– Да, и фрау Гретта здесь, и старая карга Кольбе, – улыбнулся Вильке.

– Вот будешь здесь жить, Вильке, фрау Гретта будет тебе для души, а фрау Кольбе – для тела.

Толстяк опять остановился и испуганно выпучил глаза на товарища:

– Это как? Она же…

– Вильке, Вильке, все у тебя об одном, – смеясь, укорил Франк. – Я же имел в виду ее кексы.

– Ах, кексы, кексы… Хе! – расслабился Вильке. – Ты так не пугай, а то мне чуть плохо не стало.

Они вскарабкались до верха обрыва и сквозь прозрачный сосновый бор направились в Раушен.

– Она ж ведьма, – продолжал Вильке. – Ей лет сто восемь, не меньше.

– Если не больше. Да и ладно, – махнул рукой Франк. – Она старуха хоть куда. Вот сегодня тебе яблоко передала, я и забыл.

– А где оно? – изумленно спросил Вильке.

– Вот, – сказал Франк и бросил ему желтый плод.

Вильке едва поймал его и поблагодарил, а Франк достал свое и они зашагали дальше, с хрустом откусывая большие сладкие куски от желтых в крапинку яблок.

– А чего эта карга про меня вспомнила? – с недоверием спросил Вильке.

– Да, небось, порчу тебе с яблоком какую отправила, – спокойно предположил Франк. – Она на тебя давно косо поглядывает.

– Это ты брось, – сказал Вильке, но все же перестал жевать и подозрительно осмотрел гостинец.

– Да, ешь-ешь, – засмеялся Франк. – Она хоть и ведьма, конечно, но с вермахтом ей тягаться не в пору.

– Так я-то не вермахт, а Вильке Борген, – заметил толстяк, но стал грызть дальше.

– Вот и правильно, Вильке, – согласился с решимостью товарища Франк. – Если что, я тебя к продавцу Гольдену отнесу, он старик добрый и снадобий у него полная лавка. Отпоит чем-нибудь. Ну, каким-нибудь пометом летучих мышей или рубиновым порошком…

– А он у нас что, добрый волшебник, получается? – уловил Вильке.

– Ну конечно, – сказал Франк. – Ты же видел, какая у него борода. Белоснежная, окладистая, как у старого гнома, так и хочется погладить. Такая борода может быть только у доброго волшебника.

– И пенсне золотое, и нос крючком, – согласился Вильке, – все сходится.

Франк и Вильке тихо пробрались в отель и разошлись по своим номерам.

Перед сном мальчики начистили до блеска пряжки и аккуратно сложили свою новую, столь нелепо смотревшуюся на них, форму. Они безумно гордились ею.

После отбоя к Франка проползли под кроватями шестеро юных солдат. Под светом фонариков, пригашенных платками, стоя на четвереньках, они обступили каску.

– Поднимай, – сказали они Франку.

Тот аккуратно поднял стальной шлем и из-под него, щурясь на фонарики, выглянул их котенок.

– Смотри, Вильке, – сказал довольный Франк. – Тигр съел все.

– А он что у тебя, Франк, – спросил один из мальчишек, – весь день под каской сидит?

– Нет. Только пока я сплю. А так он всегда со мной.

– А ты уверен, что ему там не страшно?

– Было бы страшно, покричал бы. Знаешь, как он пищит! Но мой кот клаустрофобией не страдает. Он меня ни разу еще не будил.

– Ну, кому там захотелось на русский фронт?! – закричал кто-то шепотом.

Мальчики замерли, зажав фонарики ладонями. Они посидели бы с котенком дольше, но болтать было нельзя и пришлось расползтись по койкам. И тут Франк впервые услышал, что все-таки котенок запищал. Франк тихо слез, взял его на руки и накрылся вместе с ним одеялом.

«Тебе что предатель, хвост надоел?» – про себя спросил Франк. Котенок замурлыкал, заглаживая свою вину.

– Если будешь себя хорошо вести, – одними губами сказал Франк, – то после войны я заберу тебя к себе, и мы будем дружить много лет. Как с Вильке. Я знаю его со второго класса. Когда он пришел в нашу школу, его, карапуза, все обижали и никто не хотел сидеть с ним за одной партой. А я с ним здорово подружился, и теперь Бог сделал даже так, что мы попали с ним в одно отделение.

Котенок гудел, как моторчик. Вдруг раздался до боли знакомый и очень страшный вой тревоги: ручная сирена воет особенно натужно и жутко. Все вскочили и стали копошиться в полутьме. В холле гостиницы, дублируя сигнал тревоги, назойливо зазвонил звоночек на стойке портье.

