Отогнал он бедного с порога.
Но жена, Франциска пожалев,
Ночевать его пустила в хлев.
Лег он на солому, и мохнатой
Мягкой шерстью нищего согрел
Пес цепной. Беспечным сном объятый,
Он не слышал, как петух пропел,
Куры закудахтали, сквозь щели
Солнца луч блеснул над головой
Тонкой лентой пыльной, золотой,
И в луче соломинки блестели…
Пахло дымом. В поле шли стада;
На дворе несла хозяйка ведра,
И плескалась светлая вода.
Он проснулся весело и бодро…
Стал молиться. Счастье без конца
Было в сердце, — нежное, простое,
Тихое, как небо голубое:
В это утро Господа-отца
Он любил, забыв про все на свете,
Радостно, как любят только дети.
III ВЯЗАНКА ХВОРОСТА
Повстречал однажды он старушку,
Что, кряхтя и охая, в горах
Хвороста вязанку на плечах
По лесной тропе несла в избушку.
Ношу сняв, он весело понес
В домик ветхий на крутой утес.
И как будто с ней давно он дружен,
Утешал ее, в избу зашел,
Помогал готовить скудный ужин,
Чистил овощи, огонь развел.
Рассказать хорошенькие сказки
Златокудрой внучке он успел,
Целовал ей голубые глазки,
Как ребенок с ней играл и пел.
Долго, долго в бедах и печали
О веселом госте эти два
Всеми позабытых существа,
Как о светлом духе вспоминали.
IV КЛАРА
Клара, знатного барона дочь,
Проповеди нищего внимает
И тайком, едва наступит ночь,
Из дворца к монаху убегает.
В замке — пир… Но для нее милей,
Чем балы, турниры и веселье, —
Тихий, добрый звук его речей,
Свет лампады в полутемной келье.
И под шелком праздничных одежд
Клара носит тайно власяницу,
И встречает каждую денницу
На молитве, не смыкая вежд.
Черноризцы с пеньем и свечами,
Чтоб свершить над ней обряд святой
Постриженья, собрались во храме
В понедельник ночью на Страстной.
Прежде в замке, над ее головкой
Пролететь не смел бы ветерок, —
А теперь обуть ей нечем ног,
Чресла опоясаны веревкой,
За плечами — нищенский мешок.
Пали на пол кудри золотые,
Прозвучал обет. Но в этот миг
В дверь ударили мечи стальные,
И на паперти раздался крик:
«Клара здесь!..» Она трепещет в страхе,
Смерти ждут и молятся монахи.
В сонме грозных рыцарей своих
Это граф Мональд — ее жених.
За стенами недоступных башен,
С шайкою разбойничьей, злодей,
Не боясь ни Бога, ни людей,
Жил, как зверь лесной, могуч и страшен.
Дверь сломали, ворвались толпой
В Божий храм. Как в туче под грозой
Бьется голубь белыми крылами, —
Так, припав лицом к ногам Христа,
Обняла подножие креста
Клара в страхе бледными руками.
И к Франциску бросился с мечом
В гневе граф Мональд. Но с ясным ликом
И высоко поднятым крестом
Он стоял в смирении великом.
Был ли граф виденьем поражен,
Содрогнулась ли душа злодея,
Только в жизни первый раз смущен,
Пред врагом он отступил, бледнея.
И в глаза ему, как брату брат,
Подойдя, взглянул Франциск смиренный,
Состраданьем к грешнику объят.
Рыцарь на колени стал. Блаженный,
Наклонившись, тихо говорит:
«Брат, молись: Господь тебя простит».
V В ЛЕСУ
На заре, когда в лесу глухом
Он стоял коленопреклоненный,
Всей душой в молитву погруженный,
С неподвижным радостным лицом, —
Птицы на плечо к нему слетали,
О заботах маленьких своих
На ухо Франциску щебетали…
И внимательно он слушал их,
И склонив главу, на лепет нежный
Отвечал улыбкой безмятежной.
