Эмили сумела так исказить и переиначить слова Джиллиан, что та уже и сама перестала понимать свои побуждения. Неужели она превратилась в завистливую старую деву? Делает поблажки собственническому чувству к Энтони? Джиллиан смешалась и ничего больше не сказала. В конце концов, Энтони вырос очень славным, беспроблемным мальчиком.

– Готово! – Энтони гордо протянул ей крикетную биту.

– Молодец, – сказала Джиллиан.

Она смотрела, как Энтони встает и для пробы замахивается битой. Какой он высокий – практически взрослый. Но иногда, глядя на его сильные руки и гладкую шею, она снова видела перед собой счастливого толстенького малыша, который хохотал, сидя перед ней в колыбельке, которого она держала за ручку, когда он делал первые шаги… Которого она любила с той минуты, как он родился.

– Осторожнее, – проворчала Джиллиан, когда бита просвистела совсем рядом с большущим комнатным растением в расписном горшке.

– Я осторожно, – огрызнулся он. – Вечно ты зудишь.

Он еще несколько раз взмахнул битой. Джил лиан молча очистила еще несколько стручков.

– Чем сегодня займешься? – наконец спросила она.

– Не знаю, – ответил Энтони. – Наверное, пойду возьму напрокат пару кассет. Так скучно, пока Уилл в школе!

– А другие на что? Занфи и этот новый мальчик, Мекс… Можно и с ними пообщаться.

– Угу.

Его лицо мгновенно замкнулось. Энтони отвернулся, яростно рубанул битой воздух.

– Осторожно! – вскрикнула Джиллиан, но было поздно.

На обратном взмахе биты раздался треск, терракотовый горшок с грохотом свалился с подставки на вымощенный плитками пол.

– Посмотри, что ты наделал! – напустилась на Энтони Джиллиан. – Я же говорила – осторожнее!

– Ну ладно, прости.

– По всему полу!

Джиллиан в отчаянии смотрела на горку земли, осколки керамики, мясистые листья.

– Подумаешь, горе какое.

Энтони наклонился, подобрал черепок. Земляной ком упал ему на кроссовку.

Джиллиан тяжело вздохнула и отставила миску с горохом.

– Схожу за щеткой.

– Я подмету, – сказал Энтони. – Большое дело!

– Ты не сумеешь.

– Сумею! Вроде щетка где-то здесь была…

Энтони обвел взглядом зимний сад и вдруг замер.

– Ё-моё! – воскликнул он.

Черепок выпал из его руки и разлетелся вдребезги на полу.

– Энтони! Сколько раз я тебе говорила…

– Смотри! Кто это?

Джиллиан обернулась. За стеклянной дверью стояла девочка с длинными, очень светлыми, почти белыми волосами, темными бровями и хмурым личиком.

– Привет, – сказала она сквозь стекло. Голос у нее был высокий, с американским акцентом. – Вы меня, наверное, не ждали. Я Зара, дочка Флер.

К тому времени как они добрались до восемнадцатого грина, Ламберт был ярко-красным, потел и гримасничал от злости. Флер завладела общим вниманием на все время игры, так и вилась вокруг Ричарда, будто на какой-нибудь вечеринке, без конца влезала в разговор с дурацкими вопросами. Вела себя так, словно не меньше самого Ламберта имела право здесь находиться. Нахалка чертова.

Как любил говорить его преподаватель в колледже:

«Конечно, я за равенство женщин… Все они одинаково ниже мужчины!».

Парни понимающе посмеивались. В тот день старина Смизерс собрал у себя избранную компанию, чтобы угостить хересом. Ламберт фыркал громче всех – у них со стариной Смизерсом было схожее чувство юмора. И сейчас его насупленное лицо слегка посветлело от воспоминаний. Даже на минутку захотелось вновь стать юнцом…

