Паровозик запыхтел, машинист позвонил в колокольчик, и состав не спеша поехал по лесу к весенним альпийским лугам и скалам Боденвельта.

В этот день Тариэл почувствовал себя хуже. Не физически, а душевно. Что-то восставало внутри него против сказки, что-то не давало покоя. И сейчас ему было не до гостей, он вообще никого не хотел видеть. Утром в корзинке с завтраком Тариэл нашел альбом для рисования, краски и кисточки. Тариэл был творческим человеком: сколько себя помнил, он писал стихи и рисовал, особенно ему удавалась графика тушью. Он всегда четко выводил пером все детали и часто тратил на рисунок не один день. В школьные времена у него было на это время, ведь в последнем классе с ним никто не дружил.

Но сейчас эта находка даже несколько разозлила его. Особенно краски. Но он не выдержал, заперся покрепче в хижине, сел под пыльное окно за столик и при свете падавшего сквозь грязное стекло луча весеннего солнца стал рисовать.

Вот что у него получилось.

Тариэл бросил рисовать передовую. Интерес к рисованию часто перебивается чувством бесполезности этого занятия. Тариэл считал, что рисовать не умеет, и делает это только для того, чтобы занять руки во время своих размышлений.

Сейчас ему вовсе не хотелось размышлять, но размышления сами лезли в голову. После вчерашней беседы со стариком мысли о Юдолии, о войне, о Нестан утюжили его, словно танки.

Тариэл ударил кулаком по столу, потом побился о столешницу головой, смял свой рисунок и выскочил вон из жилища. На бегу он схватил сделанный им арбалет и, яростно крича, помчался с ним, словно в атаку. Арбалет у него был настоящий, стрелы на палец вонзались в березу, так как наконечники для них юноша изготовил из половинок раскуроченных ножниц.

Тариэл бежал долго, стреляя по воображаемому противнику, падал за дерево, кочку или другое укрытие, перезаряжал арбалет и снова бросался в атаку. Он был хорошим и опытным бойцом. Он мгновенно прикидывал на глаз план военных позиций на новой местности. Вот там над лесом, где из скал выскальзывает железнодорожная насыпь, можно было бы построить хорошие блиндажи – глубокие и с бетонным перекрытием. Там можно установить пару пулеметных гнезд, чтобы атакующие с высоты оказались под перекрестным огнем. Можно еще слегка засеять склон минами и намотать проволоку – так, чтобы, обходя ее во время атаки, враг сконцентрировался в районе пересечения огневых коридоров.

«Вот бы месиво мы тут им устроили, – подумал Тариэл, лежа в засаде. – Пусть думают, что наступают выгодно, с высоты. Самая дрянь – это брать высоту. Нужен многократный перевес в силе. Любая гора – сама по себе крепость. Если есть возможность, лучше на нее не лезть, а обложить и стараться выманить противника на себя. Тут главное – терпение и умение делать засады. Правда, бой получится затяжным. Они же тоже не дураки. – Тариэл перевернулся на спину и увидел над собой сходящиеся в небо стволы мшистых кедров. – Только жалко деревья, − подумал юноша. – За неделю даже от одних минометов здесь пни да щепки останутся. А если лупить двумя-тремя батареями, то через неделю − только выжженная земля, и еще года два трава здесь не взойдет. Так – только рыхлые воронки, осколки, да рыжая глина комьями. А если из года в год с химическими атаками? Здесь будет, как у нас».

Так Тариэл и лежал на спине, раскинув руки, жмурился на лесном солнышке и слушал голоса птиц. Он закрыл глаза и ощутил ветерок на своем лице и руках.

«Внимание! Внимание! – разнесся над полем дикторский голос. – Говорит войсковой штаб! Угроза ядерной атаки! Повторяю! Угроза ядерной атаки! Прекратить наступление! Надеть средства индивидуальной защиты! Укрыться на местности!»

