По приезде в Ла-Плату невольно ждешь, что вот-вот, наконец, появится центр этого города с четвертьмиллионным населением. Он вырос американскими темпами, но на горизонте пампы не увидишь ничего, напоминающего небоскребы. А по пути к центру города напрасно надеешься встретить оживленное уличное движение или сутолоку торговых кварталов.

Выезжаешь на Пласа-де-Армас и удивляешься: по плану города здесь должна быть центральная площадь. А взору предстают низкие здания, зеленые аллеи вдоль широких тротуаров. Всюду солнце, воздух, тишина — полная противоположность тесному, подавляющему Буэнос-Айресу. Поэтому картина, которую мы увидели, выходя из машины, органично вписалась в эти буколические рамки: за углом раздался топот конских копыт, примчался гаучо в широких бомбачас. Один миг — и узда уже обвила столб, а сомбреро сдвинуто на затылок. И не успели мы опомниться, как дверь с надписью: «Peluquería» — «Парикмахерская» — уже закрылась. На площади никто даже и не взглянул на приезжего!

Наполовину скрытое в парке Ираола, живет своей каменной жизнью здание, которое вряд ли могло бы найти более спокойное место, чем Ла-Плата. То же название, что и парк, носит музей, во мгновение ока переносящий вас в совершенно иной мир.

Как не вспомнить в его стенах василисков Плиния, непобедимых царей всех зверей, проделки сказочных ведьм и страшилищ, газетные статьи о лохнесском[20] чудовище или хотя бы бабушкины сказки о драконах! При небольшой доле фантазии вы встретите в залах лаплатского Музея всё эти диковинные чудища. Правда, палеонтологи, педантично придерживаясь научной истины, осторожно выташили на свет божий сотни тонн костей, не менее осторожно очистили их мягкими Щеточками, измерили, взвесили, сфотографировали со всех сторон, сделали сравнительные таблички, описали каждую мелочь и затем всех этих ископаемых вторичного и третичного Периодов с помощью кранов, балок и скрытых железных каркасов составили так хитро, Что, входя в каждый новый зал, невольно отступаешь на шаг назад. Вот на вас набрасывается страшилище, голова которого невелика, зато хвост так огромен, что едва уместился бы и в пяти жилых комнатах. Другое чудовище готово откусить вам голову; чтобы лучше разглядеть возмутителей своего спокойствия и удобнее напасть на вас, оно выгнулось дугой к самому потолку, достигнув крон доисторических пиний. Сразу же за дверьми вас подкарауливает новое чудище, с широко расправленными крыльями, с головой, вооруженной крокодильей пастью, с хвостом, напоминающим электрического ската на длинном шесте, с когтями, которым позавидовал бы любой горный орел.

Господи, ну как же после этого людям было не выдумать фантастических сказок и фантасмагорий!

Но именно в этот момент подоспели палеонтологи, чтобы трезво вернуть вас к реальной действительности. Сюда, пожалуйста, — вот этот экспонат представляет собой останки позднеюрского гигантского ящера (такие слова, как страшилище, чудовище и другие, считаются здесь низкими), которого откопали в Вайоминге. Он называется Diplodocus Carnegie, имеет 102 позвонка, некоторые из них достигают удивительных размеров. Еще бы, один такой позвонок весит полцентнера и мог бы на привале у костра служить удобной скамейкой. Кроме всего прочего, этот Diplodocus отличается тем, что из всех позвоночных он имел относительно самую маленькую голову, а следовательно — и мозг. Где уж тут говорить о мозге, мысленно возразите вы беззащитной табличке со сведениями о Diplodocus'e, если обладатель его довольствовался травкой и пропитание для 27 метров своего туловища скромно отыскивал где-то в болотах, среди мелкой живности.

Совсем, видимо, иной характер был у его коллеги — Tyrannosaurus rex, тоже гигантского ящера, обитающего в соседней комнате. В длину, правда, он никогда не превышал десяти метров. Зато зубастая пасть его наводила ужас на все живое. Хищник, ничего не скажешь. Своей вертикальной походкой на двух ногах он больше всего напоминает человека, а также немного кенгуру. Где-то в древнейших меловых пластах в штате Юта обнаружили его следы, оставленные, видимо, в тот момент, когда Tyrannosaurus гнался за своей жертвой. Трехпалые отпечатки шириной 79 сантиметров, говорили о том, что погоня была для него сущим пустяком: что ни шаг, то 376 сантиметров!

