– Мой супруг никогда не позволяет себе обращаться со мной, как с куклой, – отозвалась Анна. – И, возможно, именно поэтому я предпочла его всем остальным мужчинам. Полагаю, что Вильгельм в разговоре с вами высказался бы еще более резко.

Уязвленный князь быстро сбежал по ступенькам вниз и покинул особняк Ауленбергов, громко хлопнув дверью.

Анна с фрау Розенмильх грустно переглянулись, припомнив, как утром точно так же выбежал из дома Фридрих. Он был точно так же разгневан и так же сильно хлопнул дверью.

Целый день Фридрих провел в отеле, мечтая о том, чтобы вернуться домой. Но так и не решился это сделать. Чтобы развеяться, он решил пройтись по парку, надеясь найти уголок, где его никто не станет беспокоить.

Он долго сидел на скамье у озера, задумчиво рассматривая рябь на воде, по которой гулял ветер. Мыслями он был в своем особняке на Кертнерштрассе. Чем в эти минуты занимается Элиза? О том, что она сейчас чувствовала, Ауленберг даже думать боялся.

Слова Элизы задели Фридриха. После женитьбы он и впрямь стал одинок. Впрочем, разве не был он одинок прежде? Как он жил до сих пор? Ходил в клуб, играл в карты, участвовал в интригах, соблазнял женщин, дрался на дуэлях, общался с приятелями, но при этом ни одного из них не мог назвать настоящим другом. Когда же он оказался в идиотском положении, никто из закадычных приятелей не посочувствовал и не помог советом. Никто. Только насмешки звучали в его адрес. И вот теперь появился человек, который решил выступить в его защиту. И этот человек – Элиза. Подумать только, если бы они не встретились, он и сейчас мог довольствоваться пустыми однообразными развлечениями, которые давно наскучили ему. Он продолжал бы катиться по накатанному пути, если бы не решился принять ее необычное предложение. Теперь ему казалось, что он сразу же разглядел в ней необычную женщину. А потом… полюбил ее. Да, теперь он был уверен, что любит свою жену. И ничего не в силах с этим поделать.

– Не помешаю твоим раздумьям?

Фридрих был так поглощен своими мыслями, что не заметил, как барон фон Штраубах подошел и присел рядом с ним на скамью.

– Не возражаешь? – на всякий случай спросил Йозеф, а затем вежливо поинтересовался: – Как поживает милая баронесса?

– Прекрасно, – натянуто улыбаясь, ответил Фридрих.

– Надеюсь, ты позволишь мне потанцевать с твоей женой на ближайшем балу? Обещаю, что буду предельно вежлив.

– Если она пожелает, то ничего не имею против, – буркнул Ауленберг. Пока что придраться к Йозефу было нельзя. Интересно, Штраубах и в самом деле решил принять его сторону или же участвует в очередной интриге Верхоффена?

Ауленберг внимательно взглянул в лицо приятеля. Он искал признаки злорадства, но в ответ увидел лишь точно такой же пристальный взгляд.

– Я должен предупредить, что наши бывшие друзья затевают что-то против тебя и твоего брата, – Штраубах смотрел на барона серьезными глазами, в которых читалось сочувствие. – Не знаю подробностей, потому что с некоторых пор решил расстаться с этой компанией, но прошу тебя быть осторожным. В ответ Фридрих молча кивнул: – Благодарю. Рад, что могу считать тебя своим другом, – он протянул Йозефу руку.

Вечер Ауленберг собирался провести за игрой в карты, надеясь, что беспечная болтовня с приятелями развеет его тоску. Но он очень ошибся. Стоило ему лишь перешагнуть порог клуба, как он тут же столкнулся нос к носу со Штайером. Исключительно вежливо поздоровавшись, Франц поинтересовался:

– Говорят, в этом сезоне модно заводить любовниц-монахинь? Среди них можно найти очень миленькие экземпляры. А страсти у Христовых невест, наверно, скопилось побольше, чем у девиц в некоторых веселых заведениях!

Он так пошло подмигнул при этом, что Фридрих едва не набросился на него с кулаками. Только присутствие вездесущих газетчиков, падких на скандалы, удержало его от этого.