Франк оделся быстрее остальных, так как еще не спал. «Только бы учебная, только бы учебная, – молил он про себя, – ну пожалуйста». Вдруг он вспомнил слова приезжавшего из Кенигсберга офицера и всякая надежда, что тревога учебная, исчезла. От этого у него закрутило живот и плечи объял холодок.

«Вильке!» – помчался Франк в соседнюю комнату.

Толстяк, стоя в кальсонах, лениво заправлял кровать.

– Вильке, бросай! – сказал он. – Это боевая тревога.

Тот на секунду замер.

– Нас повезут в крепость? – спросил он.

– Не знаю! – стараясь не разводить панику, сказал Франк. – Одевайся! Ну, давай же!

Толстяк взялся за брюхо и присел на койку.

– Что-то у меня живот крутит, – невинно сказал он.

Франк схватил его за руку, поднял и стал нахлобучивать на друга вещь за вещью.

– Смотрите! У Вильке мамочка объявилась! – засмеялись кругом уже одетые однокашники.

Через пять минут, когда Вильке, наконец, привел себя в порядок, в отеле кроме него и Франка оставался только ворчливый хозяин.

– Где твой противогаз? – сказал Франк, вытряхивая из сумки хлебные корки.

– В шкафчике! – сказал Вильке и, порывшись, достал маску.

– Бежим!

Закинув за плечи карабины-маузеры, они помчались по узкому, устланному ковровой дорожкой коридору и выскочили в холл.

– Опоздать хотите, дезертиры?! – закричал из-за стойки гладко выбритый старик в целлулоидном козырьке и красном жилете.

Мальчики не обратили на него внимания и ринулись к дверям с матовым витражным стеклом, за которыми метались солдатские тени. Франк отвернулся, нахмурился и растерянно посмотрел на зеленые и коричневые кресла холла, на стойку портье, на резко освещенный стол с письменными принадлежностями.

– Стой, Вильке! – опомнился Франк. – Я котенка забыл.

– Брось, пусть останется, целее будет, – сказал толстяк, и ему стало нехорошо от собственных слов.

Секунду они не двигались.

– Нет, я все-таки возьму его. Вдруг мы не вернемся, – сказал Франк и, топая великоватыми ботинками, помчался обратно в номер.

«Я его отпущу, если что, – думал он на ходу. – А если все обойдется, заберу домой».

Когда он вернулся в холл, еще сонный Вильке стоял на том же месте.

– Еле отыскал его, в шкаф от сирены спрятался, – сказал на бегу Франк. – Ну бежим же!

Они выскочили на улицу и увидели, что она совершенно пуста. Сирена уже не выла. Секунду мальчики стояли в ступоре, потом, прислушавшись, уловили шум моторов в том месте, где вечером строили роту.

Они выбежали на площадь. Там стояло четыре грузовика с брезентовыми тентами, и один из них уже отъезжал. Франк и Вильке подскочили к ближайшему, им помогли забраться в кузов. Пока они устраивались, грузовик тронулся, и они поехали из Раушена на войну.

Ругаемый и пинаемый всеми сонный Вильке сразу предпочел залезть вглубь кузова. А Франк остался у борта – прощаться с городом. Когда машина вырулила на небольшую площадь, он приложил козырьком руку к глазам и поймал взглядом на секунду подсвеченную фарами другого грузовика статую женщины с кувшином на плече, преклонившую одно колено.

«Прощайте, фрау Гретта, – улыбнулся Франк, поежившись от холода, и бережно, чтобы не придавить котенка, запахнул шинель. – Вперед стремись, солдат отчизны, и смерть спокойно встреть!»

Уже через полчаса их автоколонна остановилась у блокпоста на въезде в Кенигсберг. Из-за гудения машин канонада слышна была не отчетливо, но ее отдаленные разрывы, казалось, слегка потряхивали воздух.

Миновав ворота первого форта, машины с отрядами гитлерюгенда двинулись по переполненной войсками сырой брусчатой улице. Солдаты бежали, шли строем, стояли в оцеплении, вели взволнованных овчарок и доберманов, сидели на мотоциклах. В городе – затаенная тишина и полный мрак. Еще ходили трамваи – вероятно, их использовали для переброски по городу войск и боеприпасов. Улицы были завалены противотанковыми «ежами», газоны превратились в траншеи, а на площадях торчали бетонные конусы огневых точек.