Дженни не ответила. Сейчас она не могла не только говорить, но и думать.
– Дженни?
Голос Майкла был тихим, как шелест ветерка, но он проникал глубоко в душу, и Дженни с испугом и смущением ощутила, что, несмотря на страшную усталость, кровь как-то по-новому пульсирует в жилах, откликаясь на его шепот.
Она заставила себя отвернуться, но Майкл поймал ее руку. Дженни, не сдержавшись, вскрикнула.
– Что такое?
Майкл осторожно взял Дженни за локоть и потянул ее в круг яркого лунного света. Там он осмотрел ее руку и увидел красные пятна.
– Сволочь, – медленно произнес он. – Он сделал тебе больно.
– Нет, – торопливо солгала Дженни. Тем временем Майкл, хмурясь, взялся за другую руку, на которой тоже четко проступили четыре багровых отпечатка. Он легко коснулся их, и девушке стало трудно дышать, не то, что говорить.
– Дженни, – хрипло сказал Майкл, обжигая дыханием ее кожу, – Дженни, родная, мне так жаль…
– Ничего. – Дженни старалась не обращать внимания на дрожь от его прикосновений, на трепет, охватывающий ее всю, до самых сердечных глубин. – Я в полном порядке.
Но она лгала. Какой там порядок, если она таяла под его руками. Тщетно она приказывала себе уйти в дом, прекратить опасную близость, пока дело не зашло слишком далеко, – ноги не слушались ее.
– Дженни? – прошептал он. То был вопрос, и Дженни знала, что в ответ Майкл хочет только ее молчаливого согласия остаться с ним. Она молчала. – Дженни, – повторил он. Теперь он не спрашивал, но обещал.
Медленно, не разнимая переплетенных пальцев, Майкл поднял руки Дженни над головой, прижал их к шпалере, смяв лепестки жимолости.
Девушка не противилась ему, хотя и чувствовала себя до странности уязвимой, словно Майкл, забрав в нежный плен ее пальцы, тем самым открыл сокровенные тайны ее души.
Он не пользовался ее беззащитностью, просто держал ее за руки, и Дженни ощущала, как вибрирующая пустота между их телами заполняется напряженным жаром. Дженни охватила дрожь нетерпения, она ждала… сама не знала чего. Всего, чего захочет он.
Майкл приблизился к ней и коснулся теплыми губами синяка на левой руке. Дженни застонала – или вздохнула? – но он, не поднимая головы, приник к правой руке. Медленно погружаясь в бездонную глубину страсти, Дженни смутно подумала, что под его поцелуями от синяков не останется и следа.
Его губы были нежными и мягкими; он был уверен в их волшебной силе. Медленно и спокойно он продолжал целовать по очереди обе руки Дженни, словно ткал сверкающую сеть между ними.
Он дотрагивался только до ее рук, ни разу губы не скользнули к шее, плечам, щекам, груди Дженни; все ее тело горело в ожидании его прикосновений, и она, наконец, позвала его сама – невнятно, без слов, потому что не знала, как облечь свой призыв в слова.
Майкл как будто понял ее, сжал ее ладони в своих, случайно раздавив в ладонях цветок жимолости, и воздух наполнился сладким ароматом. Одним сильным движением он привлек Дженни к себе, прижал ее дрожащие пальцы к своим вискам – и вдруг отпустил ее.
Дженни порывисто вздохнула, потянулась к нему обратно, обхватила его голову, нащупала бьющийся на виске пульс. С тихим возгласом откровенного нетерпения привлекла его к себе.
– Майкл, – произнесла она, вторя ему, он ведь тоже только что звал ее по имени. А потом в густой медовой темноте, безошибочно найдя друг друга вслепую, встретились их губы…
Откуда она могла помнить его рот – суровый и в то же время ласковый и нежный? Жесткие губы с привычной легкостью приникали к более мягким и теплым губам Дженни. Она заранее знала вкус его губ – сладкий, мускусный, мятный, – и, Боже правый, таким он и был.
Его поцелуй. Как давно она ждала, даже в минуты слепящей ненависти, даже не желая ничего слышать об этом человеке, – ждала, храня желание в глубоких, потаенных уголках памяти. Она теснее прижалась – к Майклу, прося большего.
И тут же почувствовала его ответную дрожь; его рука скользнула вниз, к талии Дженни, еще ниже, и обеими руками он крепко обнял ее. Дженни ощутила его готовность к любви, и в тот же миг он языком раздвинул ее губы, проникая во влажную глубину рта.
