Сигом стоял напротив, опершись о спинку другого кресла.

— Я пойду, — сказал он, — прошу тебя не выходить из корабля, пока не получишь от меня сигнала.

Он настроил приемник корабля на свою волну.

— Я помогу тебе отсюда поисковыми системами, — сказал Олег.

— Лучше бы после моих сигналов.

«А не слишком ли ты о себе воображаешь, парень? — подумал Олег. — И не слишком ли недооцениваешь меня? Впрочем, одно вытекает из другого. Ты иногда мне кажешься подростком, могучий сигом. Самоуверенным юнцом…»

— Очень прошу тебя не покидать корабль, — повторил Ант. — Мы совсем не знаем эту планету и не готовы даже психологически к ее сюрпризам.

«Но, по твоему мнению, ты готов больше, чем я, — усмехнулся про себя Олег. — Ну, что ж, иди, а там посмотрим». Он сказал:

— Не волнуйся. Если заметишь что-нибудь существенное, немедленно сообщи, и я подскажу тебе, как действовать дальше.

Выразительное лицо сигома стало встревоженным:

— Ты ведь не со мной соревнуешься. Мы оба — партнеры против неизвестности. Но ты ранен, и я иду на разведку. Разве не так обстоит дело?

— Ладно, не волнуйся, — проговорил Олег. — Я не высуну отсюда носа.

— До моих сигналов, — напомнил сигом.

— До твоих сигналов. Я буду послушным… — И мысленно досказал: «Как исправный автомат, ты ведь этого хочешь…»

Олег еле дождался, пока сигом ушел. Он лег в кресло, устроился поудобнее. Рана ныла. Он повернулся — боль чуть успокоилась. Согнул ногу, вытянул руку — и даже улыбнулся от облегчения. Почувствовал себя почти счастливым, вернулось желание размышлять. Но мысли приходили невеселые. Он думал: «Попробуй утешиться тем, что ты не такой уж примитив, что есть другие, еще проще. Можешь отнести себя к разряду благородных и смелых исследователей. Но вот у тебя растянуто сухожилие или задет сустав — и весь твой сложный разнообразный мир сужается до больничного окошка. Все великие мысли уменьшаются и гаснут. Горячие порывы подергиваются пеплом. Ты становишься рабом своего сухожилия или сустава. Садишься так, чтобы на них было поменьше нагрузки. Ложишься так, чтобы они были в тепле, чтобы им было удобнее. Только бы не болело — и ты уже счастлив. Как тебе мало сейчас нужно, человек…»

Олег щелкнул тумблером, и каюту наполнил треск разрядов. Луч метался по шкале, регистрируя быстро меняющиеся шумы. Олег передал ведение поиска автоматам. На экране засверкали точечные вспышки и молнии, изломанные кривые сплетались в паутину, разрывались, произвольно склеивались.

«Тебе придется все-таки раскрыться, красотка, — приговаривал Олег. Он будто заклинал планету, уговаривал и угрожал одновременно. — Можешь злиться сколько угодно, но ты ведь присвоила себе то, что тебе не принадлежит: надо вернуть. Людей нельзя красть безнаказанно. И шутки с ними тоже кончаются не всегда удачно. Человек — это не так уж много, по мнению некоторых, но все же кое-что. Уж поверь мне. И лучше бы тебе поладить с нами по-хорошему или вообще не связываться…»

На одном из экранов возникло размытое пятно. Оно постепенно прояснялось, и треск утихал. Уже можно было различить скалы, трещины в них, глыбу обвалившихся скальных пород. Олег передвинул рычаг на «обзор», и на экране поплыли унылые гряды скал, ущелья, наполненные туманом, как молоком.

Теперь и на других экранах возникло по кусочку панорамы. Шесть экранов обзора — шесть окошек, шесть лучей, протянувшихся на сотни и тысячи километров. Киноаппараты автоматически снимали все, что появлялось в окошках, на нескончаемые рулоны пленки, анализаторы первого контроля просматривали ее, дублируя тысячи кадров, где имелось хоть что-то отличное от миллионов других, анализаторы второго контроля выбирали из этих тысяч сотни. Если бы на планете было обнаружено что-то необычное, оно бы тотчас появилось на контрольном экране в сопровождении звуковых сигналов.

