После недолгого молчания Флер спросила:

– Хорошо прошла встреча?

Ричард пожал плечами и напряженно улыбнулся.

– Она заставила меня задуматься. Понимаешь, мне все время кажется, что я плохо знал Эмили.

– Встреча была связана с Эмили?

– Нет… хотя речь шла о вопросах, которые мы с ней обсуждали незадолго до ее смерти. – Ричард нахмурился. – Я попробовал вспомнить ход ее рассуждений, – медленно проговорил он, – и вдруг понял, что не знаю, почему она хотела сделать то или это.

– Может быть, я помогу? – предложила Флер. – Если ты изложишь ситуацию…

Ричард посмотрел на нее.

– Пожалуй, ты и могла бы помочь, но у меня такое чувство… Я должен разобраться сам. Ты понимаешь?

– Конечно.

Флер нежно сжала его локоть. Ричард коротко рассмеялся.

– В сущности, все это совершенно неважно и никак не повлияет на то, что я собираюсь сделать. Просто… – Он умолк и посмотрел прямо в глаза Флер. – В общем, ты знаешь, что я чувствую, когда думаю об Эмили.

– Она была полна тайн, – сказала Флер, сдерживая зевок.

Сколько еще можно рассуждать о покойнице?

– Не тайн, – возразил Ричард. – Очень надеюсь, не тайн. Просто… скрытых особенностей…

Как только Ламберт кончил, он потерял всякий интерес к Филиппе, которую использовал в качестве заменителя. Он отлепил губы от ее шеи и выпрямился.

– Мне надо идти.

– Давай полежим еще чуточку, – жалобно попросила Филиппа.

– Нет, нельзя. Все начнут удивляться, куда мы делись.

Он заправил рубашку в брюки, пригладил волосы и ушел.

Филиппа приподнялась на локтях, оглядывая пустую комнату. Она уже начала мысленную работу. Вот доказательство его великой страсти! Когда-нибудь у нее появятся подруги, и она им будет рассказывать по секрету, а они будут слушать и смущенно хихикать. «Честное слово, он просто обезумел… Мы сбежали к себе в комнату… Так романтично! Ламберт ужасно импульсивный». Снова хихиканье и восхищенные взгляды. «Ах, Фил, какая ты счастливая! Я уж и не помню, когда мы с мужем в последний раз занимались сексом…».

И вдруг среди смеющихся голосов прозвучал совсем другой голос. Голос ее матери. «Отвратительная дрянь!».

Ледяной взгляд голубых глаз. Дневник Филиппы неопровержимой уликой маячит перед глазами. Ее тайные подростковые фантазии вытащены на свет.

Как будто и не прошло пятнадцати лет с тех пор, Филиппа почувствовала себя по-детски испуганной и униженной. Голос матери врезался в ее сознание. «Увидел бы это папа, ему бы стало противно! Девочка в твоем возрасте, и думает о сексе!».

Секс! Ужасное слово гремело в воздухе, а с этим явились мерзкие, невыразимо гнусные картины. От смущения у Филиппы занемело лицо, свело легкие. Ей хотелось кричать; невозможно было смотреть в глаза матери.

В следующей же учебной четверти она позволила нескольким старшеклассникам из соседней мужской школы трахнуть ее за кустами около хоккейной площадки. Каждый раз было больно и стыдно, и она беззвучно плакала все время, пока это происходило.

«Так мне и надо, – думала она, пока один шестнадцатилетний оболтус за другим дышали пивом ей в лицо. – Ничего лучшего я не заслуживаю».

Ламберт спустился вниз, как раз когда Флер и Ричард, взявшись под руки, входили в прихожую.

– Флер захотела пойти с нами на гольф, – объявил Ричард. – Правда, она хорошо приду мала?

Ламберт в ужасе уставился на Ричарда.

– Как это – пойти с нами? Ей нельзя с нами! Это деловая игра!

– Я не буду мешать, – пообещала Флер.

– Нам предстоит секретный деловой разговор!

– На площадке для гольфа? – удивилась Флер. – Значит, не такой уж он секретный. Да я и не буду слушать.

– Флер очень хотела посмотреть на игру, – сказал Ричард. – По-моему, ничего страшного.

– Вы ведь не против, Ламберт? – пропела Флер. – Я живу здесь уже четыре недели, а ни чего не видела, кроме восемнадцатого грина. – Она улыбнулась ему, взглянув из-под ресниц. – Я буду сидеть тихо, как мышка!

– Пускай и Филиппа с нами идет, – предложил Ричард.

