— Нет, — вздрогнула она от оскорбления.

— А почему не сказала маме правду?

— Что я должна была сказать ей?

— Что я толкнул тебя.

— Я думала, ты не нарочно…

— Ах, ты думала, что я не нарочно!.. — протянул Ньюмор. — А я сделал это нарочно, нарочно, нарочно! — запрыгал он на одной ноге, разом утратив напускную серьезность.

— Неправда.

— Нет, правда.

— Зачем ты это сделал?

— Мне так захотелось. Ну, что же ты стоишь? Ступай, пожалуйся маме! — Он толкнул носком осколок драгоценной чашки. — А то накажут!

Она пожала плечами:

— Я не боюсь наказания.

— Все равно ты трусиха! — воскликнул Ньюмор. — Побоялась сказать маме правду.

Дверь отворилась, и их разговор оборвался. В комнату, неуклюже покачиваясь, вошел робот. Мать звала его «статуя командора», вероятно, за величественную осанку и высокий рост.

Линда знала, что иметь робота может позволить себе только очень состоятельная семья, настолько дорого обходилась робоприслуга. В семействе Лоунов, например, никаких роботов не было и в помине, даже когда отец — программист вычислительного центра — зарабатывал неплохо. А потом, когда дела пошли все хуже и хуже, стало вовсе не до роботов.

После того как родители Линды погибли в авиационной катастрофе, девочка осталась одна.

В семье Ньюморов Линда быстро привыкла к роботам, полумашинам-полусуществам, добродушнейшим созданиям, которые несмотря на кажущуюся неловкость, умело и четко выполняют команды по дому. Таким был и самый старый робот, Роб — «статуя командора», который неизвестно в силу каких причин пользовался особой нелюбовью Ньюмора-младшего.

Роб кивнул детям, затем, скрипнув, опустился на колени и принялся собирать осколки.

— Роб, а ты помнишь потоп? — спросил Ньюм.

— Потоп? — переспросил Роб, и его сильные руки-клешни застыли в воздухе. — Подобные непонятные вопросы, не связанные с конкретной командой — «Подай то, принеси это», — всегда выбивали его из колеи, и мальчишка знал это.

— Всемирный потоп, — невинно подтвердил Ньюм.

Робот честно пошарил по подвалам своего запоминающего устройства.

— Не помню, — признался он после паузы, длившейся добрых несколько минут.

— Странно, ты должен помнить его.

— Почему должен? — забеспокоилась «статуя командора».

— Да потому, что ты допотопный! — рассмеялся Ньюмор и фамильярно толкнул в крутое плечо Роба, который продолжал стоять на коленях.

— Перестань, Ньюм, — не выдержала Линда.

Поняв, что мальчик над ним, по обыкновению, посмеивается, робот снова принялся за работу.

Честно говоря, это была старая, очень старая конструкция. Однако отец настрого запретил менять старых роботов на новые модели, которые видоизменялись чуть ли не каждый месяц: конкурирующие фирмы страны наперебой предлагали их богатому потребителю.

Мать Ньюмора сетовала, что давно пора бы сменить механическую прислугу, что их роботы вконец обветшали и разладились: просто стыдно, когда приходят гости.

— Пойми, дорогая, я слишком редко бываю дома, — неизменно отвечал на это Ньюмор-старший. — И потому каждый раз, возвращаясь из Пространства, я мечтаю застать все, как было, — разумеется, в той мере, в какой это возможно пред ликом беспощадного времени. В полете я думаю о тебе, о Линде, о Ньюме и представляю всех вас такими, какими видел в предыдущий свой прилет на Землю. И мне не хочется, чтобы что-то менялось в доме по твоей воле. Я хочу, чтобы гнездо, в которое я возвращаюсь, оставалось прежним. До последнего цветка на клумбе, до последней скамейки, до последнего винтика.

— А Роб тут при чем?

— Роб — частица дома, почти частица семьи. Он вынянчил меня на своих клешнях. Как же я могу сдать его на слом?

— Ясно… — вздыхала жена и переводила разговор на другую тему.

Линда и Ньюм молчали, ожидая, пока «статуя командора» соберет осколки фарфора и уберется наконец из комнаты. Действовал робот медленно, временами застывал на несколько секунд в нелепой позе, однако — надо отдать ему должное — работал тщательно.

