– Твоя дочь, Всеслав, прилюдно унизила моего сына! Это оскорбление, князь, это жестокое оскорбление, и мы не скоро его забудем!.. А этот ваш... изверг... заслуживает петли за то, что посмел поднять оружие против многоликого, против человека! Мы в своих горах и за меньшие провинности скармливаем извергов шакалам! Мы не позволяем им даже подумать, что они могут встать рядом с человеком! А в вашей стае, я смотрю, извергов холят и лелеют!

И он снова начинал бегать по кабинету, изрыгая невнятную ругань и проклятия.

Всеслав долго, молча наблюдал за своим гостем, не реагируя на его бурные, яростные проклятия и обвинения. Наконец, когда Юмыт несколько подустал и чуть успокоился, вожак волков негромко произнес:

– Я удивлен, благородный Юмыт... Очень удивлен...

– Чем ты удивлен, князь?! – вскинулся ирбис.

– Прежде всего, меня удивил твой сын... – Ирбис застыл на месте, пожирая Всеслава глазами, а тот, как ни в чем не бывало, продолжал: – Юсут – храбрый и умелый воин, отлично владеющий оружием! Как же так могло получиться, что он не справился с... извергом?! Как же могло получиться, что он после первого же пропущенного удара потерял голову, а вместе с ней и все свое умение?

Всеслав, прищурившись, уставился на Юмыта и, чуть выждав, продолжил:

– Во-вторых, меня удивляешь ты! В чем ты обвиняешь мою дочь?.. Какое оскорбление она нанесла твоему сыну?! Разве она выставила против него какого-то непобедимого воина, какого-то прославленного в боях рубаку? Да твой сын должен был быть благодарен Ладе – она дала ему возможность показать себя во всем блеске, ничем при этом не рискуя, а как он воспользовался этой возможностью? В том же, что моя дочь при всех должна была поцеловать... изверга, я должен благодарить только тебя и твоего сына! Вот это и есть оскорбление, которое твой сын нанес моей чести! Ведь именно вы, вы двое, настаивали на том, чтобы первая дама турнира поцеловала победителя. Разве не так?!

Всеслав снова помолчал и устало закончил:

– Подумай спокойно, Юмыт, и признай, что это я вправе ожидать от вас извинений! Что только твой сын виноват в том позоре, который обрушился на его голову! В конце концов, его никто не заставлял бросать оружие и нарушать традиции турнирных поединков!

Толстый вожак ирбисов медленно подошел к столу и тяжело опустился в одно из стоявших перед ним кресел. Вожаки помолчали с минуту, а затем Юмыт гораздо тише произнес:

– Ты прав, Всеслав... Но изверг должен быть наказан смертью... Иначе все остальные изверги решат, что им все позволено!

– Нет, – покачал головой Всеслав. – Вотша здесь совершенно ни при чем! Он не мог не выполнить приказ своей госпожи – за это его могли казнить и казнили бы! Потому он и поднял оружие против твоего сына! Правда, я сам удивлен тем, как умело он это сделал...

Секунду помолчав, Всеслав снова заговорил:

– Так что казнить Вотшу не за что, и он будет жить... Он мне нужен... А вот свободы у него больше не будет... Он вырос, и остаток жизни проведет в подземелье моего замка. – Князь задумчиво, невидящими глазами посмотрел в окно и медленно добавил: – Посмотрим, как он...

Но сам оборвал начатую фразу.

За дверью послышался короткий скрип, словно потревожили расшатавшуюся половицу. Всеслав быстро поднялся из-за стола, метнулся к двери кабинета и приоткрыл ее, но за дверью было пусто. Прикрыв дверь, князь вернулся на свое место и совершенно другим тоном обратился к своему гостю:

– Я думаю, нам стоит забыть сегодняшнее утро и поговорить о... будущем!

Когда солнце опустилось за горизонт, а небо потемнело, в замке княжеского города Край начался прощальный пир. На следующее утро вожаки стай, гостившие у князя Всеслава, должны были разъехаться по своим владениям. Все волки Всеславовой стаи, находившиеся в стольном городе, были приглашены на этот пир, хотя далеко не всем из них нашлось место в пиршественном зале замка – многие сидели во дворе, под вспыхивающими в вечернем небе звездами.