Иногда кузнечик полевой
На руку к нему тихонько сядет,
И его приветствует святой
И по спинке изумрудной гладит.
И поет кузнечик веселей,
Как ему под солнцем лучезарным
Сладко жить в безмолвии полей;
Он поет и смотрит благодарным
Взглядом золотых своих очей…
VI ЗАЙЧИК
Раз, когда он жил в глухих лесах,
Пойманного в сеть из дикой чащи
Зайчика принес ему монах.
И сперва испуганный, дрожащий,
Спрятался он в темный уголок,
Но привет блаженного услышал:
«Здравствуй, братец, серенький зверек!»
И тотчас к нему с доверьем вышел.
«Что же ты боишься? Подойди!..»
И подобно кролику ручному,
Зайчик прыгнул на руки святому
И головку спрятал на груди…
«У тебя, — Франциск промолвил, — зорки
Очи. Как же ты попался в сеть?
Видно выбежал из темной норки,
Чтоб на первый луч румяной зорьки
Сквозь густую зелень посмотреть?..
Хорошо тебе в тени древесной:
Проживешь ты, горя не узнав,
Умываешься росой небесной,
Ешь коренья сладких сочных трав…»
Он пушистый мех его ласкает
И потом тихонько на порог
Маленького гостя опускает:
«С Богом, в лес» — но ласковый зверек
В лес уже не хочет: вспрыгнул снова,
Скрыв головку на груди святого;
И Франциск сказал ему: «Смотри, —
Уж потух вечерний свет зари…
На молитву мне пора!» Глазами
Умными взглянул в последний раз
Братец-зайчик, слушаясь тотчас,
Скрылся под зелеными ветвями.
VII СОЛОВЕЙ
В монастырской башне у окна
Он сидит; вода тихонько плещет.
В темной влаге озера луна
Золотыми искрами трепещет;
Вдалеке, меж озаренных волн
Рыбаков порой чернеют сети,
И скользит их одинокий челн,
И огонь краснеет в лунном свете.
И летит до горных берегов
По воде, нежнее, чем напевы
Мандолины, звук колоколов —
Серенада в честь Небесной Девы…
Вдруг из рощи трели соловья
Раздались, и песнью вдохновенной,
Громко отвечал ему блаженный,
Внемлют воды, небо и земля,
И поют они, и лишь немного
Соловей перед зарей затих.
«Мы посмотрим, кто из нас двоих
Будет песньей дольше славить Бога», —
Говорит святой, и два певца
Снова голос с голосом сливают
И хвалой единой прославляют
В небесах единого Творца.
Но Франциск умолк, и сон отрадный
Очи умиленные смежил;
И его лишь утром пробудил
Дуновеньем ветерок прохладный.
Сквозь туманы влажные звезда
От зари бежит, потупив взоры,
Темная, холодная вода
Отражает розовые горы.
А меж тем, приветствуя восход,
Соловей по-прежнему поет.
«О певунья, маленькая птица, —
Говорит с улыбкою святой, —
Ты усерднее меня, сестрица,
Вижу сам — я побежден тобой!»
VIII ПОСЛЕДНЯЯ ПРОПОВЕДЬ
…Перед самой смертью он в тревоге
Говорил: «Ужели проведем
Мы весь век лишь в мыслях о земном?
Надо же подумать и о Боге.
Будем, братья, помогать больным,
Бедным, одиноким. Сбросим бремя
Праздности и лени, поспешим,
Поспешим, пока еще есть время!»
Он с народом долго говорил…
А порой, не вымолвив ни слова,
Он толпу улыбкою немой
Только знаменьем креста святого
Осенял дрожащею рукой, —
И народ стоял пред ним безмолвный,
И среди великой тишины
Были все единым чувством полны
И еще сильней потрясены.
……………………………………..
