы и, судя по словам окружающих, не умел читать и писать. Но зато в родной устной речи мог поспорить с любым филологом, прекрасно выступить на любом торжестве, принять участие в разговоре и дискуссии с самыми учеными людьми. Недаром он в свое время произвел огромное впечатление на приехавшего в Якутию знаменитого педагога Сухомлинского, а известные писатели проговаривали с ним ночи напролет и потом использовали фрагменты этих бесед в своих произведениях. Поражает и жизнестойкость, жизненная энергия Никона. В 90 лет он мог дать фору на охоте любому молодому, растил последних маленьких детей, и его тогдашней жене было только 40 лет. Всего же от всех жен, которых он пережил, у Никона родилось 24 ребенка, интересно, что лишь одна из них была девочкой.
И даже в 103 года Никон был еще в состоянии пройти во время охоты несколько десятков километров по разлившимся озерам и речкам, переночевать не одну ночь в скрадке под открытым небом и вернуться со связкой добытых уток в прекрасном настроении. Именно таким он предстал перед Алексеем Борисовым и двумя его друзьями весной 1983 года, когда они, выполняя волю самого Никона, сооружали для него "последний дом". Да, Никон уже знал, что жить ему осталось меньше года, и потому попросил в облюбованном им месте, на красивом лесном пригорке построить склеп. Он и завернул сюда с охоты, чтобы лично "принять работу". И остался очень доволен: все сделали так, как он хотел и как лично разметил на пригорке. Борисов и его помощники выкопали яму глубиной в три метра и установили внутри нее сруб из бревен такой ширины и длины. Настелили пол, закрыли крышу, сделав сверху открывающуюся "дверь" и приставив к ней изнутри лестницу. Получился и в самом деле "дом" под землей, а точнее — маленький мавзолей в вечной мерзлоте. В центре соорудили скамью из толстых плах, на которую должен был в печальный час встать гроб. Никон спустился вниз, все осмотрел, еще раз похвалил и поблагодарил плотников и попросил, чтобы после похорон не убирали лестницу. О гробе он тоже подумал заранее, лично примерил его после изготовления, убедился, что в пору, и велел сыну обить белым листом. Предупредил и о том, в какую одежду его следует обрядить. Примечательно, что она, как и у большинства шаманов прошлого, должна была быть теплой — меховая шапка, унты, рукавицы... Правда, вместо шубы — дань современности — любимая темная нейлоновая куртка... Может быть, шаманы и удаганки знают чуть больше нас о загробной жизни, коли так основательно экипируются, а не уходят в небытие в легкомысленных легких платьях и костюмах?.. Или пути-дороги у нас разные?.. Во всяком случае, Никон как-то упомянул, что "мы, необычные люди, и после смерти будем не там, где будут остальные". Когда все было готово, старец обрел душевное спокойствие, а самой смерти он не боялся, считал ее естественной. За четыре дня до кончины Никон велел оповестить всех родных и близких и тихо покинул мир под их взорами 9 марта 1984 года. Он просил не делать по нему пышных поминок. А еще сказал о том, что страждущие могут приходить к его могиле, просить исцеления или облегчения и даже брать с собой немного земли, которая им будет помогать.
В конце пятидесятых годов всего лишь в нескольких десятках километрах от Никона жил другой великий ойун и целитель Георгий Герасимов. Мы упоминали его имя как пример самой последней по времени репрессии советской власти против шаманизма (был условно осужден в 1969 году за то, что занимался лечением, не имея медицинского диплома). Теперь с помощью В.А.Кондакова, написавшего в 1994 году о Г.Г.Герасимове книгу на якутском языке, а затем посвятившем ему главу в "Тайнах сферы шаманизма", мы расскажем о нем чуть подробнее.
Родился Георгий на двадцать лет позже Никона в том же Верхневилюйском улусе, еще совсем мальчиком переболел известной болезнью и с помощью опытного ойуна быстро обрел шаманские навыки. Поэтому его и прозвали в народе Шаман-Дитя. Но "дитя" имел могучий бас, представительную внешность и быстро повзрослел и пошел в гору, особенно после того, как сумел вылечить дочь одного богатого человека, с болезнью которой до него не справилось несколько ойунов. Быть бы через недолгое время Герасимову великим шаманом, но и его рост и славу остановила советская власть.