Вотша, конечно же, не был зван на пир и не исполнял своих обязанностей пажа княжны. Он в это время стоял на обрезе южной стены замка и любовался погружающейся в ночь степью. На его новом поясе из кожи западного изюбра висел замечательный меч с двумя крупными синими камнями, вставленными в перекрестье гарды и похожими на странные сумрачные глаза неведомой птицы. И напряжение боя, и восторг минуты награждения оставили Вотшу, только его губы еще помнили вкус поцелуя княжны, но на его душу опустился покой, вернулось обычное, немного отрешенное восприятие действительности. Он снова стал прежним извергом, непонятным для него самого образом попавшим в поле интересов высших многоликих. К нему снова вернулся его фатализм.

Вотша задумался о превратностях своей судьбы и потому не сразу услышал слабый шепот, окликавший его из полумрака, сгустившегося под лестницей, ведущей на стену. Когда же этот шепот все-таки проник в его сознание, Вотша наклонился над лестницей, но разглядел у ее основания только неясную фигуру.

– Спускайся сюда, я должна тебе кое-что передать... – донеслась до него новая фраза.

«Ловушка? – подумал Вотша, припоминая, каким взглядом провожал его к княжескому помосту опозоренный ирбис. – Вряд ли... Ему сейчас наверняка не до мести...»

– Спускайся быстрее, мне надо возвращаться! – поторопил его все тот же шепот.

Вотша положил ладонь на рукоять меча и быстро сбежал со стены. Рядом с лестницей, прижимаясь спиной к стене, стояла служанка княжны, Прятва. Едва Вотша сделал шаг по направлению к девушке, как она метнулась ему навстречу и сунула в руку маленький кусочек выбеленной кожи.

– Вот! – шепнула служанка, горячо дохнув прямо в лицо извержонку. – Княжна велела передать тебе прямо в руки!

Через мгновение девушки уже не было около Вотши, только слабый перестук каблучков отметил ее стремительное бегство.

Вотша немного постоял рядом с лестницей, а затем снова поднялся на стену и развернул знакомый ему клочок кожи. Поверх полустертых строчек написанного им стихотворения было выведено поспешной дрожащей рукой:

«Тебя собираются посадить в замковое подземелье. Навсегда. Пароль на сегодняшнюю ночь – „Волчья звезда“. Беги».

«Бежать? – подумал Вотша. – Куда? Зачем?»

И вдруг он представил себе со всей ясностью, что такое провести всю отпущенную ему жизнь в замковом подземелье! Княжна была, безусловно, права – надо бежать!

Но как?!

Под стеной послышалось слабое звяканье металла, а затем раздался негромкий голос:

– Да здесь он должен быть, на стене... Он всегда сюда приходит, когда заняться нечем!

– Не гунди! – отозвался другой голос гораздо тише. – Князь велел тихо его взять, чтобы никто ничего не знал, а ты орешь на всю округу...

Вотша отшатнулся к стенному зубцу, а затем метнулся по обрезу стены вправо. По-кошачьи перебравшись через угловой зубец, перегораживавший почти все пространство стены, он оказался уже на западной стене, а пробежав по ней метров сорок, – над самыми воротами замка. Здесь он спустился по одной из воротных лестниц и с угрюмо-деловым видом направился к дружиннику, стоявшему около уже запертой воротной калитки.

Увидев Вотшу, дружинник положил руку на щеколду и ухмыльнулся:

– Куда направляешься, извержонок?

– В город, по делу... – спокойно ответил Вотша.

– Это что ж за дела у тебя в городе появились? – снова усмехнулся дружинник. – До сих пор ты из замка не выходил.

– С тех самых пор, как мне стал давать поручения князь, – серьезно нахмурив брови, ответил Вотша.

– Князь... – насмешливо протянул дружинник. – Тогда он должен был тебе и пароль назвать!

– Волчья звезда! – бросил Вотша в ухмыляющуюся рожу.

В одно мгновение дружинник стал серьезным, подтянулся и, бормоча себе что-то под нос, принялся открывать калитку.

Уже миновав ворота, Вотша услышал из-за закрывающейся дверцы:

– Ну и извержонок! В какое доверие у князя вошел!

Вотша отошел от замковых ворот шагов на двадцать и вздохнул. Ему вдруг пришло в голову, что времени у него в лучшем случае до завтрашнего рассвета. Потом его хватятся, перероют весь город и, конечно же, найдут – спрятаться здесь негде, а уйти достаточно далеко ему вряд ли удастся! И почти сразу же ему пришла другая, спасительная мысль. Круто развернувшись, он быстрым шагом направился в сторону больших городских конюшен.