ВЕСТНИКИ
Среди песков рыдает Miserere,
со всех сторон, пылая, дышит ад,
мы падаем, стеня, за рядом ряд,
и дрогнул дух в железном тамплиере.
Лукав, как демон, черный проводник.
к своим следам мы возвращались дважды,
кровь конская не утоляет жажды,
растущей каждый час и каждый миг.
В безветрии хоругви и знамена
повисли, как пред бурей паруса;
безмолвно все. ни жалобы ни стона,
лишь слезный гимн восходит в небеса.
Господне око жжет и плавит латы,
бросает лук испуганный стрелок,
и золотые падают прелаты,
крестом простерши руки, на песок.
Роскошная палатка короля
вся сожжена Господними лучами...
А там, вдали, тяжелыми мечами
навек опустошенная страна.
Мы ждем конца, вдруг легкая чета
двух ласточек, звеня, над нами вьется
и кличет нас и плачет и смеется
и вдруг приникла к дереву креста.
И путникам, чей кончен путь земной,
воздушный путь до стен Иерусалима,—
путь благодатный, радостный, иной
вещают два крылатых пилигрима.
СТРАННИК
Идет навстречу мне странник,
высок, величав и строг.
— Кто Ты, Божий посланник?
Отвечает Он тихо: «Я — Бог!»
Речь старца что гром призывный,
в руках — золотой ларец,
в ларце том — замок дивный,
в том замке — храм и дворец.
Во дворце — огни да злато,
и двенадцать рыцарей в нем
средь дам, разодетых богато,
сидят за круглым столом.
Поют; под ладные песни
вращается стол и мир,
каждый час светлей и чудесней
их вечный, радостный пир.
Во храме — строги тени;
бледнее мертвецов
склоняют там колени
двенадцать чернецов.
Сам Бог внимает строго
святую их печаль,
в том храме — сердце Бога,
в том храме — святой Грааль!
Речь старца — гром призывный;
вот Он закрыл ларец,
исчезли замок дивный,
храм и дворец.
Сокрылся старец строгий;
один я в тьме ночной,
иду — и две дороги
бегут передо мной.
МОНСАЛЬВАТ
Тайно везде и всегда
грезится скорбному взору
гор недоступных гряда,
замок, венчающий гору.
Кровью пылает закат,
башня до облак воздета...
Это — святой Монсальват,
это — твердыня завета!
Ангельским зовом воззвал
колокол в высях трикраты,
к башням святым Монсальвата
близится строгий хорал.
Руки сложив на груди,
шествуют рыцари-братья
по двое в ряд; впереди
старец предносит Распятье.
Шествуют к вечным вершинам,
где не бывал человек,
под золотым балдахином
кроя священный ковчег.
«Сладостен сердце разящий
древка святого удар,
радостен животворящий
неиссякающий дар.
Кровью и пламенем смело,
страшный свершая обряд.
с сердца омоем и с тела
Змея старинного яд.
Да победит чистота!
С нами молитвы Марии,
все страстотерпцы святые
и легионы Христа!»
Крепнет их голос, и снова
хор их молитвенно тих,
старец седой и суровый,
молча, предводит других.
И, растворяясь приветно,
их принимают Врата...
Миг — и исчезла мечта,
сон дорогой и заветный.
РЫЦАРЬ БЕДНЫЙ
Промчится, как шум бесследный,
все, чем славна земля...
Прииди, о Рыцарь Бедный,
на мои родные поля!
Лишь тебе борьба и битва
желанней всех нег,
лишь твоя молитва —
как первый снег.
Среди бурь лишь ты спокоен,
славословием сжегший уста,
Пречистой Девы воин
и раб Христа!
Ты в руках со святым Сосудом
сошедший во Ад,
предстань, воспосланный чудом,
отец и брат!
В дни темные волхвований,
в час близкого Суда,
воздень стальные длани,
и снизойдет звезда!
Трем забытым, святым обетам
нас отверженных научи;
по рыцарским, старым заветам
благослови мечи!
Не ты ли сразил Дракона
на лебеде, белом коне?
Не тебе ли, стеня, Аркона
сдалась вся в огне?
Не ты ли страсть и злато
отвергнул, презрел страх
и замок святой Монсальвата
вознес на горах?
Над святым Иерусалимом
не ты ли вознес Дары,
и паладином незримым
опрокинул врагов шатры?
Баллады в честь Ланцелота
не ты ли пропел,
и слезы дон Кихота
не твой ли удел?
В века, как минула вера
и вражда сердца сожгла,
ты один пред венцом Люцифера
не склонил чела.
Вдали от дня и света
ты ждешь свой день и час;
три святые обета
храни для нас!
Смиренный и непорочный.
любовник святой нищеты,
ты слышишь, бьет час урочный,
и к нам приходишь ты!
Прииди же в солнечной славе.
в ночи нищ, наг и сир,
чтобы не смолкло Ave,
не кончился мир!
ПОСВЯЩЕНИЕ
Святых ночей в угрюмом кабинете,
клянусь, и здесь мой Ангел не забыл,
да, милый брат, все тот же я, что был,
передо мной раскрыты «Fioretti».
Была пора: мы верили как дети,
и век иной ту веру освятил.
он в Имени всю правду воплотил,
всю красоту — в едином силуэте;
вдруг ожил он, к нам постучался в дверь,
и был над нами голос: «Се Беата!..»
Он отошел. Мы знаем: без возврата.
Вот сирые, безумные теперь
мы со слезами молим Матерь Божью:
«Спаси сердца, опутанные ложью!»
Берлин, апрель 1912.
МАРИЯ
Рыцарская поэма в пяти песнях с прологом
О Maria, stella maris,
pietate singularis,
pietatis oculo
nos digneris intueri,
nec cuneteris misereri
naufraganti saeculo!
Sequentia Adami de S. Victore
de Beata Maria Virgine.
ПРОЛОГ
Те adorant superi
matrem omnis gratiae,
Maria!
Ad te clamant miseri
de valle miseriae,
Maria!
Sequentia de BMV.
I.
Простые строфы рыцарской поэмы,
Благословенная, благослови!
Перед Тобой мои проклятья немы,
и в сердце грешном нет иной любви,
чем Девы лик безгрешный и пречистый,
Ее убор из роз, венец лучистый.
II.
Ни девять муз, ведомых Мусагетом,
ни рокот лирный, ни крылатый конь
не властны впредь над рыцарем-поэтом,
не им зажечь в моих устах огонь:
лишь Ты мой дух, безумием томимый,
Мать, озаришь свечой неугасимой.
III.
Кто б ни был я, но если я посмею
перед Тобой заплакать, как дитя,
к разбойнику, безумцу и злодею
Ты снизойдешь с небес, светло грустя,—
вот я стою с разбитою надеждой,
укрой меня Своей святой одеждой.
IV.
Я в этот мир явился с жаждой мщенья,
затем, что был замучен в век иной,
я жду любви, как жаждут причащенья,
и в женщине Твой облик неземной
провижу я, обетом старым связан,
служу Тебе, и вот за то наказан.
V.
Святая Мать, Царица непорочных,
прими незлобно горький мой упрек;
слова созвездий пламенных и точных
я прочитать дал клятву и не смог,
померкло Солнце, вспыхнула Венера,
впились мне в сердце очи Люцифера!
VI.
Он звал меня: «Там, на другой планете
тебя любил я, как свое дитя,
