– Ваш министр говорил также о воспитании чувства свободы. Вы об этом тоже задумываетесь?

– Обязательно. Это самый сложный процесс. Потому что он невербальный. Тут важно выработать у каждого ученика чувство на уровне интуиции: тебя никто не ограничивает, ты волен делать что хочешь (если это не вредит другим), ты независим от учителей в принятии важных для тебя решений. Мы не делаем им замечания на переменах – пусть бегают, кричат, словом, отдыхают от работы во время уроков. Здесь отменили замки на шкафчиках: мы вам доверяем, ребята! И, знаете, был всего один случай кражи: пропал мобильник, но ребята сами нашли воришку, сами с ним поговорили, ни один взрослый не вмешался. С тех пор – ни одного происшествия.

– А почему в вашей школе нет униформы? На других учениках я видела такие красивые костюмы, залюбуешься. Жаль, – говорю я.

– Не жаль, – отвечает директор, – вы пробовали когда-нибудь ходить в форме?

– Пробовала. Во времена моего детства я, как и все девочки в классе, носила коричневые платья и черные, а по праздникам белые передники.

– Ну и как вы себя чувствовали?

– Я бы сказала, что форма дисциплинирует. И потом, не видно разницы в том, как обеспечена семья: и богатые, и бедные – все одеты одинаково.

– Так, давайте по очереди. «Форма дисциплинирует». Наверное. Но одновременно и ограничивает, сдерживает.

Вспомните, что вы делали, придя домой, – тут же переодевались в домашнее, правда? А почему? Потому что в домашней одежде вы чувствовали себя свободней. Обратили внимание на это слово? Дальше. Вы чувствовали себя похожей на всех других учеников? То есть ваша индивидуальность как бы стиралась, растворялась в массе остальных детей. Таким образом легко воспитывается конформизм, труднее отстаивать отличие своего «я». Теперь о богатых и бедных, – продолжает директор. – А за пределами школы дети тоже не увидят этой разницы? Если один ребенок проводит с родителями каникулы на роскошном заграничном курорте, а другой вынужден играть во дворе или помогать дома по хозяйству – оба не почувствуют, что они находятся на разных социальных ступенях? Нет, форма тут не поможет. Тут нужно другое, куда более сложное и трудно воспитуемое – толерантность. В данном случае я имею в виду толерантность социальную. Дети должны знать, что не все семьи живут одинаково, что есть хорошо обеспеченные люди, а есть обеспеченные плохо. И как бы государство ни помогало последним, выбиться из своего круга в круг людей побогаче можно только одним способом – трудом. Ну конечно, одного старания мало, нужно образование, ум, креативность.

– Поэтому вы и отменили униформу?

– Мы – это кто? Я, директор? Педагогический совет школы? Нет, это решили сами дети. Чувство свободы развивается у ребят, когда они ощущают себя независимыми от давления взрослых. Поэтому в тех сферах школьной жизни, где мы, учителя, можем устраниться, мы устраняемся. Ежегодно в школе выбирается Совет учеников, который решает массу рутинных дел, вплоть до того, в какой цвет выкрасить забор, или сдавать ли в аренду на каникулы бассейн, или как часто и по какому маршруту должен курсировать школьный автобус. Нам остается только одобрить решение совета…

Затем директор перехватил инициативу в нашем разговоре и начал спрашивать о моих тайваньских впечатлениях. Я рассказывала о том, о чем уже написала в этой книжке. Он слушал внимательно. Но когда я дошла до приветливости и дружелюбия тайваньцев, вдруг перебил:

– А вы знаете, что так было не всегда?

– Знаю, знаю, – ответила я и перечислила ему причины тайваньской улыбки, как мне их объясняли мои знакомые.

– И вы считаете, что это все? – спросил директор. – А про то, что приветливость надо прививать с детства, про это вам никто не говорил?

И он подробно изложил мне целую программу воспитания дружелюбия и открытости, которая по его личной инициативе проводится в школе. Изложу ее коротко.