Те годы были в его жизни, пожалуй, самыми счастливыми и успешными. Он учился в Крейтоне – закрытой школе в районе Центральных графств – и очень быстро попал в компанию самых умных, крепких и самоуверенных ребят. Склонный от природы подавлять других, Лам берт собрал вокруг себя целую свиту подпевал. Вместе они помаленьку терроризировали младших учеников и задирали местных мальчишек. По большей части ученики Крейтона были середнячки, зубрилки без особых способностей, которым не светило в дальнейшем достичь того уважаемого статуса, каким они пользовались в захолустном городке; поэтому они спешили на сладиться им, пока можно, – расхаживали по улицам в серых форменных шинелях и ярких галстуках, шумели и ввязывались в драки с «городскими». Сам Ламберт редко дрался, зато про славился ядовитыми высказываниями в адрес «плебса», заработав тем самым репутацию остроумца. Учителя, ограниченные, скучающие и разочаровавшиеся в жизни, не только не останавливали его, а, наоборот, молчаливо поощряли. Их подмигивания, смешки и снобистские «реплики в сторону» раздували его тщеславие. Застенчивая мать Ламберта восхищалась высоким само уверенным сыном, его громким голосом и прямо линейными взглядами. Ко времени окончания школы он глубоко презирал всех, с кем сталкивался в Крейтоне, да и за его пределами тоже.

Единственным исключением был отец. Ламберт его боготворил и до сих пор бессознательно пытался подражать этому рослому шумному мужчине с властными манерами. Нрав у отца был непредсказуемый и грозный в гневе; маленький Ламберт отчаянно жаждал его одобрения. Когда отец принимался высмеивать гримасы подрастающего сына или шутливо отвешивал ему весьма ощутимые подзатыльники, Ламберт заставлял себя улыбаться и хохотать в ответ, а когда тот целый вечер орал на робкую матушку, Ламберт забивался к себе в комнату и яростно твердил, что отец прав – отец всегда прав.

Именно отец настоял на том, чтобы отправить его в Крейтон. Кто научил его издеваться над другими мальчишками, кто однажды повез его в Кембридж и показал здание своего прежнего колледжа? По мнению Ламберта, отец знал все на свете. Отец позаботится о его будущем, отцу нужно подражать во всем.

А потом, в один прекрасный день – Ламберту было тогда пятнадцать, – отец объявил, что у него другая женщина, он ее любит и уходит из семьи. Несмотря на обещания навещать Ламберта, отец не приехал ни разу. Позднее они узнали, что любовница продержалась при нем всего полгода. Отец уехал за границу, и где он теперь – неизвестно.

Раздавленный горем, как это бывает с под ростками, Ламберт вымещал злость на матери.

Это она виновата, что отец ушел, что теперь них нет денег куда-нибудь поехать на каникулы, что приходится писать письма директору школы, упрашивая понизить плату за обучение. Чем хуже шли у них дела, тем самоувереннее держался Ламберт, тем яростнее презирал городских плебеев и тем упорнее преклонялся перед отсутствующим отцом.

Вопреки советам учителей, он попытался поступить в Кембридж – в тот колледж, где учился отец. По результатам собеседования Ламберта не приняли. Неудача раздавила его. Ламберт заявил, что не намерен терять время в университетах. Учителя пытались его вразумить, хотя и не слишком усердно – в конце концов, он уже не был их учеником. Теперь их интересовали мальчишки помладше, те самые, кого Ламберт когда-то колотил за подгоревшие гренки. Как Ламберт распорядится своей жизнью, никого, в сущности, не интересовало, разве что матушку, но от нее он грубо отмахивался.

И вот Ламберт отправился прямиком в Лондон и нашел себе работу в области компьютерных технологий. Самодовольные замашки, которые с него пообтерли бы в Кембридже, укоренились еще пуще, так же как и чувство превосходства над окружающими. Когда коллег с образованием попроще повышали в должности, он в отместку надевал на службу школьный крейтонский галстук. Когда соседи по квартире не приглашали его на воскресный пикник, он в отместку ехал в Крейтон и демонстрировал всем желающим свою новую машину. У него просто не умещалось в го лове, что кто-то может не восхищаться им и не подчиняться ему. Тех, кто не оправдывал его ожиданий, Ламберт считал безмозглыми тупицами, о которых не стоит и беспокоиться, а тех, кто оправдывал, втайне презирал. Он не умел дружить – вообще не понимал отношений, построенных на равенстве. Мало кто мог вытерпеть общение с ним в течение хотя бы двух часов, а когда Ламберт перешел на работу в компанию Ричарда, таких стало еще меньше. И тут в его жизни произошли важные перемены. Он женился на дочери босса, вышел на новый уровень и, по собственному своему мнению, достиг незыблемого положения в обществе.