Шли часы. У Олега устали глаза, он прикрыл их отяжелевшими горячими веками.

И вдруг услышал шаги. Легкие, мягкие. Они доносились из-за перегородки, отделяющей каюту от узкого коридора, который вел к пульту управления кораблем.

Олег раскрыл глаза. Шаги затихли.

«Чепуха, послышалось», — подумал он, но на всякий случай переключил один из экранов на рубку управления. Она была пуста.

Но беспокойство не уходило. Чтобы отвлечься, Олег стал анализировать свое состояние: «В какой части мозга родилось это беспокойство? Боязнь неизвестности… Предки уплатили за нее кровью, мукой, жизнью, а мне она ни к чему. Это не оскорбительно для них, но мне она в самом деле не нужна. Я могу логично размышлять, сопоставлять, сравнивать… Но, может быть, моему дальнему потомку эта моя логика тоже будет ни к чему, как мне — первобытные страхи?

Возможно, у него будет что-нибудь совершеннее, и моя логика покажется ему атавизмом, вроде аппендикса. Ведь она рождена в определенных условиях и выработана для определенных целей…»

Размышления все же успокоили Олега. Он переключил все экраны на внешний обзор, анализаторы — на повышенную готовность, главной компьютер — на выборку и продолжал наблюдение.

Поплыли размытые очертания причудливых скал, то похожие на столбы, то напоминающие земных животных. Он подумал: «Будь на моем месте пришелец с другой планеты, он видел бы их совсем по-иному и сравнивал бы совсем иначе, даже обладай он таким же устройством зрения. А если бы абориген этой вот планеты оказался на Земле, с чем бы он сравнивал наши горы? Или березы, которых здесь нет, или реки… Может быть, если хочешь что-то понять в космосе, надо уметь отрешиться от памяти? Но как же тогда действовать? От чего отталкиваться? Вот я снова слышу шаги, хотя их здесь не может быть. А почему не может быть?

Он невольно начал фантазировать, перебирать варианты, при которых в закрытом корабле мог появиться кто-то… Проникновение через щели в обшивке или пространство между атомами… Если вдуматься, предметы в основном заполняет пустота, как вода — человеческое тело. Но почему неизвестный должен просочиться, хотя на незнакомой планете следует допускать даже такое… Следует ли? А ведь он мог просто войти в корабль, когда здесь никого не было… Дать сигнал автоматам — и они опустили бы трап-эскалатор. Но как он мог узнать код? Чем бы подал сигнал? А если у него есть радиоорганы?..

Олег почувствовал, как постепенно покрывается холодным потом. Противно липла одежда, капли поползли по лбу, по спине между лопатками. «Стоп! — сказал он себе. — С воображением шутки плохи. Ты доигрался до того, что у тебя возникает навязчивая идея, а от нее избавиться совсем не просто. Давай подумаем спокойно…»

Олег долго ругал себя и постепенно немного успокоился. «Надо разобраться. Выяснить, с чего все началось… Собственно говоря, все началось с того, что послышались шаги. Или с того, что я был ранен? Нет, все началось уже тогда, когда мы прилетели на эту планету, где бесследно исчезли две экспедиции. Мне почудился дымный столб вместо сигома. Да, да, мне и тогда чудилось. А тут еще — развалины, ловушка, выстрелы… И неизвестность. Вот откуда взялись эти шаги, которых на самом деле нет».

Он щелкнул тумблером автоматического поиска и уставился на экраны. Туманные облака выползали из расщелин, иногда слабо светились, принимая самые причудливые формы. Заработал контрольный экран. На нем сначала появилось облако в форме треугольника с черным пятном посредине. Затем возникла летящая фигура. Да это ведь Ант! Значит, он ничего не обнаружил…

Олег следил за сигомом, пока тот не исчез с экрана.

Проступило новое облако. Оно медленно вращалось, наклоняясь вдоль оси, похожее на юлу. Если бы Олег не был уверен, что это облако, то мог бы заподозрить в нем корабль. Облако исчезло, появились ущелье и светящиеся точки, расползающиеся из него.

Олег прокрутил эту часть пленки несколько раз. В том, как расползались светящиеся точки, угадывалась какая-то закономерность. Надо бы прояснить пленку через светофильтры…

Он не успел выполнить свое намерение.