Требование первое: учителя должны улыбаться. И друг другу, и главное – детям. Необходимо, чтобы доброжелательность стала атмосферой школьной жизни. Требование второе: в соревнования, которые проводятся между классами, обязательно входит пункт «дружелюбие». В каком классном коллективе умеют крепче дружить, помогать друг другу, поддерживать в случае необходимости – тот и лучший. Требование третье: принимая любых гостей, а их здесь бывает много – от родителей до делегаций, в том числе иностранных, – и учителя и ученики должны проявлять искреннее радушие и открытость. Пропускаю несколько других пунктов программы и перехожу к последнему, самому, с моей точки зрения, любопытному: работа классного руководителя оценивается, кроме всего прочего, по тому, какое настроение царит в классе. Если дети часто улыбаются, выглядят веселыми, значит у них хороший учитель, который умеет создать хорошее настроение.

Под конец моего визита в школу я заглянула в один класс, кажется, информатики.

«Кажется», потому что очаровательная Френсис привела меня сюда, чтобы показать его прекрасное оборудование, а я, к ее неудовольствию, на него почти не обратила внимания, так что даже не помню, какой предмет там преподавали. Вместо этого я уткнулась в стену, на которой увидела листочки с фотографиями учеников. Это были так называемые profles – словесные портреты каждого ребенка с его фотографиями. Там не было характеристики его успеваемости, его успехов или недостатков. Но были перечислены его хобби – спорт, марки, фотографирование. Если человек любит читать, то названия любимых книг. Если ходит в кино, то какие фильмы предпочитает. Про одну девочку было сказано, что она в свободное время ходит на дискотеку и тут же – какие танцы она любит. В портрет входили и планы на будущее, точнее так: «Кем мечтаешь стать?» На нескольких листочках этот пункт не был заполнен. Не захотел человек по каким-то причинам делиться мечтами? И не надо. На двух других пустовала графа «друзья». Ну и правильно: не каждый же будет рассказывать, с кем он дружит. Может, это для него заветная тайна, и он не хочет ее афишировать.

Последней строчкой шел пункт nickname (сокращенное, уменьшительное имя или необидное прозвище).

– А это зачем? – спросила я Фрэнсис.

– Ну а как же учитель будет обращаться к ученику? Не по фамилии же!

Чтобы у читателей не осталось приторного осадка от моего визита в школу – напомню, все-таки одну из лучших школ города, – скажу, что в образовании Тайваня много проблем.

Одна из них – та, что нам сегодня ближе других, – ЕГЭ. Единый государственный экзамен проводится на Тайване уже не первый год и требуется не только для поступления в вуз, но и для перехода из школы низшей ступени (9 лет) в среднюю школу высшей ступени (12 лет). По мнению специалистов, такая тотальная проверка знаний учащихся, с одной стороны, повышает их общую грамотность, а с другой – является тормозом для их развития.

Оценки знаний по тестам, общим для всех школ страны, естественно, должны были повысить низший уровень образования до среднего. Учителя самых отдаленных районов вынуждены были подтягиваться сами и подтягивать своих учеников до общенациональных требований. Но одновременно эта усредненность понизила критерии для наиболее подготовленных и ярких выпускников. Как выявить людей действительно талантливых, неординарных, пригодных именно в этой сфере деятельности, если от них требуется отвечать на тесты по общей усредненной программе? Конечно, не для всех одинаковой: для гуманитариев больше гуманитарных предметов, для «технарей» и «естественников» – больше математики, физики, химии и так далее. При этом результаты тестирования имеют императивное значение, с моей точки зрения, чересчур механистичное. Поясню на одном примере.

Мой студент Ну Уонг хотел быть врачом, – с детства мечтал. Он сдал ЕГЭ неплохо, но не смог поступить в один из престижных государственных вузов, а на частный денег у него не было. Пришлось ему идти на языковый факультет – это было бесплатно. Вообще же система такая. Наиболее престижные университеты – государственные.