Закончив уборку, Роб повел глазами-фотоэлементами по просторной комнате, поднялся с колен и вдруг двинулся в угол. Ньюм попытался было преградить ему путь, но робот обманул мальчика. В углу робот подобрал последний осколок, заброшенный туда Ньюмором, и зашаркал к выходу, покачиваясь на ходу.

Ньюмор-младший придирчиво оглядел пол, но не обнаружил на нем ни крошки фарфора.

— Поздравляю тебя, Рыжик, — с некоторой торжественностью произнес Ньюм, когда дверь за роботом захлопнулась. — Ты выдержала испытание.

— Какое еще испытание? — недоверчиво переспросила Линда, все время ожидавшая от Ньюма подвоха.

— На верность!

— Тоже мне испытатель нашелся, — насмешливо протянула Линда, но слова Ньюма были ей приятны.

Он взял ее за руку, Линда мучительно, до корней волос покраснела.

— А знаешь, рыжим идет, когда они краснеют, — произнес Ньюм задумчиво.

Она вырвала руку и выбежала из комнаты…

…Это случилось в последний прилет на Землю Ньюмора-старшего.

Весь дом был наполнен весельем, даже старые стены его, казалось, помолодели.

Ньюмор-старший всем привез подарки.

Жене — удивительную одежду, которая сохраняет одинаковую температуру при любой погоде.

Ей, Линде, — коробку лакомств с далекой планеты, вкус их она помнит до сих пор: горьковатые, тающие во рту, они чем-то отдаленно напоминали миндаль.

Но больше всего ее потряс подарок Ньюму. Игрушка не игрушка, удивительный живой глаз, видящий все вокруг. Взгляд его, как пояснил Ньюмор-старший, проницает сквозь перегородки, непрозрачные для человеческого взгляда…

Шар был размером с обычный волейбольный мяч. Оболочка — ворсистая. Шар ритмически вибрировал.

— Он как будто дышит… — зачарованно прошептала Линда, глядя на шар.

— Он живой, папа? — деловито спросил Ньюм, небрежно держа подарок.

В ответ отец начал пояснять что-то долго и обстоятельно. Линда тогда ничего не поняла, ей запомнились только слова «фасеточный элемент» и еще какие-то, столь же непонятные. Что же касается Ньюма, то он, ясное дело, хорошо понял отца. Дотошно расспросил его, как обращаться с шаром, а потом утащил «живой глаз» в свою комнату.

А позже…

Позже произошел эпизод, о котором даже теперь, одиннадцать лет спустя, будучи двадцатипятилетней женщиной, Линде тяжело и неприятно было вспоминать.

Весь тот день прошел для нее в ожидании чего-то необычного.

И хотя никто не мог знать, что из нового рейса Ньюмор-старший не вернется, на всем лежал отблеск грусти. А может, это казалось Линде только теперь, много лет спустя?..

Ужин накрыли в гостиной, где было тесно от многочисленных гостей.

Медлительный Роб подал на стол жареную акулью печень — любимое блюдо отца. Ньюм ел поспешно, делая вид, что не замечает укоризненных взглядов матери: ему не терпелось вновь отправиться к подарку.

Едва закончился обед, Ньюм схватил Линду за руку и прошептал:

— Пойдем со мной, я покажу тебе чудо.

Тихонько прикрывая за собой дверь, Линда услышала фразу, которой капитан начал свое повествование:

— Представьте себе, мой киберштурман в полете научился сочинять музыку…

Не выпуская руки Линды, Ньюмор по длинному коридору торопливо вел ее в свою комнату.

На пороге комнаты девочка остановилась, завороженная. Свет Ньюм не включил, и в комнате царил полумрак. А в противоположном углу у окна, там, где у Ньюма стоял письменный стол, вечно заваленный учебниками по физике и математике и исчерканными листами писчей бумаги (Ньюм терпеть не мог тетрадей), — там, в дальнем углу, разливалось голубое сияние, ни с чем не сравнимое спокойное зарево.

Девочка подошла поближе.

Шар сверкал, но смотреть на него не было больно. Каждая коротенькая ворсинка казалась маленькой радугой, она слегка дрожала и переливалась всеми мыслимыми цветами.

— Можно его потрогать?

— Потрогай, — разрешил Ньюм.

— Ой, как будто кошку погладила! — удивилась Линда.