– Теперь я знаю, что дело пошло на поправку, – сказала Габриэла. – Она стала сама собой и вернулась к прежним чувствам.

– Она изменит свое мнение, – предположила Адриена. – У нее в голове такая путаница. – Она взяла Габриэлу за руку. – Я хочу отправиться в Брамптон и собрать ее учебники. Если она примет мое предложение, то сможет подготовиться к экзаменам в доме на побережье и закончить учебный год.

Габриэла только кивнула, не в силах что-либо сказать.

– Не беспокойтесь! – снова повторила Адриена. – Все обойдется.

Но даже когда Габриэла шла по коридору к лифту, спускалась в вестибюль и встретила там Ника, она не переставала удивляться превратностям своей судьбы. Или ты выходишь замуж – или делаешь карьеру, или любишь – или несчастлива, или ты женщина – или мать. Хотя в глубине сознания она в данный момент понимала, что особого выбора у нее нет.

Габриэла устроилась в уголке огромного, покрытого шоколадного цвета кожей дивана в кабинете главного редактора нью-йоркского отделения «Парижской хроники». Другой мебели здесь не было, если не считать широкого кофейного столика, на котором кипой валялись журналы, отпечатанные уже здесь, в Штатах, на английском языке. И еще декоративные растения по углам, высохшие, пожухлые.

Ни письменного стола, ни одного кресла или стула, ни пишущих машинок и телефаксов! Здесь не было даже конторских шкафов и папок с редакционными материалами.

Все было выдержано в типичном для французов псевдодемократическом стиле, способном, по мнению его создателей, внушить служащим, что их вовсе не вызывают «на ковер», а хотят доверительно побеседовать и настроить на творческую активность.

Когда Габриэла появилась в офисе, ее радушно встретили, окружили, расцеловали в щеки, проводили в комнату, где она теперь дожидалась разговора с заведующей местным отделением Николь Лонже.

Габриэла заметила последний номер журнала, где был помещен ее фоторепортаж, нашла свой материал и почувствовала огромную печаль вместо радости и возбуждения при виде своих фотографий и подписей под ними. Материал был ее, она долго занималась его поисками, в нем фигурировали люди, с которыми она сблизилась гораздо больше, чем в обычной журналистской работе. И вот все оборвалось, резко и безвозвратно. Это была очередная ее потеря, и она оплакивала ее. Может быть, она особенно остро переживала ее сейчас после всех недавних событий.

Первоначально был задуман фотоочерк, раскрывающий различия, существующие между француженками и американками, причем между теми женщинами, чьи судьбы и жизненные драмы были в чем-то схожи. Начинался репортаж с известной французской актрисы, снятой в ее шато где-то в Бургундии, в несколько сюрреалистической манере, с помощью широкофокусного объектива. Актриса стояла на коленях посреди широкой лужайки, прижав к себе с обеих сторон двух гончих. Движение передавалось на снимке едва сдерживаемым порывом собак и развевающимися на легком ветру длинными пшеничного цвета прядями, чуть тронутыми сединой. Лицо актрисы – символ целого поколения – было по-прежнему прекрасно, легкая летняя одежда не скрывала волнующих до сих пор линий ее тела, поблескивали знаменитые глубоко посаженные, темно-зеленые глаза, крупный рот без всяких следов помады таил едва заметную улыбку. Актриса принадлежала к числу немногих французских кинозвезд, сумевших сохранить свои деньги и вести в старости размеренную, безмятежную жизнь, ничуть не похожую на те бурные приключения, о которых когда-то судачили все домохозяйки. Любовный пыл в ней почти совсем угас, создавалось впечатление, что вся предыдущая суетливая и скандальная жизнь была всего лишь затянувшейся репетицией к кульминационному акту – ее уходу

