– Товарищ полковник, я хочу учиться, – промямлил потомственный военный, окончательно выбитый из колеи. Он ожидал криков, ругани, гауптвахты, но никак не угрозы отчисления. – Я хочу служить!

– Мне докладывали о твоих художествах, – отмахнулся начфака. – И про самоволки знаем, и про гулянки ваши, и про девочек, это все ерунда… А вот милостыню просить для советского офицера – это низость! Тебя что, не кормят здесь?! – внезапно рыкнул он. – Ты чужое место здесь занимаешь! Какой-то честный парень приехал издалека, получил тройку и не смог поступить. А ты поступил! И его место занял! Тебе в художники надо было идти или в артисты! Или в кино сниматься, вон… вымахал какой, детинушка!

– Я исправлюсь, товарищ полковник…

Я исправлюсь, пообещал он себе в очередном увольнении. И вдруг все окрасилось серым. Точно лопнул внутри годами зревший нарыв. Сергей отчетливо увидел себя спустя десять или пятнадцать лет. Шкурой почувствовал, как носит шинель с майорскими или даже подполков-ничьими звездами. Лысеет, толстеет, проверяет чистоту подворотничков, заправку кроватей, длину портянок…

Тупик. Нулевая перспектива. Есть только один способ избежать серого кошмара – учиться дальше. Прорываться в высшую Академию. Трижды подавать документы, сдавать экстерном, подбираясь к следующей сияющей вершине – к Академии Генштаба…

Иначе окажется, что начфака прав.

Отличник Кушко зря занимает чужое место, раз способен легко променять блестящую карьеру на пару занюханных долларов, небрежно кинутых буржуями.

До выпуска он доучился без приключений. Даже девушек забросил, поскольку распределиться в Питере не светило. По возвращении в Мирный снова затеплилась надежда на лучшее. Здесь еще не помахала крылом страшная птица-перестройка. Вдали от ужасов «гражданки» многое виделось иначе. Стали доступны офицерские рестораны, широким фронтом распахнули объятия гарнизонные невесты, можно было больше не слушать родителей, и жить совсем отдельно, и приводить в офицерское жилье кого угодно… Как же быстро все рухнуло!

…Нынешним утром, забираясь в кабину тягача, лейтенант Кушко нарочно снял перчатку. Ладонь мгновенно приклеилась к заледеневшей стальной перекладине. Он даже подождал пару секунд, ощущая острую необходимость испытать боль.

После всего, что случилось.

Тягач взревел всеми своими дизелями, расчет бегом занимал места в вонючем прогретом чреве, а лейтенант все ждал и ждал, чтобы полнее насладиться болью. Чтобы вырваться из оцепенения, которое длилось уже год. Или гораздо больше года? Но боль от ожога оказалась недостаточно сильной.

Сегодня ночью умер его ребенок. Девочка.

Она должна была родиться спустя три месяца.

– Да шо ж це таке на мою голову! – непонятно к кому обращаясь, вопила бабушка. Вопила негромко, чтобы не мешать спать дядьям, пришедшим с ночной смены. – Ну, недаром же мовют, шо як гарна дивчина, так мозгов нема!

– Нет, чтоб как другие девочки, на олимпиаду по физике, или по химии… ну, или хотя бы хлопца путного нашла! – вторила дородная тетя Ксана. – Стыдно сказать, куда дивчину собираем!

– Взглянем на ситуацию здраво, – отзывалась интеллигентная тетя Галя, настраивая швейную машинку. – Идти наперекор – означает нанести ребенку психологическую травму!

Мама только вздыхала. Все четверо, не прекращая обсуждать немыслимое мое поведение, коллективно готовили праздничный наряд. Праздничный – это слабо сказано! В этом огненном трико я должна была покорить роскошную Ялту с первого взгляда. По лиловому, малиновому и местами лимонному фону щедро струились бисерные ручейки. Бисером мои родственники увлекались давно, можно сказать – из поколения в поколение. И нигде, кроме как в тихих яблочно-сливовых селах под нашим городом, я таких замечательно расшитых рубашек больше не видела. Узрев бисерное великолепие, сотворенное моими бабушками, Сваровски нервно смолил бы в углу, а потом – зачах от зависти. Одним словом, костюм для лучшей цирковой артистки должен был навсегда лишить мир покоя!