– Держитесь подальше от меня, сударь. И передайте вашему приятелю со змеиным языком… Я говорю о графе Верхоффене. Передайте этому господину, что я никому не позволю оскорблять свое имя.

Его мрачный вид остудил разгоряченного вином Штайера и прочих шалопаев. Всем было прекрасно известно, что барон Ауленберг виртуозно владел шпагой и отличался довольно меткой стрельбой. Именно последнее соображение заставило их поспешно ретироваться из клуба.

Если до сих пор Ауленберг питал слабую надежду на то, что Верхоффен не узнал их с Элизой в темноте, то теперь она развеялась как дым. К излишне скоропалительному венчанию прибавилось бегство его супруги в монастырь, и все это наносило непоправимый урон его чести. По правде говоря, Фридриха в последнее время смущал тот факт, что его начало беспокоить мнение света. Никогда в жизни Ауленберг не считался с законами о приличии и с гордостью носил свою репутацию распутника и повесы. Что же изменилось? Почему теперь он пытается спасти свою честь и честь Элизы?

Главным событием сезона обещал стать бал во дворце князя Августа фон Геллерштайна. Все аристократы Австрии стремились оказаться в гостях у князя, но лишь малая часть избранных удостоилась приглашений. Среди счастливчиков оказались супружеские пары фон Геренштадт и фон Ауленберг. Они не знали, что обязаны этой честью князю фон Рудельштайну, который решил, что первый выход в свет его дочери должен произойти именно во дворце князей фон Геллерштайнов.

Времени для подготовки к балу оставалось невероятно мало, поэтому Анна полностью отдала себя этому хлопотливому занятию. Первым делом она заказала великолепное платье для баронессы фон Ауленберг и только потом уже занялась туалетом для себя. Анна выписала из Франции роскошный темно-синий муар и мерцающую маленькими звездами серебряную вуаль, изумительно подходившие к ее белоснежной коже и темно-каштановым кудрям. Несмотря на это, графиня с удовольствием уступила бы эти ткани Элизе, но оказалось, что они делали слишком мрачным облик светловолосой баронессы. Пришлось спешно искать по модным салонам и магазинам что-либо более подходящее.

Когда с бальными туалетами все было решено, графиня принялась старательно обучать Элизу правилам сложного дворцового этикета. Девушка с признательностью внимала урокам, но было совершенно очевидно, что ее ничто не радовало.

Элиза считала, что больше не увидит своего мужа. Первые два дня после возвращения из монастыря девушка была словно в лихорадке. Она сбегала по лестнице всякий раз, когда слышала звонок в дверь, но лишь для того, чтобы тут же вернуться к себе. Все не то, не то… Приходили подруги графини Анны, приятели Вильгельма и князя Вайер-Мюрау, а от Фридриха не было ничего. Ни письма, ни записки, ни весточки. Надежда, что Ауленберг одумается и вернется домой, таяла с каждым днем, а вместе с ней таяла и сама Элиза. Она все реже стала выходить из своей комнаты, плохо ела и часто плакала. Разумеется, девушка тщательно скрывала свои слезы, но краснота и припухлость под глазами выдавали ее с головою. Все в доме жалели баронессу, но совершенно не представляли, как ей помочь.

Фрау Розенмильх порой оставалась ночевать в доме у дочери, чтобы помочь ей справиться с тоской.

– Мама, почему с мужчинами так сложно? – однажды спросила Элиза.

– Хотела бы и я это знать, – пробормотала Аманда, ласково перебирая кудри дочери. Ей и самой было сейчас не легче, чем дочери. Она изо всех сил старалась не вспоминать о князе и изо всех сил мешала себе искать повод для примирения с ним. Прежде всего она должна была думать об Элизе. В глазах девочки читалась такая обреченность, словно на ее хрупкие плечи обрушилась вся тяжесть мира.

Девушка сделала судорожный вдох и шепотом спросила:

– А что, если он ко мне никогда не вернется?

– Ну, вот еще! – возмутилась мать. – Обязательно вернется.

– А если все-таки не вернется… Как ты думаешь, я смогу разлюбить его?

– Не знаю, милая, – глаза женщины наполнились слезами. – Я умею только любить, а расставаться с этой напастью у меня у самой пока не получается. Что ж, будем учиться этому вместе.