Эти два ощущения разом пронзили ее, как две огненных стрелы, и Дженни подумала, что вот-вот упадет в обморок, однако вместо этого пришло новое знание, оживляющее ее тело и наполняющее его нестерпимым желанием.
– Майкл, – снова простонала она, бездумно приникая к нему бедрами, ища близости, которая, наконец, насытила бы ее томление, – Майкл, я больше не могу.
Он чуть отстранился, словно не понимая, и взглянул ей в лицо бархатными глазами, в которых не отражался свет луны.
– Почему? – тихо спросил он, и голос его был низким и хриплым, каким-то набухшим, как и его губы.
Дженни тронула эти губы дрожащими пальцами.
– Не знаю, – шепнула она, – все слишком… – она попробовала рассмеяться над собственной наивностью, – слишком чудесно.
В слабом свете белой молнией блеснула улыбка Майкла.
– Слишком чудесно? – повторил он, обеими руками обхватив ее бедра. – А мне показалось, что все именно так, как надо.
Дженни невольно изогнулась навстречу его ласке, словно котенок, и оттого оказалась еще ближе к нему, чем прежде. Их тела слились, Майкл судорожно втянул в себя воздух, его пальцы на нежной коже Дженни свело от напряжения.
– Дженни, – выговорил он приглушенным, каким-то чужим голосом, слегка отстраняя ее от себя, – сначала нам надо поговорить.
Поговорить?! Сраженная, она уставилась на него, кляня себя за глупость. Нечего было самой портить волшебство этой ночи. Она не хотела разговаривать, не хотела вспоминать, что он ее враг. И еще она не хотела, чтобы он видел в ней прежнюю маленькую Дженни, прибегавшую к нему за советом и утешением как ко второму старшему брату. Сердце Дженни готово было выскочить из груди, она, пожалуй, умрет, если Майклу сейчас вздумается обращаться с ней по-братски.
Этого она не допустит. Он любит ее, и она не позволит ему отпереться. Дженни вновь нежно приникла к нему, нашла его губы.
– А с этим как быть? – спросила она, стараясь казаться искушенной и обольстительной. – Может, побеседуем потом?
Еще не договорив, Дженни густо покраснела и теперь могла уповать только на бледный свет луны, который скрыл бы, как горят ее, щеки. Вдруг ей подумалось, что ее претензии на игривость могут быть нелепы и смешны, ведь так легко перейти грань между обольщением и вульгарным приставанием.
– Дженни, – повторил Майкл тихо, но твердо, – посмотри на меня.
Очень трудно было послушаться: слезы унижения застилали ей глаза. Конечно, ему противно, для него ее нынешнее поведение столь же неубедительно, как и рыдания вчера, ночью у телевизора. Господи, да что на меня нашло, в отчаянии подумала Дженни.
Майкл взял ее за подбородок.
– Радость моя, я все-таки не совсем животное, – сказал он, смягчая свои слова смущенной улыбкой. – Я могу и подождать немного. Подождать? Да как же?! Глубоко вздохнув, Дженни подняла на него глаза.
– А я вот не могу, – храбро выговорила она. Такое признание требовало больше сил, чем у нее было, и больше честности, чем находил нужным здравый смысл. Но Дженни было не до подобных тонкостей. – Майкл, я хочу тебя, – отчаянным, болезненно дрожащим голосом произнесла она. – Я всегда любила тебя и ничего с собой не могу поделать.
Майкл с трудом сдерживал себя, Дженни понимала это по легкой дрожи, сотрясавшей его тело, по напряжению пальцев, сжимавших ее бедра, по шумному, прерывистому дыханию. Но он не давал себе воли.
– Знаю, родная. – Он посмотрел на нее, весь серебряный от луны, неправдоподобно прекрасный. – Но утром ты возненавидишь меня, да и себя тоже, если мы сначала не поговорим. Слишком много всего мы еще не выяснили.
Его лицо было исполнено решимости; Дженни попыталась овладеть собой.
– Ты о Клер?
Он кивнул.
– И об Алексе тоже. Тебе от него досталось сегодня.
Он легко дотронулся до синяков, но Дженни не почувствовала боли. Она лишь понимала, что уже не прижимается к Майклу. Он словно ускользал от нее. Где-то глубоко в горле комом встали слезы.
