– Это не то… – сказал человек в милицейской шапке. – Это так, баловство. Не стал бы Семенов такой ерундой заниматься. Это он, видать, кого-то проверить хотел. Кого-то из своих лбов натаскивал, в деле хотел поглядеть…

– Ничего себе баловство! – хором откликнулись пассажиры. Почему-то теперь все разом осмелели и накинулись на опоздавших стражей порядка. – Уже из дома не выйти?! Что творится в области? Вы же их знаете, разве так трудно пересажать?!

– А ты молоток, двоих завалил, – уважительно похвалил Сергея сержант, сидевший за рулем «УАЗа». – Если бы не ты, кто-то точно бы зажмурился…

– Кто? Я завалил?! – изумился бывший лейтенант.

– Ты, конечно, – поддакнул вездесущий Коваленко. – Ты того придурка со стволом вырубил. Другой тебя сзади бил, а ты навалился – и не выпускал. Что, не помнишь? Повязали гада, а те сбежали… Слышишь, его там… обрабатывают?

Сергей ничего не хотел слушать. Он хотел одного – оказаться дома, в горячей ванне…

Дома Валерия кинулась обнимать, затем отшатнулась и заплакала. Сергей сначала решил, что жена плачет из-за его разбитой физиономии.

– Милый, мне так плохо… уже давно. Мне кажется… – Она отвернулась, кривя лицо. – Мне кажется… ты меня больше не…

– Я люблю тебя. Люблю, – простонал он, растекаясь по ковру. – Пошло оно все к черту… как же мне надоело…

Беда одна не ходит. Во время заварухи пропала одна из сумок с товаром. Кто ее «приватизировал» – выяснить так и не удалось. Победа обернулась колоссальным убытком. Как Сергей и предполагал, товар из второй сумки тоже не желал продаваться. Мертвым грузом лежали никому не нужные вязанки китайской и турецкой продукции. Бедный коммерсант потихоньку впадал в ступор…

Неделю спустя на пороге появился тот самый щупленький мужчина с лицом грустного кенгуру. Лера открыла ему дверь, но закрыть бы уже не сумела. Мужчина что-то жевал. Он вошел один, но двое остались на лестнице. Сергей успел спросить себя, как эта троица миновала два КПП и легко отыскала его в городке.

– Поговорить надо, – не прекращая жевать, сказал Семенов. – Да что же вы так напрягаетесь, девушка? Я вашему мужу работу хочу предложить.

– Ра… работу? – Сергей слегка расслабился, не переставая наблюдать за руками гостя. Впрочем, тот рук не прятал и на громилу вовсе не походил.

– Меня зовут Алексей Степанович, – культурно представился гость. – К сожалению, мы не успели познакомиться раньше. Помешали неприятные обстоятельства… н-да. Я должен извиниться, это была неудачная шутка. Хорошо, что никто серьезно не пострадал.

– Вы о чем? Кто не пострадал? – подозрительно спросила Валерия. – Сережа, ты мне ничего не рассказал?!

– Не о чем рассказывать, – пожал плечами Кушко. И мгновенно заметил, что заслужил в глазах гостя несколько очков.

– Я работаю в охране. Обеспечиваю безопасность многих кооперативов, – поделился гость. – Мне нужен исполнительный директор в… скажем так, в торговую сеть. Мне вас рекомендовали. Я навел справки. Как видите, и нашел вас легко. Да я и сам убежден… без рекомендаций, что вы и в торговле понимаете, и людей… сумеете построить. Для начала – пятьсот рублей, дальше посмотрим. Как вам мое предложение?

– Пять… сот? – еле выговорила Лера. Ее отец за четверть века исправной службы еле дорос до такого оклада. – А что ему за эти деньги придется делать?

– Быть директором. – Алексей Степанович изобразил улыбку, состоящую из дюжины стальных зубов. – Всего лишь быть директором.

Первое чувство не проходит, Марк.

Его можно загнать внутрь, как опасную африканскую инфекцию, загнать в кости, в пятки, в легкие. Первое чувство врывается воздушно-капельно, вползает тактильно, вгрызается неизлечимым червем.

Весь вопрос в иммунитете, Марк. К тридцати годам человек становится броненосцем. А в семнадцать лет броня еще мягкая и легко проминается при первом ударе.

Ты ударил наотмашь.

