Кусок, достойный царского обеда,

То — лучшая из всех твоих добыч.

Сильвио

Ты знаешь ли, как зверя я нашел?

Клотальдо

Нет, прежде сядь и отдохни: котел

Поет уж на огне, и теплый ароматный

Над ним клубится пар!

Сильвио

О запах благодатный!

Я голоден, дай ложку мне скорей, —

Потом начну рассказ, от счастья и волненья

Я голода не замечал; полней

Янтарным супом чашку мне налей.

Но слушай…

Клотальдо

Вот плоды и сладкие коренья,

Вот хлеб и овощи, и золотистый мед, —

Подарок диких пчел, и в глиняном кувшине

Студеная вода…

Клотальдо

после последней Мой милый Сильвио, лежал ли ты порою

реплики Сильвио В траве росистой утренней зарею,

(«В лесу я И чем-то тронутый до глубины души,

никогда…») На влажные цветы смотрел ли ты в тиши,

Как на друзей давно знакомых?

И долгие часы следил ли, как дитя,

В тот мир волшебный уходя,

За жизнью слабых насекомых?

Неправда ли, тогда к растеньям и зверям,

И даже к мертвым сумрачным скалам

Рождалось кроткое в груди благоговенье?..

И был в лесу глухом ты как в семье родной,

И с миром жизнь одну ты чувствовал душой,

Как будто сердца общего биенье.

Былинка каждая была тебе близка,

И ты любил ее, в родство с природой веря,

И ты жалел в полях последнего цветка,

Птенца без матери, страдающего зверя?..

Ты сразу сделать всех счастливыми хотел

И кажется весь мир любовью бы согрел,

Неправда ль, Сильвио?..

(Сильвио уснул, положив голову на колени старику).

Не слышит он и дремлет…

Он слов моих не мог понять: но в этот миг

Так трогательно чист его безгрешный лик,

Как будто ангелу-хранителю он внемлет…

Спи, милый сын мой, спи: к чему тебя будить…

Должна его сама природа научить

Одной улыбкою своею

Прощать, мириться и любить.

С молитвой за него склонюсь я перед нею…

(Целует спящего Сильвио и отходит от него).

Зал во дворце

Базилио

перед

первой фразой Ужель над светлою наукой ты глумишься?

Базилио Над мыслью вольною, не знающей оков,

(«Благодарю Над драгоценнейшим наследием веков…

тебя…») Презрением к нему, как школьник, ты гордишься![12]

Клотальдо

Нет не над знаньем я глумлюсь, но над забавой,

Над детскою игрой, что знаньем ты зовешь:

Без дела, без любви вся мудрость ваша — ложь.

Ты думал ли, мудрец, какой ценой кровавой

Мгновенье каждое досуга твоего

Купил ты у судьбы? Чтоб мог, как божество,

Ты опьянять себя блаженством созерцанья

В книгохранилищах, меж статуй и картин,

Под сенью мраморной, беспечен и один,

В пыли пергаментов вкушать всю негу знанья —

Ведь должен кто-нибудь от счастья отказаться,

Как вол, безропотно влачить железный плуг —

Чтоб мог ты грезою воздушной упиваться,

Чтоб знанье дать тебе, и роскошь, и досуг.[13]

Базилио

Нет, совесть мне кричит, что ты не прав, мой друг.

Когда для знания, для подвига святого,

Я с бескорыстною любовью отдаю

Сокровища, покой и дружбу, и семью, —

Ужель посмеешь ты клеймить меня сурово,

Как будто в праздности я трачу жизнь мою?

Иль мозга моего не тягостней работа,

Чем если б землю рыл я с заступом в руках,

Иль меньше я тружусь, чем пахарь на полях,

И на лице моем не те же капли пота?..

Устал я, как мужик, измученный в страду

Не острою сохой, а мыслию свободной

На поле умственном взрывая борозду,

И ты назвал игрой мой подвиг благородный!

Клотальдо

Наш мир по-прежнему отчаяньем объят…

Нам груды книг твоих души не утолят,

Бесплодных ваших дум нас не согреет пламень.

Нет Бога жаждущим — ты Бога не открыл,

Зачем и как нам жить — глупцов не научил,

Просили хлеба мы — вы подали нам камень.[14]

Базилио

Безумец, не оно ль, не знанье ли дает

Вам, недостойным, власть над вечною природой,

Не просветило ли сознаньем и свободой

Оно ваш темный ум?.. Свершая свой полет

Высоко над толпой, над скованным народом.

Из состраданья к вам наука мимоходом

Кидает в дольний мир небесные дары.

В ответ летят лишь крики черни:

«Готовьте ей венки из терний

Готовьте пламя и костры!..»

Двуногий зверь, слепой и вечно полный страха,

Ты прозябал в лесах, но знание пришло,

Благое, светлое, и подняло из праха,

И к звездам блещущим победно вознесло

Твое поникшее, угрюмое чело.

И в нем ли пользы нет — коль ставите вы гранью

Лишь пользу жалкую божественному знанью!

Клотальдо

О горе, горе вам, вожатые-слепцы,

Учителя, пророки, мудрецы, —

Вас слишком позднее раскаянье постигнет,

И задохнетесь вы от пыли мертвых книг:

Теперь уж скорбь томит, но в тот ужасный миг

Она безумного отчаянья достигнет!

Тогда вы молвите горам в предсмертный час:

«Падите, горы, скройте нас!»

………………………………………………….[15]

Базилио

Я на посту моем останусь до конца;

Пред истиной дрожат лишь слабые сердца.

О, как бы ни были мне тягостны страданья

От беспощадного, правдивого сознанья —

Я в разум верую и не страшусь его,

И громко исповедую науку,

И за нее готов пойти на смерть и муку,

Как за Спасителя и Бога моего!..

Клотальдо

Прости, я говорил с невольным раздраженьем…

Окончим спор… Король, боюсь я одного,

Что может Сильвио, питомца моего,

Похитить у меня ваш мир, объятый тленьем…

О только молви: нет, уйми ты страх в груди,

И, если не меня, хоть сына пощади.

вм. Базилио

последнего Но я люблю его!..

четверостишия

Базилио («Я Клотальдо

должен на краю О, Боже

могилы…») Он света солнца мне дороже,

Ему всю жизнь я посвятил,

Его, как женщина, с любовью

Я на груди моей носил,

Порой, склоняясь к изголовью,

Мои седины забывал;

Его баюкал, пеленал

Я непривычными руками,

И часто дряхлыми устами

Я песни детства напевал.[16]

Базилио

Когда гляжу, угрюмый, бледный,

На игры юношей порой —

Я втайне думаю с тоской:

«А где-то Сильвио, мой бедный,

А где-то сын мой дорогой?»

Ко мне, скорей, мой мальчик милый:

Еще хоть раз обнять его —

Старик, терпеть нет больше силы:

Отдай мне сына моего!

Клотальдо

Но как бороться с волей рока

И с властью грозною светил?

Базилио

Я все обдумал, все решил.

Слова мои исполни строго:

В напитке опиума дашь

Ты Сильвио; и побежденный

Струей могучей влаги сонной,

Уснет беспечно отрок наш.

И сном объятого глубоким,

Его в чертог перенесем —

Узнаем все: каким царем