На следующей полосе Габриэла поместила фотографию моложавого мужчины, с могучей грудной клеткой и плоским животом. Бицепс на правой руке, которую он положил на плечо стоявшей рядом женщины, не могла скрыть белая шелковая рубашка. Женщина, худенькая, с выпирающим животом, была самой молодой из ученых в Пастеровском институте и, по ее собственному утверждению, главным претендентом на Нобелевскую премию. На другой фотографии та же молодая женщина преданно смотрит на своего вполне заурядного мужа. Текст пояснял, что женщина прервала свою карьеру по случаю беременности и ожидаемых вскоре родов. Эта счастливая пара ждала своего первенца, особенно радовался этому событию мужчина. Рядом была помещена старая фотография его прежней жены, некогда знаменитой актрисы, снятой в инвалидной коляске в какой-то захудалой больнице. Подпись свидетельствовала, что кинозвезда оказалась бесплодной. Было время, когда это казалось таким пустяком на фоне всех ее бесконечных замужеств и скандалов, расписываемых газетчиками во всех подробностях.

На следующем снимке был изображен красивый мужчина на фоне своего «пежо-405» с откидным верхом, крепко обнимающий жену недалеко от загородной виллы, приобретенной на деньги, полученные за фильм, где она впервые обнажила свою знаменитую грудь.

Справа, чуть ниже, была помещена фотография тоже достаточно известной актрисы. Она сидела за огромным, совершенно пустым столом и смотрела на мужа, задумчивый взгляд которого был устремлен в окно, где вдали, под деревом, смутно угадывалась фигура молодой беременной женщины. Через восемь дней, гласила подпись, эта актриса покончила с собой, приняв смертельную дозу снотворного, не сказав никому ни слова, даже мужу, который, как она знала, страстно хотел этого ребенка. Она не могла сделать его счастливым отцом и дала ему возможность испытать это счастье с другой женщиной.

Далее шли фотографии знаменитых американок, как бы двойников известных французских женщин. На первой был снимок телезвезды, имевшей славу непредсказуемой и скандальной особы. Она сидела в окружении всех многочисленных знаков ее славы – дипломов, статуэток «Эмми», наград, сувениров. Рядом с ней не было места послушному мужу, обязанному каждый вечер, невзирая на его желания или какие-нибудь обстоятельства, являться к семейному обеденному столу. Рядом располагался снимок юноши, ее единственного сына, за несколько месяцев до этого утонувшего у берегов Новой Англии; тут же фотография ее последнего мужа с младенцем на руках в родильной палате, рядом с его новой молодой женой.

Перевернув страницу, Габриэла прерывисто вздохнула, увидев следующий снимок.

…Популярная телеведущая поднималась по лестнице в здании суда – на глазах огромные темные очки, скрывающие пол-лица, волосы спрятаны под косынкой. Не обращая внимания на бесчисленные вспышки, она, пытаясь сохранить достоинство перед репортерами, спешила на судебное заседание, чтобы доказать свою непричастность к краже, совершенной в глубинке – графстве Бакс, в Пенсильвании. Она была задержана с поличным, когда пыталась вынести из местной лавки, расположенной недалеко от ее роскошного, оцениваемого в миллионы долларов дома, несколько флакончиков дешевой косметики. Так совпало, что в тот день, когда была совершена кража, у ее бывшего мужа родился ребенок. Этой телекомментаторше не пришло в голову воспользоваться смертельной дозой снотворного, чтобы решить проблемы любимого человека. К тому же эта женщина усилиями своих влиятельных почитателей «ввиду недостатка улик» была освобождена от уголовной ответственности. Те же доброжелатели в свое время помогли этой звезде голубого экрана, страдавшей от пагубной привычки взбадривать себя наркотиками, избавиться от порочной наклонности в центре реабилитации, куда она была помещена с диагнозом, не имеющим никакого отношения к зелью.

На последних двух снимках был изображен бывший супруг этой дамы, занимавшийся атлетическими упражнениями в присутствии молодой жены, подтверждая тем самым, что молодость в Америке самый ходовой товар и дети от подобных браков являются официальным свидетельством неувядающей мужской силы. И в заключение звезда была изображена после объявления оправдательного приговора, который с большой радостью преподнесли ей симпатичный судья и поклонники из жюри присяжных. Теперь этой женщине предстояло возвращение в свой роскошный загородный дом, где ее ждала встреча с теми же самыми доброжелателями и с тем же избранным обществом, к которому она принадлежала и где ей будут выражать сочувствие по поводу происшедшего.