Я помню твои глаза. Они смотрели с неподдельным восхищением и обожанием. Ты тогда сумел выключить все свои счетчики. Ты настежь распахнул свои окна и двери, твое изумленное окружение слышало, как с хрустом отлетают изоляция, вата и замазка.

О, ты умеешь любить!

Выпускные экзамены в училище – сами по себе грандиозное событие, но я сознательно отвожу ему место в тени. Потому что все, происходившее после, было лишь легкой тенью нас с тобой.

Тебя и меня.

За неделю до выпускного экзамена по мастерству приезжал замечательный дядя Миша, ставший для нашей семьи почти родным. И дядя Миша вместе с механиками цирка снова и снова колдовал над моим фантастическим велосипедом. Они тысячу раз что-то обмеряли и выравнивали, смещали центр тяжести, меняли детали, ссорились над чертежами с красными бессонными глазами. Потом механики приглашали худрука на очередной мозговой штурм, а мне приходилось в тысячный раз повторять трюки, приноравливаясь к изменениям.

Никто из нас не был доволен.

Но хуже всего, Марк, что мой выпускной номер не понравился тебе.

– Миленькая девочка, – бросил ты кому-то на бегу, – но все это отвратительно. Это плоско, это неярко, это блекло. Извините, у меня звонок…

Существуют законы, которые нам не изменить. Они не жестоки и не злы, эти законы, они суровы и удобны всем, кто продал себя божеству арены. Каждый студент к окончанию учебы должен иметь готовый номер, с которым не стыдно предложить себя в цирковую труппу. Если ты почти четыре года подражал другим и не родил ничего нового – тебе нечего делать на арене. Век цирковых слишком короток…

– Да. Нет, – отрывисто бросал ты в трубку, и одна лишь эта угловатая сотовая трубка с выдвижной космической антенной поднимала тебя на запредельную высоту. – Нет, если только акробаты на мачтах. Нет, ходули меня не интересуют. Да, всех благ.

…Это громадное, неуклюжее колесо со сверкающими спицами, с развевающимися лентами, с недосягаемо высоким седлом – оно в третий раз стало моим пропуском в мир грез. Оно пропустило меня в Ялте, оно спасло меня при поступлении. Оно стало волшебным амулетом, без которого нельзя проскочить из одной вселенной в другую. Милейшая Зинаида Аркадьевна разбилась в лепешку, чтобы слепить из «дворовой самодеятельности» нечто достойное аплодисментов.

– Это позор, но позор красивый, – заключила преподавательница. – Настя, мы с тобой вывернемся, но заставим их страдать…

Имелось в виду – заставим трепетать зрительские сердца!

Номер осложнился балансировкой на наклонной проволоке, затем пришлось освоить стойку на руках, пришлось разделить седло с двумя мальчишками-силовиками. Впрочем, они довольно скоро соскакивали, и я опять оставалась одна, наедине с летающими кинжалами и… самой страшной частью.

Описать словами это сложно. При первом взгляде со стороны на язык просилось слово «невозможно». Но настоящий цирк именно на таких эпитетах и держится! Сообща придумали сальто вперед, для эффектной концовки. Потом, после нескольких тысяч падений, когда я научилась въезжать по проволоке, укрепленной на сорокоградусном уклоне, мне завязали глаза.

Впрочем, завязанные глаза я подглядела в кино у какого-то зловещего факира. С ухмылкой дауна и повязкой на глазах он швырял ножи в прикованную к доскам блондинку. Белокурая партнерша извивалась, выгодно подчеркивая линию бедра. Ножи втыкались там, где положено. Зал послушно вздрагивал.

Наблюдая за моим номером, клиент должен был не просто изредка подпрыгивать, почесывая сонное брюшко. Он должен был непрерывно трястись, ронять мороженое на брюки и менять промокшие от пота носовые платки!..

Но тебе не понравилось.

– Кто этот парень… мужчина… такой… такой? – едва переведя дыхание после сальто, спросила я у сокурсниц.

– Вон тот, длинноволосый, весь в белом, красивый? – мечтательно подхватили девчонки. – Это же Марк такой-то… председатель комиссии…

– По телику показывали – он получил орден… этот, как его… «Служение отечеству»… Он собирает цирк украинский, в Монте-Карло повезет… Он продюсер, он даже в Москве всех знает…