Кроме того, здесь находится отечественная достопримечательность, которая ничего общего не имеет с гипсовыми копиями привозных экспонатов. Ее сон, длившийся миллионы лет, потревожили в ноябре 1922 года — сколь ничтожна точность в данном случае! — в Агуада-дель-Каньо, недалеко от аргентинского Неукена. А его метрическое свидетельство хвастает тем, что, мол (минутку внимания!), речь идет о самом крупном из известных до сих пор гигантских ящеров: Antarctosaura gigantea. Посудите сами, бедренная кость равняется 230 сантиметрам, в то время как у североамериканского Diplodocus'a она составляла всего-навсего 155 сантиметров! «Hombre!», «Qué bruto!», «Macanudo!», «Qué bicho raro!», «Caramba!» и прочие проявления патриотического восхищения можно услышать от местных посетителей, когда они поднимают голову от метрической записи, чтобы еще раз как следует поглядеть на него. «Батюшки (можно прочесть в их глазах), вот гринго-то небось завидуют!»

Doedicurus тоже почти национальная гордость. Это южноамериканский танк, извлеченный из аргентинского четвертичного периода, прапраотец современного броненосца, которого здесь называют по-всякому: «quirquincho», «tatu», «mulita», «peludo». Но все они, вместе взятые, — жалкие недоноски рядом с этой броневой башней, перед которой меркнет даже слава современной черепахи с Галапагосских островов. Но для полного вооружения Doedicurus одной брони было недостаточно. Хвост его заканчивался смертоносной палицей, покрытой окостеневшими остриями.

Еще здесь имеется Megatherium americanum — «огромное американское животное». Снимите почтительно шляпы — это краеугольный камень в основании аргентинской палеонтологии! Окаменелый скелет гигантского ленивца, длиною в семь метров и высотою в четыре, открыл совсем недалеко от Буэнос-Айреса, на берегу реки Лухан, испанский патер Мануэль-де-Торрес в 1785 году. Когда посылка со скелетом прибыла в Мадрид, она произвела там такой фурор, что Карлос III немедленно отправил в Буэнос-Айрес королевский приказ вице-королю маркизу Де-Лорето, чтобы тот, не теряя времени, добыл такого же зверя живым. Пусть даже он будет немного поменьше. И что, мол, господин вице-король должен сделать все возможное, чтобы с животным по дороге к испанскому двору ничего не случилось. Если иначе нельзя, то разрешается сделать чучело, только оно должно выглядеть как живое!

Вообще сюда натаскано столько всяких животных, что голова от них идет кругом. Вот, например, патагонский Toxodon четвертичного периода — явная помесь лошади, тапира и носорога, а рядом — современный спрут со щупальцами, каждое из которых с добрых 3 метра длиной, бабочки фантастически щедрых красок, муравьеды, змеи, жуки, киты.

У выхода из музея на вас оскаливаются два бронзовых стража, которых строители Ла-Платы, очевидно, избрали в качестве символа силы и значимости. Это смилодонты — всеядная гроза эпохи плейстоцена, напоминающие своим обликом кровожадных львов, тигров и леопардов одновременно. Смилодонтов постигла удивительная судьба. Саблевидные клыки в верхней челюсти, при помощи которых им удавалось пронзать жертвы и вспарывать им внутренности, в конце концов стали мешать смилодонту закрывать ненасытную пасть. И они вымерли бесславно — от голода.

1 марта 1948 года праздновалось в Аргентине как победоносное окончание войны. Название побежденной страны вслух никогда не называл даже президент Перон. А между тем каждый знал, что речь идет об Англии. Торжество происходило на Пласа де Ретиро перед вокзалом того же названия, где собралось больше миллиона человек. На почетный постамент перед вокзалом из музея привезли прославленный «La porteña», первый аргентинский паровоз 1857 года, а над триумфальной аркой повесили огромную надпись: «Ya son argentinos» — «Они уже аргентинские».