Я Черный рыцарь твой, чтоб умереть, любя!..
Пускай мой черный конь ужасней всех драконов,
над шлемом плавают два черные крыла,
под тяжкою стопой дрожат ступени тронов,
и, как змея, свистит холодная стрела'
Пусть я безмолвнее надгробных изваяний,
пусть мой звенящий шаг встревожил твой чертог,—
я не зажгу в груди огонь земных лобзаний,
я Крест ношу в груди, я сердце Розой сжег!
Не трогают души стыдливой менестрели,
доспехов и меча не положу в борьбе,—
я слышал в детских снах небесные свирели,
незримой лютни звон, что пели о тебе!..
Здесь, где чаруют слух сонеты Дон-Жуана,
я — башня черная в угрюмом забытьи;
но там, где полон свод рыданьями органа,
доспехи медные расплавят слез ручьи!..
В моей душе звучит рыдания терцина
Того, Кто сердце сжег, отринув мир земной,
и Кто. молясь, облек бесплотной красотой
бессмертные листы «Commedia Divina»!..
У ВЕЧЕРНЕГО ГРОТА
Ты — тихое счастье Вечернего Грота,
где робко колышется лоно волны
в тот час, когда меркнет небес позолота,
и реют над звездами первые сны.
Ты — час примиренья замедленной битвы,
где внятен для сердца незлобный призыв,
родится из ужаса трепет молитвы,
и медлит ночного безумья прилив.
Капелла, где строже дыханье прохлады,
защита от огненных, солнечных стрел,
покой и безгласность священной ограды
прощение всем, кто сжигал и сгорел.
Как плачущий луч низведенного Рая,
как тонкое пламя надгробной свечи,
там влагу ласкают, горят, не сгорая,
и в небо бегут голубые лучи.
Там плавно колышется белая пена,
как Ангел, забывшийся сном голубым,
и сладко-бессильный от тихого плена
с тенями сплетается ласковый дым.
В том Гроте не слышно ни слов, ни признаний,
склоненья колен, сочетания губ,
и шелест невинных и детских лобзаний
в том Гроте, как в храме, казался бы груб!..
Я путник бездомный, пловец запоздалый
к Вечернему Гроту пригнал свой челнок,
я долго смотрел на померкшие скалы,
на золотом счастья облитый порог.
Но всплыли пустыми глубокие мрежи,
все глуше был волн набегающий гул,
а отблеск желанный все реже и реже
и вдруг в торжествующей мгле потонул.
И поняло сердце, что я недостоин
в капеллу святую, как рыцарь, войти,
но дух просветленный стал тверд и спокоен,
как воин, на все обреченный пути!
ДАЛЕКОЙ
Ты всех непорочней, всех в мире прелестней,
тебя славословит мой гибнущий дух;
но сказкою детства, но ангельской песней
дано ль разомкнуть заколдованный круг?
Да будет навеки меж нами преграда
прозрачней, чем лед, и прочнее, чем сталь:
ты вся — ожиданье Грядущего Града,
я весь — об утраченном Рае печаль!
Я плачу, и тише напев серафима,
и ближе кипенье и пенье огня,
и саван холодный из бледного дыма
объемлет и тихо колеблет меня!
Ты белые крылья сплела со струнами,
как стройная арфа, ты сердцу сестра,
но с белыми ты уплываешь волнами,
свой плач проливая на угли костра.
А я, перед Ангелом белым склоненный,
как прежде, безумный, безумье люблю,
и даже, молясь на тебя, опаленный,
я тихие крылья твои опалю!
НАД ВЕСНОЙ
Веска зовет. Высоко птица
звенит оттаявшим крылом,
и солнце в окна к нам стучится
своим играющим перстом.
Улыбки неба скорбь природы,
но эта скорбь светло-легка,
и сладко плачут облака
и, плача, водят хороводы.
И звезды, теплые, как слезы,
дрожат и, падая, поют,
цветы, приникнув к стеклам, пьют
давно обещанные грозы.
Как нежен трепет полутеней,
как их задумчивость тиха,
а крик безумный петуха
звучит, как благовест весенний.
И все под ропот исступленный
пробуждено, озарено,
одеты первые балконы,
раскрыто первое окно.
Лучи склоняются дугой,
гром прогремит и затихает,
и даже снег благоухает
и камень дышит под ногой.
Лишь Ты по-прежнему спокойна,
лишь Ты, как Божие дитя,
не радуясь и не грустя,
глядишь на шум весны нестройной.
В своем готическом окне
лишь миг ее дыханьем дышишь,
чуть улыбаешься Весне,
и уж не видишь и не слышишь...
И весь я строже и печальней.
и внемлет сердце, не дыша,
как со звездою самой дальней
твоя беседует душа.
ПОСЛЕДНИЙ ПОЛЕТ
Она умерла оттого, что закат был безумно красив,
что мертвый пожар опрокинул в себе неподвижный залив,
и был так причудливо-странен вечерних огней перелив.
Как крылья у тонущей чайки, два белых, два хрупких весла
закатом зажженная влага все дальше несла и несла,
ладьей окрыленной, к закату покорно душа поплыла.
И бабочкой белой порхнула, сгорая в воздушном огне,
и детства забытого радость пригрезилась ей в полусне,
И Ангел знакомый пронесся и вновь утонул в вышине.
И долго смотрела, как в небе горела высокая даль.
и стало ей весел уплывших так странно и жаль и не жаль,
и счастье ей сердце томило, ей сердце ласкала печаль.
В закате душа потонула, но взор преклонила к волне,
как пепел, ее отраженье застыло, заснуло на дне,
и, тихо ему улыбнувшись, сгорела в воздушном огне.
И плыли все дальше, качаясь, два белых, два хрупких весла,
и розовый пепел, бледнея, в кошницу Заря собрала,
закат был красив, и безбольно она, все простив, умерла...
Не плачь! Пусть слеза не встревожит зеркальную
цельность стекла!..
ПРЯХА
(Баллада)
Она с рожденья пряла,
так свыше суждено,
и пело и плясало
ее веретено.
Вот солнце засияло
к ней в узкое окно,
и пело и плясало
ее веретено.
Прядет, прядет без срока,
хоть золотую нить
с лучом звезды далекой
рука могла бы свить.
Но пробил час, вот слышит
веселый стук копыт,
и нить рука колышет.
и сердце чуть дрожит.
Вскочила, оробелый
в окно бросает взор,
пред нею Рыцарь Белый
летит во весь опор.
Все видит: щит, облитый
лучами чистых звезд.
и на груди нашитый
широкий, красный крест:
В нем все так несказанно,
над шлемом два крыла...
и нить свою нежданно
рука оборвала.
Нить гаснет золотая,
как тонкий луч небес,
и милый образ, тая,
быстрее сна исчез.
Кто нить больную свяжет,
как снова ей блеснуть,
и сердцу кто расскажет,
куда он держит путь?
И день и ночь на страже
над нею Смерть, давно
ее не вьется пряжа.
молчит веретено.
— «Приди же, Смерть, у прялки
смени меня, смени!..
О. как ничтожно жалки
мои пустые дни!..
Вы, Ангелы, шепните,
как там соединить
две золотые нити
в одну живую нить!..
Я в первый раз бросаю
высокий терем мой,
и сердце рвется к Раю,
и очи полны тьмой!..
Вот поступью несмелой
к волнам сбегаю я.
где, словно лебедь белый,
качается ладья.
И к ней на грудь в молчанье
я, как дитя, прильну
и под ее качанье
безропотно усну!»