– Она обещала пойти на чай к Трише Тиллинг, – торопливо ответил Ламберт.

Боже упаси еще тащить за собой толпу квохчущих дамочек!

– Милая Триша Тиллинг! – воскликнула Флер. – Мы с ней так очаровательно поболтали сегодня утром.

– Флер уже стала завсегдатаем в клубе! – сказал Ричард, любуясь ею.

Ламберт буркнул:

– Не сомневаюсь.

На лестнице раздались шаги; все обернулись на звук. По ступенькам спускалась раскрасневшаяся Филиппа.

– Привет, Флер. Послушайте, не хотите пойти со мной к Трише? Наверняка она вам будет рада.

– К сожалению, я должна быть в другом месте, – ответила Флер. – Увы.

– Флер идет с нами на гольф, – объяснил Ричард с улыбкой. – Поистине нечаянная радость.

Филиппа посмотрела на Ламберта. Что же он ее не позвал? Она бы отменила чай с Тришей. Ей мигом представился соответствующий разговор по телефону.

«Извини, Триша, Ламберт потребовал, чтобы я непременно присутствовала на игре… Якобы это принесет ему удачу! – Непринужденный смех. – Я все понимаю… Наши мужчины – это что-то!».

– Филиппа!

Она вздрогнула. Смеющиеся голоса в голове умолкли. Ламберт нетерпеливо смотрел на нее.

– Я сказал – загляни по дороге в мастерскую, узнай, починили они, наконец, клюшку.

– А, хорошо, – кивнула Филиппа.

Они идут веселиться, а она обречена тосковать весь вечер с Тришей Тиллинг…

Филиппа тяжело вздохнула от обиды. Даже Джиллиан проводит время лучше, чем она.

Джиллиан сидела в зимнем саду, лущила горох и смотрела, как Энтони чинит крикетную биту. Мальчику всегда хорошо удавалось что-нибудь делать руками. Методичный, дотошный. Когда ему было три года, воспитатели в детском саду поражались его рисункам – он неизменно покрывал целый лист одной краской. Всегда одной-единственной, и закрашивал сплошь, не оставляя просветов. Просто какая-то мания. В наше время, пожалуй, могли забеспокоиться, что он слишком уж аккуратен для трехлетнего, отправили бы его на консультацию к психологу, на какие-нибудь специальные занятия. Даже и тогда Филиппа порой замечала тень тревоги в глазах воспитательниц, но все помалкивали. Они же видели, что Энтони – ухоженный ребенок, которого в семье любят.

Любят, как же. Джиллиан со злостью уставилась в окно. Его и правда любили – все, кроме родной матери. Ограниченной, эгоистичной матери, которая с ужасом отшатнулась, впервые увидев собственного сына. Она видела только крошечное родимое пятнышко и словно не замечала, что держит на руках здорового, крепкого малыша – ей бы за него вечно благодарить Бога.

Разумеется, вслух Эмили и словом об этом не обмолвилась, но Джиллиан-то знала. Энтони рос веселым, живым карапузом – настоящее солнышко! Он бегал по дому, раскинув ручки, готовый обнять целый мир, в полной уверенности, что мир ответит ему такой же радостной любовью. А потом у нее на глазах малыш начал мало-помалу замечать, что мать неизменно смотрит на него с брезгливой гримаской, старается незаметно отодвинуться, чувствует себя спокойной, только если он отворачивается, так что ей не видно малюсенькую ящерку, изогнувшуюся поперек его глаза. В тот день, когда Энтони в первый раз поднял ручку к лицу, чтобы прикрыть от мира свое родимое пятно, Джиллиан еле дождалась вечера и открыто заговорила с Эмили. Возмущение и гнев прорвались наружу вместе со слезами, а Эмили сидела за туалетным столиком и расчесывала волосы. Когда Джиллиан замолчала, она оглянулась на нее с холодным презрением.

«Ты просто ревнуешь, – сказала Эмили. – Тебе хочется, чтобы Энтони был твоим сыном. Так вот, он не твой, он мой сын».

Джиллиан потрясенно вытаращила глаза, вдруг растеряв всю свою уверенность. Неужели ей действительно хочется присвоить себе Энтони? Вдруг в ней и правда говорит болезненная ревность?

«Ты прекрасно знаешь, что я люблю Энтони, – продолжала Эмили. – Все это знают. Ричард всегда говорит о том, как я замечательно с ним обращаюсь. И что такое родимое пятно? Мы даже не замечаем его. Право, Джиллиан, меня удивляет, что ты без конца о нем заговариваешь. Лучше не заострять на этом внимание».