Но начиналось все не на солнечной ялтинской набережной. Как это ни прозаично, первый шаг к счастью был сделан в кооперативном гараже дяди Миши. Дядя Миша был механиком от бога. Полет его фантазии проходил всегда столь высоко, что люди обычные, приземленные, вроде участковых милиционеров, подозрительных военкомов и управдомов, просто не могли за ним углядеть. Есть версия, что, едва родившись, дядя Миша потянулся к лобзику и гаечному ключу. В восемь лет старшие товарищи доверяли ему менять масло в двигателях, в десять лет он мог перебрать мотор легковушки, а в двенадцать – бойко разбирал ворованные машины под руководством тех же самых мудрых старших товарищей. Затем товарищи угодили куда следует, но Мишу никто по малолетству не привлек. В четырнадцать лет дядя Миша собрал первый мотоцикл. Затем – трицикл, тут же отобранный ГАИ. После чего к одаренному хлопчику люди потянулись косяком. Дядя Миша все реже посещал учебное заведение, он ремонтировал безнадежно заклинившие замки, велосипеды дореволюционного производства, бензопилы, пылесосы и… самодельные пугачи.

И вот, в компании с этим одаренным, слегка помятым гражданином, я предстала перед Важным Районным Чиновником. Третьим в нашу делегацию была назначена тетя Ксана как самая пробивная и как распорядитель семейного капитала. Важный Чиновник оказалась седовласой дамой гранитного вида. Она оглядела нас с испугом. Тринадцатилетняя пухленькая девочка с улыбкой до ушей. Измазанный в машинном масле, потертый всклокоченный мужик с горящими глазами и дородная мадам в торгашеской размахайке, воинственно перекрывшая выход из кабинета.

– Все верно, вы пришли по адресу… – осторожно промолвила Важный Чиновник. – Мы объявили об очередном конкурсе самодеятельных артистов цирка. Проходить фестиваль будет следующим летом в Ялте, это тоже верно…

– Так вы главная? – перебила тетя Ксана.

– Мне поручено быть куратором мероприятия. Но…

– Я хочу участвовать, – выпалила я.

– Вы не можете участвовать просто так, – стала вяло отбиваться хозяйка кабинета. – Вы должны вначале вступить в самодеятельное творческое объединение. Они рассмотрят вашу заявку. Если это им покажется интересным, вас включат в списки…

– Это же ваше объявление! – Тетка припечатала к полировке стола вырезку из газеты. – Тут не сказано, что надо представлять кого-то…

– Следует зарегистрироваться…

– Це що ж такэ!.. – налилась багровым тетка.

– Мы сделали велосипед! – Я подергала соседа за рукав, чтобы он тоже принял участие в разговоре. – Разве вы не знаете дядю Мишу? Он сделал мне такой велосипед! Я покажу на нем самую лучшую программу!

– Велосипед? – подняла бровь Важный Чиновник. – Это оригинально. То есть… вы намерены покорить публику, катаясь на велосипеде?

В тринадцать лет не всегда сразу понимаешь, что над тобой издеваются. Но дяде Мише тринадцать давно стукнуло, и школу общения с Важными Районными Чиновниками он прошел немалую.

– Слухай, бабусь! Тут шо сказано – фе-сти-валь! – Мой заступник ткнул заскорузлым ногтем в заметку. – Тут сказано – берут заявки от усих желающих. Шо надо, я зарегистрирую… прям зараз. Дай телефон, я Черныху зазвоню. Який у вас тут выход на город? Чи зараз лепше Миколе Шевченке зазвонить?

Важный Чиновник заерзала и побледнела. Микола Шевченко в тот момент был даже не Очень Важным, а Почти Самым Важным Чиновником города. Дядя Миша отремонтировал для семьи Шевченко две служебные «Волги» и, вероятно, оказал еще немало скрытых услуг.

– Шестой кабинет, – сдалась гранитная дама. – Только учтите, все равно нужно согласие родителей! И принимать ваш номер на отборочном туре буду не я, а комиссия!

– Нэхай будэ комиссия, – добродушно согласилась тетя Ксана.

Наутро в гараже собрался мозговой центр. Мои тетки с опаской разглядывали огромное колесо с крохотными педальками и задранным вверх сиденьем. Подозреваю, что переднее колесо Миша свинтил с колхозной сеялки, прочие детали конструкции тоже не продавались в скобяных лавках. Помимо дяди Миши в совете стаи участвовал отставной тренер из киевского цирка, тетенька-энтузиаст из Дома творчества юных и двое шпанистого вида механиков, подрастающая гаражная смена. Они потом, после всего, безмерно гордились своим участием.