Официально отказавшись от шаманства, Георгий тем не менее тайком лечил таких же колхозников, как он сам, а с началом Великой Отечественной войны стал еще и благословлять-заговаривать уходящих на фронт. Только выйдя на пенсию и переехав подальше в глубинку на берег речки Тюнг, он в 1967 году решился начать в открытую прием больных, за что и поплатился через два года.
Излечить за это время он успел не менее полутысячи человек, которые быстро прослышали о великом целителе и добирались к нему и по воздуху на самолете, и по реке на моторных лодках. "Стойбище шамана находилось в пятидесяти километрах от села, куда мы долетели, — рассказывает В.А.Кондаков. — Утром нам дали проводника, одного коня, и мы, навьючив свои вещи, двинулись к старику. До стойбища добрались только вечером. Я увидел маленькую избушку, амбар и хо-тон (хлев). Возле них стояли палатки. По реке подъезжали другие люди. Я вошел в избушку и стал позади всех. Вошедшие первыми говорили со стариком, а мне было слышно только гудение его на редкость низкого баса, самого старика я не мог видеть. И вдруг услышал его восклицание: "О-о! Неужели и нынче есть очень большие молодые люди! Подойди-ка сюда, молодой человек!" Люди расступились, я увидел голого по пояс, крепко сложенного старика среднего роста. Он, улыбаясь, протягивал мне руку. Я подошел к нему, поздоровался, а он, все еще улыбаясь, смотрел на меня своими темно-зелеными глазами...Этой ночью уснуть я не мог, лежал, слушал шум леса и думал: "Выходит, шаманы не такие страшные, как о них пишут. А старик Георгий, видно, вообще очень добрый по натуре человек..."
Так ойун сразу выделил из многих своего потенциального коллегу, который тогда и не помышлял о занятиях шаманизмом, а просто заинтересовался Герасимовым как начинающий историк.
"Когда солнце поднялось достаточно высоко, Георгий начал свое лечение. На нем не было никаких шаманских атрибутов. Он развел костер на улице, в трех-четырех метрах от которого стояла скамейка, вмещающая до десятка человек. На ней и расположились больные, а я почему-то оказался на толстом чурбане недалеко от костра и стал наблюдать. Вообще-то старик никого не подпускал близко к месту лечения, но мое присутствие, похоже, одобрил. Лечение началось с общего благословения, потом он стал не подолгу заниматься каждым индивидуально. Со второй группой я даже сам сел на скамейку и дословно запомнил (как позже выяснилось — единственный) все слова заклинаний целителя. Так в течение нескольких дней я наблюдал за Георгием Герасимовичем. Он молчал, и я молчал, но мы друг друга понимали. Очень интересно было, как он определял по присланной одежде, чем страдает человек. Одна девушка привезла с собой платье матери и дала старику. Он долго смотрел на него, держа у костра, и вдруг я почувствовал запах гноя и увидел перед глазами корочки какого-то кожного заболевания. Только об этом подумал, как шаман произнес: "Ваша мать страдает кожной болезнью и желудком". Девушка подтвердила диагноз. Старик произнес заговор, трижды плюнул на платье, вернул его девушке и сказал: "Не разворачивай. Как только приедешь, одень его на мать".
Позже Кондакову рассказали, что в первую же ночь дома у этой девушки сразу несколько человек увидели старца-шамана, подошедшего к кровати больной. Вскоре она выздоровела.
Каждому лечившемуся дочь старика давала клочки бумаги, где было написано его шаманское имя. А он сам добавлял: "Если вам будет плохо или начнется обострение болезни, то идите в лес, разведите костерчик, принесите жертву духам огня и земли и позовите меня. Бросайте в огонь масло, белый конский волос и ждите..."
В голове будущего историка не могло уложиться, как это старик сможет посетить всех страждущих, тем более, если его разом призовут в несколько мест? Но шаман спокойно ему "разъяснил":