Из репродукторов над танком угрожающе завыла сирена, в воздух взмыли желто-зеленые сигнальные ракеты. Пехота в панике заметалась по завалам. Надевая противогазы, бойцы бросились под танк. Но наперерез им выскочил старый солдат и, яростно закричав, стал бить прикладом бегущих под надежное стальное укрытие. Он очень старался, но не мог сдержать бойцов, лезущих под танк со всех сторон. Их набилось туда так много, что отдельные руки и ноги торчали между гусениц и колес. Вдруг из бронированного передка медленно вылез самоокапывающий нож бульдозера, танк заревел, дернулся и, скрипя гусеницами, начал крутиться на месте. И вот через несколько секунд там, где были танки, бурлили и осыпались груды мусора вперемешку с тем, ну, тем…

– Вспышка слева! – выкрикнул кто-то, и Тариэл машинально падает и прячется под своей шинелью, стараясь влипнуть в землю, просочиться туда, как жидкость. Но ничего не выходит.

Танки перестают ворочать землю и воцаряется тишина. И вот он чувствует ласковое тепло, красный свет, проникающий в глаза сквозь шинель и отчаянно зажмуренные веки. Но все равно свет невыносимо ярок. Он гаснет так же мгновенно, как вспыхивает. Четкие длинные ползущие тени вдруг исчезли, и над Тариэлом простерлась тьма.

Прошла ударная волна, за ней последовал резкий, режущий звук, напоминающий треск грозовых раскатов. Вновь тишина и мрак. Кажется, все позади. Тариэл еще немного полежал, свернувшись клубочком, потом услышал копошение вокруг и открылся. Рядом на карачках перебираются солдаты в противогазах. Тариэл вскидывает глаза и видит, что где-то в километре от него, на соседнем участке боя, клубясь, поднимается в небо темное облако ядерного взрыва в форме уродливой, вытягивающейся в небо колбаски.

«Нейтронная».

Танки, как гигантские кроты, тут же вылезают из своих укрытий и двигаются дальше в атаку. После взрыва мутит и звенит в ушах. Удивительно, но перед тем как потерять сознание, не только понимаешь, что у тебя вот-вот потемнеет в глазах, но и суетливо пытаешься этого избежать.

Вдруг страх пронизывает все существо и пробивает дрожь. Почему-то кажется, будто что-то не в порядке. Герметичность противогаза?

Тариэл встает на колени и хватается растопыренными пальцами за маску.

«Что? Не может быть! Этого не может быть!»

Но через резиновые глазницы пальцы свободно дотрагиваются до век.

… Тариэл, весь в испарине от нездорового полусна, вздрогнул и открыл глаза. Кругом пели птицы, стучали дятлы.

«Почему я выбросил неисправный противогаз?» – подумал лежащий на земле Тариэл, глядя на уходящие в небо стволы.

В школе их учили, что нужно делать, если маска оказалась негерметичной. Сначала закрыть глаза, задержать дыхание, лучше даже слегка кашлянуть, чтобы освободить дыхательные пути. Потом без паники снять противогаз, вынуть фильтр из сумки, отвинтить его от соединительной трубки и взять горловину фильтра в рот. Затем зажать пальцами нос и, не открывая глаз, дышать через фильтр. При этом можно вдыхать и выдыхать через фильтр. Клапанов все равно нет.

Впрочем, и тогда доза внутреннего поражения была бы смертельной. Ведь проникающая радиация действует первые несколько секунд после взрыва. Противогаз тут ни при чем. Тем более что с закрытыми глазами и фильтром в зубах далеко не убежишь. Пришлось бы стоять и ждать, пока подберут. Но так предписывала инструкция. А солдат должен всегда действовать по инструкции, независимо от ее эффективности. Он не сделал так, как предписывали инструкции. Почему? Потому что сломался, психанул. Но зато его не расстреляли, как труса. Тот офицер, со сгоревшим от электромагнитного импульса мегафоном, он ведь не застрелил его. А еще можно было даже не снимать противогаз, просто закрыть его глазницы ладонями, но тогда его точно бы расстреляли, решив, что он сдрейфил идти в атаку. Так что, все таки лучше было дышать через фильтр.

«И, может, жив бы остался, – думал Тариэл. – Но зачем? Чтобы десять лет загибаться от лучевой болезни? Нет уж, спасибо. Лучше подохнуть сразу. Так что хорошо, что я тогда психанул и не сообразил насчет фильтра. По крайней мере, это было не самоубийство».

Вдруг на солнце наползло облачко, свет померк, и от этого стало зябко, но хорошо. Глаза теперь не слепило и можно было, не жмурясь, пялиться в небо. Только сине-зеленое пятно, оставшееся от солнца в глазах, маячило теперь впереди.