«Киевская мысль», 30 сентября 1916 г.
«Совершенно естественно, что при наших крепко укоренившихся административных традициях за все 11 лет (с 1905 г. — А.Б.) мы встречались с фактами, которые могли быть отнесены лишь к категории проявления религиозной нетерпимости.
И как это ни странно на первый взгляд, эти факты значительно участились именно за последние два года… Вероятно, у читателей не исчезли еще в памяти пояснения, сопровождавшие три месяца назад принятие Гос. Думой (18 июня) внесенного с. — д. фракцией запроса по поводу усилившихся преследований сектантов со стороны местной власти… Депутат Скобелев в своей речи, обосновывавшей запрос, привел ряд примеров довольно беззастенчивых инсинуаций на этой почве по отношению к сектантам.
Журналист упоминает о циркуляре МВД «о незакономерных проявлениях сектантства», который предписывал «установить особо бдительный надзор за легализованными сектантскими обществами и вероисповедными общинами» и при обнаружении допущенных этими организациями нарушений закона закрывать таковые в установленном порядке.
Какой должен быть реальный результат нового министерского циркуляра? Не может быть сомнения в том, что он должен ухудшить положение сектантов, несмотря на провозглашенное объединение всех граждан России.
Не время, казалось бы, именно теперь выяснять и приводить в порядок то, что не выяснено было за истекшие 11 лет бытия религиозной свободы. Но тенденции современной административной практики заставляют думать по–другому» [525].
У Р. Киплинга в увлекательной книге «Маугли» есть описание наступившей засухи, и во всех джунглях было объявлено великое перемирие. В силу этого неписаного закона никто из зверей не имел права убивать кого–либо из обитателей джунглей — разве какой–нибудь шакал нарушал этот закон.
Николай II после объявления войны обратился к россиянам с уже известными нам словами: «В грозный час испытания да будут забыты все внутренние распри». Но православие, пользуясь военным положением, через министерские циркуляры продолжало свое дело.
Мать автора данного исследования, рожденная в 1904 г., всю жизнь помнила впечатление своего детства, когда в начале 1917 г. к ним в дом ночью пришли трое (опять знакомые черты! она и в сталинские годы в такой же обстановке рассталась с мужем): приходской священник о. Петр (г. Воронеж, Придача), миссионер Л. Кунцевич (мы о нем упоминали, когда он в 1913 г. в г. Воронеже призывал уничтожить всех сектантов) и полицейский пристав. Они сказали, что за уклонение от православия придется высылать всю семью Жарких в Сибирь. Но не выслали — подоспела Февральская революция…
Наша работа подошла к концу. Оставшийся материал относим в Приложение. Зададим напоследок только один вопрос: «Любили ли инославные христиане свою Родину?» О чем спрашивать, — скажем мы, — это после всего того, что им пришлось испытать от нее? Вместо ответа публикуем одно стихотворение, скорее — плач (простим неискушенному автору погрешности стиля и орфографии).
«О Россия, о Россия, незабвенна наша мать.
Ты не должна своих сынов изгнанных забывать.
Мы твои сыны, хотя живем за кавказскими горами,
Но не были не будем никогда тебе врагами.
О Россия, дорогая наша мать. Разве тем только мы тебя огорчили,
Что Иисуса Христа крепко полюбили…
О Россия дорогая и незабвенна наша мать.
Если же и мы участники с вами вместе святое Евангелие почитать,
То за что же нас так обременять?
В замки и тюрьмы заключать, и следствие по два года продолжать,
И в тюрьме в одиночной камере по три года содержать,
И потом суду предавать и с преступниками на подсудимую скамью сажать,
И при закрытых дверях судить и осуждать,
Всех прав и имущества лишать и потом в Закавказие высылать,
И по шести месяцев с конвоем провожать, —
И еще на пути в одиннадцати замках побывать.
Очень много приходилось труднаво видать.
О рассмотри–ка дорогая и незабвенна наша мать.
Это могло назад несколько столетий пребывать.
баптист Иг. Шарипов»
[526].
Вспоминаются пятна крови на руках леди Макбет…
Приложение
«Когда начались массовые ссылки, и духоборов начали высылать сотнями и тысячами в разные отдаленные уезды, то можно было подумать, что при применении этих мер становится целью не только наказать и покарать духоборов, но и в конец разорить их. Так, когда были назначены в ссылку первые 415 семейств в Горийский, Душенский и Сигнахский уезды, то им было дано всего только три дня сроку, в который они обязаны были ликвидировать все свои хозяйственные дела, распродать все свое имущество и собраться в дорогу. Понятно, какие последствия повлекло за собою подобное распоряжение.
Жилища надворных построек, хлеб на корню, картофель на полях, большую часть хозяйственного инвентаря — плуги, сохи, бороны, повозки и проч. — все пришлось духоборам бросить на произвол судьбы; остальное же имущество, как например, лошадей, быков, коров, овец пришлось продать впопыхах за гроши, за бесценок…
Такому разорению и ссылке подверглось около 5000 душ духоборов. Распоряжением губернской власти (Сибирь, г. Обдорск) духоборческие семейства, предназначенные к водворению в том или ином уезде с таким расчетом, чтобы на каждое селение приходилось не более 2–3 семей; причем они поселялись обязательно в разных концах селения, с целью устранить возможность частого между ними общения. При этом земли ссыльным переселенцам–духоборам не было дано. Им предоставлялось жить, как и чем они хотят. Но в то же время они лишены были прав, без особого каждый раз разрешения, отлучаться даже в соседнее село. Словом, люди были разорены, обездолены и в довершение всего лишены земли и свободы» [527].
«Однажды духоборы села Орловки собрались на общественную молитву. Только что они приступили к молитве, как прискакал казак с приказанием, чтобы они немедленно же отправлялись в Богдановку, куда прибыл губернатор, который требует их к себе. Духоборы ответили посланному: — «дайте нам кончить молитву, и тогда мы придем». Но им не удалось кончить этой молитвы, так как вслед за этим на них налетели две сотни казаков и начали бить их нагайками. Толпа замерла. Дети подняли страшный плач, а казаки, взбешенные столь явным ослушанием приказанию начальства, ожесточенно начали бить нагайками оцепеневшую от ужаса толпу беззащитных людей.
Эти наивные люди, всем сердцем верившие в то, что на свете нет ничего святее, нет ничего выше молитвы, устанавливающей общение человека с Богом, кинулись на колени и, простирая руки к Небу, запели духовный псалом. Увы! Это отнюдь не спасло их от казацких плетей, которые продолжали немилосердно стегать и рубить их до тех пор, пока, наконец, вся толпа, прекратив молитву, в ужасе не кинулась на дорогу… Тут казаки погнали их в Богдановку, подстегивая нагайками тех, которые почему–нибудь замедляли шаг» [528].
